Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!
– Это как же так… товарищ капитан? – произнес он во внезапно обрушившейся на всех нас тишине.
Илюхину, старавшемуся взглянуть сначала на Терехова, затем на Москвичева, приходилось поворачиваться всем корпусом, и он перетаптывался.
– А вот так! – с внезапным ожесточением ответил Терехов, практически мгновенно справившись с собой. Подошел к лейтенанту и крепко стиснул его ладонь. Видя недоумение, написанное на наших лицах, капитан коротко пояснил:
– Боец с сержантом проводили нас через линию фронта. Остались прикрывать.
Тут же впился взглядом в Илюхина:
– Сержант где? – Требовательно взглянул на меня и перевел взгляд на Москвичева.
Боец, перебравшись в кузов, спрыгнул на землю. Быстро подошел к нам, жадно вглядываясь в лица выстроившихся воинов. Один за другим, они кивали ему, признавая знакомство.
– Погиб, – встав напротив капитана, решительно ответил Москвичев, – когда из города уже выбирались. Ранений у него было много. Мы как оказались тут, так сразу в лагерь попали. Там сбежать пытались, поймали нас. И на кресты, чтобы бегать больше не вздумали, и другим в назидание. Он вот снял, – кивок в мою сторону, – и пайку свою на троих делил. Я оклемался, а Волкова в больницу перевезли. Забрали мы его потом. Не выдержал. Раны уж больно серьезные были.
Кивая в такт рассказу Москвичева, Терехов посматривал на меня. Оценивающе. Будто сравнивая с неким имевшимся у него шаблоном.
– Да и я бы без него погиб, – поддержал Москвичева Илюхин. – Они в больницу явились за своим сержантом. И меня взяли заодно.
Терехов снова кивнул. Многословностью он, судя по всему, не отличался.
– С этим что? – Капитан указал на БТР и сидящих в нем тихо, как мыши, уголовников.
– Оружие наше, бэтээр наш. Шоблу надо изолировать. Ловкач! – позвал я. Уголовник неохотно поднялся со своего места. – Вот этого надо отдельно, – обозначил я обязательное требование.
– Свиридов, проследи. – Капитан повернулся к битому с виду, достаточно молодому, светловолосому парню среднего роста.
– Хочу друга увидеть. Можно? – Закончив с организационными вопросами, я решил перейти к личным.
– Клыков, отведи, – тут же решил капитан.
Нельсон
Говорить не хотелось. Переживать тоже. Каждому времени – свои герои, свои предатели и, наверное, свои равнодушные. Что толку грызть себя, если ушедшее уже не изменить?
Объяснять это девчонке я не собирался. В конце концов, тем, кому ума хватило, меня понять сумели. И быть вечно виноватым – не по мне.
Она так и сидела вполоборота, пряча от меня лицо. Синее простенькое платьице в мелкий цветочек. Белый ворот, короткие рукава-фонарики. Загорелые, местами поцарапанные ноги.
Я поймал себя на мысли, что, увидь я нечто подобное в Столице или каком ином городе, прошел бы, словно мимо пустого места. И не в обиду это Насте, и не в наряде ее убогом дело. Дело совсем в другом.
Меня даже псевдофанатский антураж девчачий раньше не прикалывал. Я искал девчонок строго модельной внешности, не особо разделяя на блондинок, брюнеток и рыжих. Меня интересовали лишь высокие, стройные и обязательно модно прикинутые. Исключительно этот сегмент.
Заглядывал ли я им в душу, оценивал ли их внутренний мир, состоящий из забот о том, где добыть денег на шмотки и как повыгоднее сняться? Сами посудите, нужно ли мне было это, если я имел машину и собственную квартиру? Это были два атрибута, фетиша, ради которых почти любая из ночного клуба уходила со мной. Третьим обстоятельством, по эффекту схожим с контрольным выстрелом, являлось то, что я коренной москвич.
В общем, женский пол никогда не занимал в моей жизни значительного места. Исключительно в той мере, что позволительна для молодого, здорового парня с собственной квартирой, машиной и относительно при деньгах.
И вот что интересно: я не сравнивал Настю с поджаренными в солярии, наманикюренными и накрашенными из последних сил и на последние средства шмарами из разной «перди»[17]. Словно бы моя жизнь окончательно разделилась на «до» и «после». Мое прошлое и настоящее – две различные плоскости, удаленные друг от друга в космических масштабах.
Настя была совершенно не в моем вкусе. Она понятия не имела о тысяче всяких процедур, которые, на мой взгляд, просто обязана была выполнять любая нормальная девушка. Она была чудовищно старомодно одета. У нее были неухоженные руки, что, признаюсь, в любой другой ситуации поставило бы крест на возможности развития дальнейших отношений. И вместе с тем Настя была красива.
Парадоксально. Но она была именно красива. Своими исцарапанными коленками и убогим платьем. Пшеничного цвета волосами, веснушками, щедро рассыпанными по щекам, и большими зелеными глазами.
Девчонка-подросток, которая предпочла смерть плену. И дело тут не в том, смогла бы так поступить какая-то из моих знакомых по прежнему миру. История не терпит сослагательных наклонений. Можно сколько угодно трещать о том, насколько ты смел, однако решит все один-единственный поступок. Настя его совершила.
Напористый уверенный стук в дверь прервал мои размышления. Девочка, торопливо вытерев лицо, соскочила с кровати, одернув платье. Я уселся, чтобы и себе придать более солидный вид.
Дверь распахнулась. Увидев человека, стоявшего в дверном проеме, я в первую секунду решил, что словил глюк: наверное, такое бывает после ранений. Крепко зажмурившись и вновь открыв глаза, выяснил, что мозги и зрение меня не подвели. На пороге, явно наслаждаясь произведенным эффектом, застыл Бон. Собственной персоной, в перепачканной, со следами крови, местной немецкой форме.
Бон
О присутствии в палате дамы меня никто не предупреждал. Здоровенный сержант только сказал, что мой товарищ ранен, но не очень серьезно и сейчас отлеживается.
– Я смотрю, ты страдаешь, упырь? – несколько озадаченно поприветствовал я Нельсона, практически не глядя на него. Все мое внимание занимала худенькая, среднего роста девчонка с копной пшеничного цвета волос и в простеньком темно-синем платье. Большие глаза на скуластом лице, вздернутый носик. Пухлые, розовые губы. Подстричь, приодеть и накрасить – будет красотка, каких мало. Нельсону явно не хило болелось.
Услышав меня, ребята разом покраснели. Нельсон залился краской, как помидор, девчонка ограничилась симпатичным румянцем, мало заметным на ее светлых, с легкими крапинками веснушек щеках.
– Бон! Ох… офигеть! – Нельсон, вскочив на ноги и не обращая внимания на свое ранение, заковылял ко мне. Я сделал несколько шагов навстречу, дабы не причинять парню лишней боли, и крепко, от души обнял его. Нельсон ответил тем же – сильными мужскими объятьями, и некоторое время мы только молча похлопывали друг друга по спине. Слова сейчас были лишними.
– Пойдем, – негромко проговорил от порога Клыков, доставивший меня на второй этаж. Судя по всему, обращено это было к девчонке, которая тут же ответила:
– Не пойду, – чуть ли не шепотом и тут же добавила громче: – Можно мне остаться?
– Оставайся, – пробурчал Нельсон и, могу спорить, вновь покраснел. Тут же разомкнул руки, давая мне понять, что с бурным проявлением чувств покончено. Сделал шаг назад и, неловко пятясь, приземлился на кровать. Я нашарил взглядом табурет и переставил ближе к столу. Посмотрел вопросительно на Клыкова. Сержант, недовольно покачав головой, закрыл дверь.
Еще раз оглянувшись, я пожал плечами, обращаясь к девчонке:
– Извини. Для тебя стула не нашлось.
– Ничего, – решительно и упрямо отозвалась та. Безо всяких сомнений подошла к кровати и уселась на нее, правда, на другой край, подальше от Нельсона. С вызовом взглянула на меня: – Настя.
– Бон. Мы с вот этим «хардкором»[18] попали в передрягу вместе. Он рассказывал?
– Нет. Не рассказывал. Молчит больше. Расскажите вы.
Напористая. Я невольно усмехнулся. Мне было это знакомо. За легкой дерзостью и неформальностью общения прячется банальная неуверенность.
Протянув руку, я взял со стола стакан с цветами. Повернул его, любуясь скромными синими васильками и белыми лепестками ромашек. Отставил стакан в сторону.
– Ты как пулю-то схлопотал, Нельсон? – Приличия соблюдены. Если девчонке хочется присутствовать при разговоре, я против не буду. Но и развлекать ее сказками не обязан.
– По глупости.
Я коротко хмыкнул. Честно говоря, иного ответа я не ожидал.
– Скажи мне. Вся вот эта бригада кто такие? Мне, честно говоря, не до того было, мы с лагеря рвали. Взяли там одного лейтенанта – и сюда навострили. Проясни.
– Объяснять особо нечего, – Нельсон усмехнулся, – это разведка Южного фронта. Ребята из сорок третьего. Все погибли. А вот она, – Нельсон кивнул на девушку, – тоже с ними была. Последняя. Рванула гранату, Бон, когда немцы к ней подошли.
Девушка упрямо встретила мой удивленный взгляд. Слегка прищурилась.
