Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович

Глава 50

Ты перед кем носом крутишь, ушлая баба? Я ведь тебя ребенком помню, с отцом твоим свояками по женам являемся, к тому же ты моему сыну Петру Алексеевичу приходишься двоюродной сестренка по крови. Родственница ближайшая, твою мать за ногу!

Понятное дело, что вот таких мыслей на лице Алексея Петровича никак не отразилось, сплошная радость от разговора с племянницей. Именно так, не иначе — встретились ведь они чисто по-семейному, пусть и в тайне, в небольшом поместье на самой границе Молдавии и Трансильвании, в предгорьях карпатских, где воздух прозрачен как слеза, и везде летняя зелень. И причина для рандеву была самая серьезная — имперцы терпели поражение за поражением от французов и недобитых пруссаков, к тому же огреблись и от османов. Оставили туркам Белград, и ушли с позором через Дунай в северную часть Баната, из которой позже тоже были вытеснены.

— Дядюшка, мне нужна твоя помощь, двинь полки свои! А иначе перемирие с Фридрихом и Людовиком заключать придется, войска мои потери понесли, отступать им приходится.

Шантажировать нас решила заключением сепаратного мира с вражеским альянсом? Таким раскладом решила напугать, чтобы мы за тебя воевали, преференции заранее не обговорив? Нет, милая — не выйдет у тебя такой номер, сама побоишься. И сейчас я тебя огорошу сильно!

— К чему такие жертвы делать, Маша, когда до победы совсем немного остается? Турки? Тьфу на них — они от Баната войска визиря на Дунай перебрасывают, чтобы там мою армию остановить. Пруссаки? Фридрикус отлуп получил, как его папенька раньше, а как силу подведем великую, так отвоюю твою Силезию обратно и верну, да еще чего-нибудь у Бранденбурга аннексируем, и репарации для тебя стребуем.

С императрицей Священной Римской империи Марией-Терезией, королевой Чехии, Венгрии, Хорватии и Славонии, эрцгерцогиней Австрийской и прочая, прочая, прочая приходилось держаться всегда настороже, не подавая вида, и причина была тут одна. Все эти многочисленные титулы, за исключением самого первого, являвшегося формально выборным коллегией курфюрстов, она имела согласно «Прагматической санкции», которую он сам признал вместе со своим отцом «герром Петером» почти тридцать лет тому назад, когда император Карл его о том сильно попросил, чтобы передать престол дочери за неимением сына.

И плюшки за это они получили немалые — Петра Алексеевича признали де-юре королем Ливонии, как до этого Фридриха I курфюрста Бранденбурга сделали первым прусским монархом. Ведь формально ни Пруссия, ни Ливония в состав Священной Римской империи не входили, а оба соискателя имели в ней только владения — один курфюрство Бранденбург, а второй оттяпанную от последнего «Дальнюю» или Восточную Померанию, что издавно являлась герцогством. И часть «Передней» Померании, что по Вестфальскому миру вообще принадлежала Швеции. К тому же в отличие от герцогства Прусского, Ливония была когда-то королевством, пусть недолго и мало кем признанным, но тут важен прецедент, и более высокий статус.

Так что «герра Петера» посчитали достойным полноправным монархом в «семье» европейских правителей, и зафиксировали на бумаге первый раздел Речи Посполитой, что произошел на сорок три года раньше. И это главное — Россия получила почти все православные земли Великого княжества Литовского и значительную часть украинских земель на Правобережье, и сорок лет их полностью интегрировала. Теперь нужно было довершить раздел, и окончательно забрать оставшиеся земли, населенные православными. Плохо то, что на них претендовала сидящая сейчас перед ним племянница, которая сама обладала державной хваткой.

Так что нужно было договориться поделить все по-родственному, а это совсем не означает, что поровну! Ведь каждый преследует свою выгоду, которую нельзя упускать, особенно когда момент удобный!

— Перемирие тебе заключать нельзя, обдерут Людовик с Фридрихом, те еще стервятники. А пруссак сам в императоры метит, а оно тебе надо⁈

Ответа не требовалось, и так ясно, что такая крайне невеселая перспектива Марии-Терезии категорически не нравилась. Алексей Петрович усугубил переживания сорокалетней женщины, держава которой и так находилась в крайне плачевном состоянии после сражений сразу с тремя могущественными врагами, которые беспрерывно шли вот уже больше года.

— Венецианцы решили из войны выйти — тем хуже для них, плодов нашей с тобой победы они лишаться в будущем! Поляки решили моментом воспользоваться, напали на нас — впредь Речи Посполитой не будет! Зачем нам такой сосед, от которого постоянно смута исходит⁈ «Великое княжество Литовское и Русское» я себе возьму — поляки на него прав не имеют, оно не их вотчина, а в унии находится, со свадьбы Ягайло с Ядвигой. Галицию недаром ляхи «воеводством Русским» именуют, сразу видно, чьи это земли в истории были. Подолия с Волынью тоже наша древняя вотчина, ими князь Даниил Галицкий владел, что первым русским королем стал. Я тебе карту австрийскую показывал, там и «Черная» с «Червонной» Русью указаны.

Хрен тебе, не станешь «королевой Галиции и Людомирии» — обломись. Зачем моим потомкам проблемы в будущем? Не для того так ситуацию провернул, в которой тебя в позу загнули, чтобы слезам женским поверить. Но теперь можно и будущие прибыли указать, чтобы алчности твоей потрафить, «доченька». Теперь нужно самому слезу выдавить — старый стал, сентиментальный — ушлая сорокалетняя баба должна в такое поверить.

— Мы с твоим отцом душа в душу жили, он меня в замке прятал — ты только на свет появилась, Машенька. С тех дней я тебя на наш манер называю, за доченьку почитаю. Близь сердца моего, как Натали, что тебе сестренка. Да разве я тебя в беде оставлю, будь на меня в надеже, ведь много раз помогал, так не думай, что в беде тебя оставлю, — Алексей утер платочком выступившие слезы, приобнял императрицу, что прижалась к нему, поцеловал в лоб по-отцовски, погладил по плечам.

В молодости самому противно было от подобного лицемерия, но он его уже давно не чувствовал, сжился с образом «доброго царя-батюшки». Теперь нужно было добиться результата, и он решительно зашел с «козырей»:

— Войска, что польские земли заняли, на Силезию будут двинуты, и Ливонская армия младшего брата моего подойдет во всей силе — пять дивизий, и семь моих. Фридрикуса раздавим — у меня на него триста тысяч при семи сотнях орудий собрано войска. К миру его принудим, окаянного, иначе никто о королевстве Прусском через сто лет никто из правителей и не вспомнит. И кузену нашему Августу Саксонию вернем, пусть правит дальше!

Вот тут Алексей Петрович говорил правду — как раз семь дивизий и оккупировали все православные земли Речи Посполитой, и этого вполне хватало, даже с избытком. В каждой после мобилизации, на которую потребовалось полгода, по двенадцать тысяч «служивых». Да еще кавалерия с казаками и иррегулярной конницей — татарами, башкирами и калмыками. Стотысячная армия по нынешним меркам силища неимоверная, Да «ливонцев» семьдесят тысяч — причем ничем не хуже русских полков воюют, пруссаков при Гросс-Егерсдорфе разгромили, и Померанию от них очистили полностью. Да и шведы тридцатитысячный корпус собрали, еще столько же союзных датских, голштинских и мекленбургских войск подкрепляют.

Двинуты с гетманщины реестровые и слободские казачьи полки, в которые массами повстанцев набрали, которые шляхту изгнали или вырезали — такие «милые» там нравы со времен казацко-польских войн. И это без малого семьдесят тысяч воинства, пусть не совсем регулярного, но на поляков злого, и кровушки их поцедившего изрядно. С пруссаками тоже драться будут, но больше грабить, куда без этого, зато Бранденбург от страха затрясется. Ведь там что такое «колиивщина» уже ведомо…

Будни «колиивщины», только началась она на Правобережье чуть раньше…