Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим

Натаскать дополнительных припасов и снаряжения для группы Вайнова. Сделать это лучше, когда все остальные на ужине в большой палатке, и не будут задавать мне лишних вопросов. Я ведь уже давно принял решение отправиться в одиночку на помощь Вайнову и другим пострадавшим альпинистам.

Надо бы еще оставить записку, что в случае моей смерти, прошу никого не винить, кроме меня самого. Это, надеюсь, поможет Комиссарову и Карскому хоть в какой-то мере избавиться от проблем с ответственностью за меня.

Так что, когда остальные вернулись с ужина, у меня уже все было готово, а плотно упакованный рюкзак лежал в углу палатки. Комиссаров остро взглянул на меня, но я сделал вид, что не замечаю его взгляда и чуть ли не сплю с открытыми глазами.

Мой нынешний шеф не стал меня будить и тем более, лезть в мой рюкзак. Не знаю, подозревал ли он, что я собираюсь делать, об этом можно только гадать. Вместо этого все мы легли спать, тем более, что на горы уже опустилась кромешная тьма.

Будильника у меня под рукой не было, но внутренние часы тикали превосходно и я был вполне уверен в том, что проснусь, именно когда наступит час Х. Во всяком случае, когда я проходил траверс Безенгийской стены, мои внутренние ходики меня не подвели. Поэтому, положившись на свои биоритмы, я сунул кулак под голову и спокойно уснул.

Мне показалось, будто меня кто-то толкнул в бок и от этого я проснулся. Уф! Неужели я проспал? Я быстро вылез из спальника и глянул на часы. Несмотря на царивший вокруг полумрак, я разглядел, что сейчас как раз полчетвертого утра. То самое время, когда я и рассчитывал встать.

Я осторожно оделся, собрал спальник и вещи, взял рюкзак и вылез из палатки. Перед тем, как выйти, посмотрел на спящего Комиссарова. Тот лежал с закрытыми глазами, мирно спал.

Ну что же, не поминайте лихом. Я оставил записку на месте спальника и полез к выходу. Сначала высунул голову из палатки и осторожно поглядел по сторонам. Не хватало еще наткнуться на кого-то из наших, кто помешал бы мне осуществить задуманное.

Но нет, все спокойно. Палатки большими зелеными пятнами стояли на белом, даже синем в полумраке, снегу.

Ни души. Все спят. Даже страждущие от горной болезни. Значит, я могу уходить.

Я вылез из палатки полностью и потихоньку пошел по снегу. Вернее, по ледяной корке, насту, накрывшему снег сейчас, на рассвете.

От этого «кошки» на ногах даже совсем не хрустели, только иногда звенели о лед. Точно также и лыжная палка, которую я держал в руках. Кончик ее тихо стучал по насту.

Я опасался, что шум кого-нибудь разбудит, но все было тихо, чинно и спокойно. Никто не заметил, как я ушел из лагеря.

Снег на рассвете почти прекратился, но мои надежды на улучшение погоды ничуть не оправдались. Стоило мне отойти от нашей стоянки примерно на километр, как снег повалил снова, а ветер набросился на меня с новой силой. Я, однако, удержался на ногах и даже ускорил шаг.

При ходьбе постоянно приходилось проверять каждый шаг впереди на наличие трещин. Это у меня уже стало автоматическим, неосознанным движением — все время тыкать палкой вперед.

А еще я думал о том, действительно ли совершаю насколько страшное преступление — иду один на спасение товарищей. Насколько я помню из разрозненных, наспех собранных в голове фактов, так это например, то, что совсем недавно, в 1968 году восходитель из Москвы, Юрий Назаров, совершил точно такое же сильное восхождение на пик Коммунизма.

Он шел маршрутом по ребру Буревестника и потом, скорее всего, через пик Душанбе. К сожалению, славное дело на обратном пути закончилось гибелью смельчака, погиб во время спуска где-то на перевале. На поляне Сулоева ему установили мемориал, не знаю, есть ли он там сейчас, но в прошлой жизни я видел его пару раз.

Кроме того, в ближайшее время, в 1972 году, другое сильное восхождение на пик Коммунизма сделает скалолаз из Ленинграда, Женя Завьялов, почти по тому же самому маршруту, через ребро Буревестника и пик Душанбе. С ним все будет в порядке, восхождение будет благополучным.

Вспомнив про эти факты, я приободрился, а то чувствовал себя таким преступником, чуть ли не грабителем и убийцей, совершающим десять преступлений подряд. Нет, если бы не ужасная буря, разыгравшаяся в это время года и не трагедия с группой Вайнова, у меня был бы шанс тоже совершить одиночное восхождение на пик Коммунизма.

А сейчас, учитывая мои прекрасные физические возможности я, наоборот, чувствовал себя предателем Вайнова именно тогда, когда отсиживался в лагере на плато. И даже не попытался добраться до него и спасти. Хотя бы подкинуть припасов. Поэтому да, я чувствовал себя хорошо именно сейчас, когда вопреки указаниям Карского и Комиссарова, отправился в одиночку на подъем.

Решение самоубийственное, глупое и отдающее донкихотством, но, тем не менее, очень даже понятное. Впрочем, в горах настоящие профессионалы такие решения стараются не принимать. Слишком уж много в них эмоций и слишком мало расчета. Ну что же, согласен, тут и в самом деле полно ребячества и почти нет хладнокровия и предусмотрительности.

Но отступать я не намерен. Я всегда был уверен, что мир меняют романтики и безумцы, а не расчетливые прагматики.

Дорога, между тем, на первом этапе мне благоприятствовала. Горы будто бы заманивали меня все ближе к себе, сладко нашептывали в ухо: «Иди, не бойся, все будет хорошо и гладко, мы тебя не обидим!». Ага, знаю я эти уловки.

Поэтому я продолжал тщательно проверять дорогу, стараясь не угодить в трещины. Вскоре склон пошел резко вверх и под уклон, я подошел к подножию ближайшего пика и некоторое время глядел на громаду гор, вынырнувших из предрассветной мглы. Старался понять, куда это я попал.

Примерно я понимал, что уже подошел к подножию Коммунизма и других сопутствующих пиков, хотя бы, того же Душанбе, но все равно, мне надо было разобраться точно, чтобы определить дальнейший маршрут. Поэтому минут пять я стоял на месте, глядя вверх через хлопья падающего снега.

Чувствовал я себя прекрасно. Оказывается, именно здесь, посреди ледяных торосов и снежной равнины, окруженной каменными толщами гор, я чувствовал себя максимально уютно и защищенным. И еще максимально свободным, готовым на любые безумства.

Постояв еще немного, я разобрался, куда надо идти. Оказывается, я действительно вышел почти к самому пику Коммунизма. Впрочем, примерно сюда я и собирался прийти. Чтобы выйти на правильное направление, мне надо пройти дальше и очутиться на леднике.

Фу-у-ух! Неподалеку раздался рокот и свист. Лед плато содрогнулся от ударов. Не успел я и опомниться, как на склон, где я стоял, к счастью, в сотне метров от меня, выкатилась небольшая лавина.

Быстро потеряла свою набранную мощь и силу, рассыпалась по склону, не причинив никому особого вреда. Однако же, если бы я оказался на ее пути, она вполне могла шутя задушить меня в своих объятьях. И никакой дороги дальше.

Я сразу почувствовал, как окаменел от ужаса. Вот и началось. Горы потихоньку выпустили свои когти, указали мне мое место и словно бы невзначай напомнили, что играют со мной, как кошки с мышонком.

Да уж. Если я погибну во время попытки оказать помощь Вайнову, все мои нынешние знакомые только покачают головами и осуждающе скажут:

— О покойном, конечно же, нельзя плохо, но этот Сохатый оказался редкостным придурком.

Я развернулся и резко пошел дальше по маршруту. Лед скрипел под зубьями «кошек». Пока что еще по краю плато, но готовясь постепенно заходить на склон. Здесь чертовски лавиноопасно, особенно сейчас, после снегопада.

Но придется идти этим маршрутом, ничего не поделаешь. Я вспомнил свою мать и представил, как разобью ее сердце, если Комиссаров принесет ей известие о моей гибели. Эта мысль чуть не заставила меня вернуться обратно, но я собрал волю в кулак и отправился дальше, еще быстрее, чем раньше.

Очень, очень плохие мысли. Не самые лучшие перед ответственным заданием. Надо думать о предстоящих препятствиях, а не о смерти.