Боярышня Евдокия (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— Мои разговоры — это суета сует, — печально заявила она, — а вот ты сейчас вершитель моей судьбы, — и даже чуть преклонила голову, льстя похитителю.

— Кхм, умеешь ты красиво говорить, — расплылся он довольной улыбкой, — не отнять.

 Приосанился, деловито постучал пальцами по столу, вновь чуть ли не по-змеиному облизнулся, прежде чем продолжить:

— Так вот что я тебе скажу, коли будешь вести себя спокойно, то в хорошем состоянии попадешь в гарем, — посмотрел на боярышню, ожидая реакции, но она выжидала, — а там уже всё в твоих руках будет, — закончил он.

— Ага, понятно, — довольно равнодушно покивала она и мужчина совсем уже расслабился, но следующие её слова ему не понравились. — Для простой девочки неплохие перспективы, а как для меня, так не очень.

— Коли в гарем султана попадёшь, то на золоте есть будешь, да в шелках ходить, — воскликнул он.

— А тебе бы хотелось есть на золоте и носить шелковые рубашки? — доброжелательно спросила Дуня и увидела, как исказилось лицо её похитителя.

— Был бы я бабой, то уж сумел понравиться своему господину! — выпалил он, и она поняла, что эта гнида отчаянно завидует. В его понимании родиться девкой было за счастье, но ему не повезло, и всю жизнь он безуспешно бьётся за своё благополучие. Предаёт, убивает, похищает, а еду на золоте никто не подает ему.

Вот только что ей делать с этим человеком? Как вести себя с ним? Понимать ситуацию, ощущать мотивы злодея и видеть выход из сложившегося положения — не одно то же.

— Это ты хотел меня убить на собрании господ? — решила она всё же уточнить, а то мысленно клеймит его по-всякому, а он, может, не виноват.

— И убил бы, если бы не тот щенок, — буркнул мужчина и злорадно оскалился. Вид его не стал грозным, а скорее омерзительным, особенно когда язык в очередной раз прошёлся по обветренным губам.

Дуня чуть подождала, видя, что он не договорил и его распирает от знания чего-то про «щенка». Но хозяин дома не торопясь почистил луковицу, откусил от неё, поморщился и старательно начал пережевывать.

— Тот щенок… — напомнила она, стараясь не показывать свою брезгливость при виде поедания луковицы и выжидающе смотря на него: — Его скрали… неужели в отместку за моё спасение?

— И за это он ответит, — засмеялся мужчина, не в силах скрывать свой триумф.

— А ты только кажешься простым человеком, — вновь польстила ему Дуня, а потом уважительно добавила: — а сам умен и расчётлив, не чета боярам.

Вновь её слова разлились видимым удовольствием на лице похитителя, и она не поскупилась на новую лесть:

— Многие господа мнят себя умными, да только глянешь поближе и поймешь, что дела за них решают их люди.

— Верно говоришь, боярышня! — обрадовался он её словам. — Мала, да прозорлива.

— Вот и ты наверняка верой и правдой служишь, год за годом доказываешь свою верность, но получаешь ли достойную себя награду? — Дуня озабоченно оглядела избу, а потом сочувственно посмотрела на мужчину. И опять её слова живо отозвались в нём, а она не останавливалась: — Тебе приходится рисковать не только своею жизнью, но и душою, а ценит ли тебя твой боярин?

— Не боярин, а староста, — поднял он наставительно палец.

Если до этого момента Дуня только подозревала со слов Гаврилы, что Селифонтов отдавал приказ её убить, то теперь нет. Оставалось попробовать перекупить этого татя, и она сочувственно, с нотками возмущения произнесла:

— Тем более, уж он-то должен понимать, как сложно простому человеку!

Неожиданно похититель весь подобрался и по-новому посмотрела на Евдокию.

— А ты хитра… ишь как выведала…

— Да тут и выведывать нечего, — нарочито беспечно бросила она. — Тебя Гаврила сразу связал с Селифонтовым. Так что я не удивлюсь, что его сейчас допрашивают в связи с моим исчезновением.

И тут похититель расхохотался, да так похрюкивал, что слезы из глаз пошли.

— Ошибаешься, боярышня. Староста не давал указания красть тебя. Это я споймал.

— Хм, хотел заработать? Но это рискованно, — попыталась продолжить сопереживать ему она.

— Не учуяла бы кошачий дух от меня, то ещё бы побегала на свободе… недолго, — и вновь расхохотался. — Всем ты ноги отдавила! Борецкая сразу тебя в жертвы искупительные назначила, а когда не получилось, то уже у Памфила Селифонтьевича зуб на тебя задергался. Так что можно сказать, что я спас тебя. И повторю ещё раз: веди себя спокойно и останешься жива. За жизнь в гареме ещё не раз поблагодаришь меня.

Дуня постаралась сделать умное лицо, хотя сама не представляла, что ещё можно сказать и как повернуть ситуацию в свою пользу.

Быть может, умнее было бы попробовать запугать этого низкого и никчемного человечка?

Ведь её совершенно точно будут искать! И должны выйти на этот дом… Дуня продолжала делать вид, что разглядывает своего похитителя, а сама попыталась представить его реакцию на запугивание и что будет, если он поймёт, что для него всё потеряно.

Может, он согласится оставить её в покое, а сам предпочтет сбежать? А может, спрячет её подальше и там уже точно никто не найдет её или свернет ей шею и всё.

Охранница поставила на стол кувшин со взваром и пироги. Её хозяин довольно кивнул и предложил боярышне:

— Угощайся.

Женщина налила Дуне взвара и поставила перед ней кружку. Боярышня хотела отказаться, но поколебавшись, всё же отпила немного. Напиток оказался кисловатым с легким травяным вкусом. Всё, как и должно быть, вот только набор трав не подходящий… Дуня ещё раз глотнула напиток, чтобы распознать лишнюю травку и почувствовала, как перед глазами всё поплыло.

— Ах ты ж… — вяло промямлила она, понимая, что её обхитрили.

А впрочем, этот взвар ей в любом случае влили бы в рот. Последней мыслью была чёткая установка больше ничего не пить, иначе очнётся она уже у османов на рынке.

— Закидай её сеном, да смотри, чтобы не задохнулась, — велел хозяин дома.

— Батюшка, а ты… — сминая в пальцах рушник, встревоженно спросила прислужница.

— Дом продал, новые хозяева купили его вместе с тобой. О моих делах молчи, а то с тебя за всё спросят.

Бабища долго непонимающе смотрела на хозяина, потом выдала:

— Моё дело исполнять, что сказано, а болтать не приучена.

—Ишь ты, — довольно усмехнулся похититель, — дура дурой, а главное разумеешь. Вот так и говори всем, коли спросят. Ну всё, неси девку в конюшню. Я скоро.

Мужчина подождал, когда его челядинка выйдет, покрутил в руках нож, думая не пустить ли его в дело, но поморщился. Убивать холопку ему не хотелось. Он даже некоторое время обдумывал, что она могла бы на себе тащить сундук с добром, но слишком уж приметна. Такую здоровущую бабу везде запомнят.

Ещё чуть поразмыслив, он решил, что пусть живёт и служит новому хозяину. А сам прошёл на конюшню, с трудом достал неказистый сундучок, открыл его. Дал заглянуть в него бабе и захлопнул. Теперь она скажет то, что видела: пара свитков, иконка, нож, да какое-то тряпьё.

— Не велико моё наследство, — драматично произнёс Дунин похититель, — но буду беречь. Не поминай лихом.

Баба всхлипнула, перекрестила его и закрыла ворота за выехавшей телегой.

Довольная улыбка наползла на лицо мужчины. В сундучке были спрятаны худые мешочки с медными и серебряными монетами, а в Юрьево хранились золотые чаши, украшения и серебряные гривны.

Всё, чем владел его предыдущий хозяин, перекочевало в захоронку. Тати тогда потрудились за него. Они удачно выбрали самое ценное, а потом разделились, часть из них бросилась в погоню и расплатилась за своё безрассудство. Оставшихся навечно упокоил он сам, чтобы пресечь ненужные слухи.

Староста Селифонтов даже не поинтересовался судьбой татей и до сих пор думает, что всё добро житьего человека у них. Ну и пусть думает. По губам мужчины зазмеилась кривая улыбка.

План выехать в Литву под рукой Селифонтова провалился из-за боярышневой нюхастости, но это к лучшему.

Как бы он потом объяснял старосте своё богатство? А оно не маленькое и ещё вырастет, когда боярышню продаст и… тут мужчину осенило, что боярича Златова лучше тоже одурманить и продать. Конечно, приятнее было бы покуражиться над ним, но раз пора бежать, то деньги важнее.