Князь Барбашин 3 (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович
На этом долгое пребывание русских в Испании подошло к концу. И надо сказать, что бонусов от него далёкая Русь получила куда больше, чем Испания, и уж точно куда больше, чем в ином прошлом/будущем. Одно признание за русским правителем царского титула в его императорском значении выводило русскую дипломатию на совершенно иной уровень. Теперь оставалось лишь Дмитрию Герасимову закрепить этот успех в договорах с папой римским, и многие аспекты восточноевропейской политики заиграют совсем иными красками.
Не менее важными стали и торговые статьи подписанного договора. От имени самого короля Испании русским было дозволено вести торговлю с испанскими владениями, причём особо оговаривались разрешения торговать не только бартером (поскольку королевские запреты в целях предотвращения утечки монет требовали именно менять товар на товар), но и вывозить купленные товары на своих кораблях, даже если в порту имелись испанские суда, а также им давалось добро на постройку Гостинного двора в Бильбао, и кортесы, вообще-то бывшие против подобных решений и даже не раз предлагавшие хотя бы на год запретить иностранцам заниматься торговой деятельностью в Испании, но потерпевшие поражение в недавнем восстании, не смогли отказать Карлу в такой мелочи. Зато Евдоким просто потирал руки от открывающихся возможностей. За прошедшие месяцы он успел более-менее оценить рынок Кастилии и его основные нужды, и теперь прикидывал, как лучше организовать весьма, как оказалось, выгодную торговлю с этим далёким королевством.
Ну а если добавить к этому попутно нанятых специалистов и семена самых различных культур, включая и не известных ещё на Руси, то успех посольства был, что называется, налицо. Кстати, оформляя выезд специалистов из Испании, Андрей столкнулся с интересным законом. Как оказалось, в целях всё того же запрета вывоза драгоценным металлов из страны, каждый, кто собирался покинуть пределы королевства, должен был явиться к коррехидору, алькальду или иному представителю власти и в присутствии нотариуса и свидетелей сообщить куда, на сколько и зачем он собрался выезжать и что с собой везёт, а его вещи подлежали обязательному досмотру. И не дай бог при этом досматривающие найдут что-то запрещённое к вывозу.
Но, слава богу, все бюрократические препоны были решены и теперь посольству оставалось лишь дождаться окончания сезона зимних штормов и отправиться, наконец-то, домой. При этом посольству предстояло ещё заглянуть в Вену, ко двору эрцгерцога Фердинанда, отчего в Нидерландах оно должно было сойти с кораблей и продолжить путь по рекам вглубь континента.
Известие о победе под Павией достигло посольства уже в Бильбао. Так что Андрей немедленно отправил императору поздравительное послание, а вот герцогу Альбе он отписал уже другое письмо, в котором советовал не слишком доверять словам французского короля. Нет, он не верил, что рыцарственный Карл прислушается к советам гранда, но, когда Франциск нарушит все договорённости у того же Альбы будет совсем другое отношение к предупреждениям от московского знакомца. И как знать, как это в будущем может пригодиться.
Наконец, в начале марта, когда Бискай ещё штормил, но уже не так часто и сильно, посольство принялось грузиться на корабли. Час возвращения домой настал.
*****
Весенний Бискай своенравен: может пропустить без проблем, а может и задержать, закрутить и даже пригрозить гибелью. Или просто попить нервы мореходам, наслав на них такое явление, как накат. А в полное отсутствие ветра, попасть в сильный накат, отвратительная ситуация: двигаться ведь можно только по течению, а куда это течение вас принесёт одному богу известно. И если учесть, что подобное явление может продолжаться несколько дней после шторма, то лучшим из решений будет подождать его окончания в какой-нибудь укромной бухте или в порту.
Но Лонгин, впервые попавший в такую ситуацию, не стал слушать француза, а сильно понадеялся на слабый ветерок и своё парусное вооружение, позволявшее ходить круто к ветру почти как шхуны (хотя шхуны всё равно были для каравелл вне досягаемости). В результате на второй день противостояния волнам с "Песца" передали сигналом: "сломан руль". Его закрепили канатами, и каравелла тихим ходом продолжила путь, благо Лонгин не стал больше испытывать судьбу, а прислушался к советам и, используя силу наката, взял курс на ближайший городок, которых было немало на побережье. Следующий день показал, что кормщик поступил довольно мудро, ибо руль на "Песце" сломался снова, но флотилия уже успела практически добраться до порта Хихон, так что к катастрофе это не привело.
Хихон, построенный ещё римлянами, после падения той империи больше прозябал как скромный рыбацкий городок, но в последнее время стал быстро расширяться и богатеть. А главное, тут имелись судостроительные верфи, где можно было в нормальных условиях отремонтировать полученные повреждения.
И вот ведь как получилось: вроде бы и не сложный ремонт, однако он занял почти две недели и Лонгин всё это время корил себя за то, что не послушал совета бывалого морехода. Хотя к Жану ле Грону (который вряд ли был дворянином по рождению) он особой веры не имел. Уж слишком скользким типом тот оказался.
Родом из Дьеппа, все жители которого, так или иначе, были связаны с морем, француз ещё отроком записался в юнги. Но поскольку Дьепп славился не только как торговый порт, то и юный Жан предпочёл честному купцу палубу корсарского корабля и уже в 1496 году участвовал в том бою, где Робер Дюфура захватил два судна, проходивших мимо Бордо. Как юнга, он получил от добычи самый малый куш, но всё равно по сравнению с мальчишками, что устроились на купеческие посудины, оказался богачом.
Вот с той поры морская жизнь Жана и стала ориентироваться исключительно на корсарские корабли. За прошедшие годы он многое повидал и лично был знаком со многими удачливыми капитанами, такими как Тома Обер и Николя дю Жарден, грозой португальцев Мондрагоном и братьями Жаном и Раулем Пармантье (которые придумали тот самый весёлый ритуал прохождения экватора, доживший и до двадцать первого века), ну и, разумеется, знаменитым Жаном Флери, умыкнувшим золото у самого испанского короля! А также слышал о многих других лихих парнях, чьи имена знали в каждом портовом городе по обе стороны Атлантики: Сильвестр Билль, Жак де Сен-Морис, Жан Фэн, Пьер Криньон и многие другие.
Правда, не все лихие капитаны предпочитали охоту за кораблями, с тем же Бино Польмье де Гоннвилем Жан меньше всего занимался пиратством, зато посетил земли за Атлантикой, где было много довольно ценного бразильского дерева, добычей которого они и занимались большую часть времени. Потом, уже с Бернаром де Бьевильем он вновь ходил в те места, но уже не так удачно. Кристован Жакес, который по указу короля Мануэла патрулировал побережье Бразилии, заметил их каравеллу и гнался за ними до самой темноты, благо ночь выдалась безлунной, и французам удалось под её покровом ускользнуть от преследователей.
Зато на корабле Пьера де Мондрагона Жан одним из первых среди французов прошёл мимо мыса Бурь и пощипал португальцев прямо в индийских водах, захватив в Мозамбикском проливе корабль из флотилии португальского адмирала Тристана да Куньи. Правда, уже на следующий год у мыса Финистерре португальский адмирал Дуарте Пачеко Перейра перехватил и разбил французскую эскадру, но плененного Мондрагона и часть его офицеров отпустили, взяв с них честное слово, что они никогда больше не будут нападать на португальцев.
- Крепко же ты слово держишь, франк, - неодобрительно покачал тогда головой Лонгин. - Зато понятно, отчего ты артачился: думал, мы, как португалы, тебя под честное слово отпустим. Нет, франк, не на тех нарвался! Вот поможешь нашим парням в тех водах, где куролесил, обосноваться, вот тогда и кончатся твои мытарства. А пока что поживёшь на борту, свободным, но не вольным, - сострил кормщик, хотя француз вряд ли понял всю тонкость игры слов. Ведь только на Руси свободным мог быть любой, даже раб, а вот вольным далеко не каждый. И известная европейская поговорка в русском переводе правильно должна была бы звучать так: "городской воздух делает вольным". Увы, с веками разница между "свободным" и "вольным" стёрлась, но в шестнадцатом веке эту грань знал каждый, кто говорил на русском языке, не зависимо от того, где он жил. И, разумеется, знал её и Лонгин, командир шхуны "Св. Савватий". Знал, и позволил себе подшутить над французским штурманом, который на деловое предложение поработать на русичей зачем-то решил показать свою французскую гордость.
