Атаман (СИ) - Вязовский Алексей
Перед крепостью простиралось обширное расчищенной пространство, исключающее скрытный подход и облегчавшее обстрел штурмовых колонн обороняющимися — все, как говорил Энтони. Сейчас этот так называемый Майдан был заполнен вереницами босоногих чернокожих кули, стаскивающих в Форт-Уильям все то, что англичане посчитали ценным. К крепости стремились и экипажи под зонтиками, перевозившие спешащих укрыться за стенами европейцев. Они узнавались безошибочно — хозяева жизни, привыкшие корчить из себя высших существ.
По дороге к особняку Бабу я отметил для себя строящийся большой дворец, от которого к Казначейским воротам была проложена прямая дорога из брусчатки. За ним, через несколько сот метров по широкому прямому проспекту, вдоль которого стоял европейский квартал, обнаружились еще одна группа укреплений, старый Форт-Уильям — существенно меньших размеров и не столь мощный, как покинутая мной цитадель Уэлсли. С ней ничто в Калькутте не могло сравниться по масштабам — она, казалось, занимала сотню гектаров (2).
Паланкин двигался дальше. Как я понял, Калькутта вытянулась вдоль восточного берега Хугли, а Белый город с дворцом Бабу располагался к северу от европейского квартала. Прежде чем армия атамана Платова доберется до Форта-Уильям, ей предстоит преодолеть препятствия иного рода — бастионы искушения алчностью, набитые золотом кварталы бабусов. Иногда жадность разит сильнее пули — мои мысли все время пытались свернуть с верного пути и возвращались к картине закромов и чертогов Рамдулал Дея.
Капитан Энтони уже посинел и не подавал признаков жизни — я прикрыл его подушкой с моего сидения. Как вам мой ответ, ваша светлость? Доходчиво объяснил? Я понимал, что как только Дорсетт будет обнаружен, за мной вышлют погоню. Мне требовалось поспешать.
— Wait here! — напрягая свои скудные запасы английского, приказал я носильщикам, когда меня доставили к воротам дворца Бабу.
Восьмерка индусов — по паре к каждой позолоченной ручки экипажа — ничего не имела против перевести дух. Они поставили его в тенек и уселись ждать распоряжений. Шторки были вновь плотно задернуты, но я понимал: в любую минуту неприятность, случившаяся с инлгиси-сахибом, может обнаружиться и тогда мне несдобровать.
— Уважаемый Бабу! — сообщил вышедшему меня встретить хозяину дома. — Я немедленного уезжаю. Прикажите приготовить моего коня. Как можно быстрее. Так требуют обстоятельства.
Банкир не удивился. Небось подумал, что англичане меня купили. Но ничего, его ждет сюрприз в паланкине. Индус тут же раздал приказания слугам и замер в воротах своего поместья, не решаясь приблизиться — я специально встал рядом с дверцей, делая вид, что продолжаю беседу с капитаном. Чтобы не тратить время, стал еще раз изучать чертеж Лакшми, который еще внутри крытых носилок перекочевал ко мне за пазуху из ичига. Старался запомнить каждую деталь, не исключая, что придется от карты избавиться.
И сразу отметил для себя важную деталь, подтверждающую слова оставшейся неизвестной девушки. Форт своими острыми углами образовывал нечто вроде цветка. На город смотрели одиннадцать бастионов, еще три — на реку. Последние не имели столь четкой геометрии, центральный вообще был выровнен почти до прямой линии, и от него в воду шел спуск, предназначенный, вероятно, для погрузки-разгрузки кораблей. Представители владычицы морей, похоже, опасались лишь атаки с суши — на крайний случай у них на реке перед фортом стояли боевые корабли. А у нас канонерки. Смогут ли справиться неповоротливые лохани, переделки из речных каботажников, с 48-мипушечником? Сильно сомневаюсь…
— Все готово, сахиб! — отвлек меня от размышлений Бабу. — Ваша лошадь и еще одна. От меня. Хороший иноходец. В его вьюках вы найдете обещанный вам лакх в золотых мухрах. Могу ли я надеяться, что наша договоренность в силе?
— Жди меня, и я вернусь! — рассмеялось коварство в моем лице. — Go! — приказал носильщикам паланкина.
Паланкин понесли обратно в форт. Теперь для меня счет пошел на часы. Получив мою «посылочку», Уэлсли может и погоню за мной выслать.
— Прощайте, Бабу, грузите золото бочками! — крикнул я на прощание и понесся прочь из Калькутты в сопровождении скромного эскорта. Мне было легко и весело.
* * *
Погоня была. Не меньше целого эскадрона туземной кавалерии гнались за мной и сопровождающими. Ее я обнаружил через четыре часа после того, как покинул Калькутту и беспрепятственно миновал выставленные англичанами форпосты на ближних и дальних подступах к городу. Люди Бабу сильно занервничали, не понимая, что пошло не так, но от меня, погонявшего своего коня, не отставали. Им предстало забрать из моего лагеря сыновей банкира, так что мотив мне помогать у них был серьезный.
— Разве вы не договорились с генерал-губернатором? — допытывался у меня самый пожилой и самый представительный седобородый член выделенного мне эскорта.
Вот тебе и шито-крыто, мистер Брэддок! Погоня — понятно, сэр Ричард оскорблен в лучших чувствах. Но откуда известен факт моих с ним переговоров ближнику Бабу?
— Полагаю, то золото, что в хурджинах на боку «вьюка», оказалось слишком заманчиво для раджпутов Почтенной компании, — навел я тень на плетень.
— Чем ближе ваша армия, сахиб-атаман, тем больше шакалов вылезает из тени, — сделал предводитель охранников логичный, но далекий от действительности вывод.
Он принял мои слова на веру. Его задача — забрать из лагеря Отряда Черного Флага заложников — превращалась в опаснейшее мероприятие. Влажная липкая духота джунглей утомляла моего коня, жеребцы моих спутников тоже начинали сдавать в отличие от лошадей преследователей. Похоже, нам не уйти!
— Эскадрон, сахиб-атаман, всегда загонит десяток, — обеспокоенно выкрикнул на скаку седобородый, контролируя сокращавшуюся дистанцию между нашей группой и преследователями. — Они проводят смены загонщиков, умышленно утомляя наших коней. Скоро нам придется драться — боюсь, не выстоим.
Мы пересекали очередной шаткий мостик через обмелевшую речушку перед жалкой деревушкой — скоплением лачуг под тростниковыми крышами. Я притормозил своего скакуна, подъехал к «вьюку», запустил руку в хурджин от Бабу. Вытащив горсть монет, вызвал недоуменные возгласы у своей охраны, еще более усилившиеся после того, как рассыпал по мосту на видном месте золотую россыпь. Еще немного кинул в обе стороны — пусть поищут.
— Едем! — приказал, и никто не посмел сказать хоть слово.
Люди Бабу лишь все время оборачивались назад, высматривая, чем закончится устроенный мною состязание между приказом и жадностью. С разгромным счетом победила последняя. Преследователи сгрудись на мосту, затеял свару и подарили нам как минимум час. «Седобородый» почтительно поклонился мне в седле и разрешил своим людям перейти на короткое время на шаг. Я же напряженно соображал, насколько мне хватит подгона от Бабу, полученного за риск.
Оказалось — ненадолго. Получилось проделать трюк с монетами еще дважды — на третий преследователи, по видимости, решили, что проще отнять у меня сразу все, чем каждый раз тормозить из-за моих подачек.
Снова началась гонка в свете кланяющегося к закату дня. Наши лошади могли встать в любой момент как вкопанные, и никакая сила на свете не сдвинула бы их с места. Я уже прикидывал, смогу ли оторваться от погони пешком через джунгли и где выше шанс уцелеть — в неравном бою или в путешествии через родной дом бенгальских тигров и королевских кобр, которых бояться даже слоны (3).
Мой конь хрипел, взмыленные бока ходили ходуном, с удил клочьями срывалась белая пена — я его почти загнал, он вот-вот рухнет на землю! У спутников положение было не лучше, вряд ли от них можно ожидать какой-либо помощи. Мне оставалось одно — пересесть на «вьюка», сбросив хурджины и попытаться выиграть еще час-другой. Но какой от этого толк? До лагеря не меньше часов десяти езды!
Бьюсь до конца!
Я приготовился к смене коня, как все резко изменилось. Приотставший эскорт разразился радостными криками, преследователи начали резко разворачивать коней, а мне ничего не оставалось другого, как признать: прибыла кавалерия из-за холмов. Вот только нам навстречу неслась орава афганских всадников — рохиллов и салангов вперемежку — и, похоже, их бояться стоило не только красномундирникам. Черного флага не было, как и вождей, а лица приближавшихся всадников перекашивала такая предвкушающая гримаса, что могло показаться, будто начинать молиться пришла пора и мне, и моему эскорту.