Александр Афанасьев - Наступление. Часть 2
— Готово, товарищ подполковник.
— Вот и хорошо… Боря, бери задержанную, вези пока к нам. Скажи, чтобы мне машину сюда прислали, только помогайку[78] и без шума. И тетю Клаву потом завези, хорошо? Тетя Клава, вы уж извините…
— Да я… мразь эту… Да я… — старушка не играла, она и в самом деле ненавидела. Классовая ненависть, такое в последнее время и не встретишь…
— Все нормально. Не волнуйтесь, вам нельзя… Вот так. Боря, помоги. И смотри, чтобы задержанная от тебя не сбежала.
— От такого — не сбегу — Нина пошевелила плечами, чтобы продемонстрировать… ну, понятно, что женщин, таким образом, демонстрируют.
Красный как рак Боря проклял всю милицейскую работу… Если бы не эта старуха, которая вообще то не была представителем народного контроля, а была добровольной помощницей милиции, торчала у окна, да чуть что звонила, в дежурной части умучались выезжать… Когда Валерий Палыч к ней заехал и сказал, что милиции нужна ее помощь в деле Может… сначала бабу Клаву завезти, потом… нет, вредная старуха, того и гляди и на него акт напишет. А может… все-таки рискнуть. Кто не рискует — тот не только шаманского не пьет, тому и самогонки изъятой не достанется…
— Вот и хорошо. Нашли, значит, консенсус — блеснул Павел Валерьевич одним из выражений, пошедших в народ от почившего в бозе «виноградного»[79] генсека — давай, давай, Боря. Не стой как столб. И помогайку мне не забудь.
Когда за Борей с двумя женщинами закрылась дверь — Павел Валерьевич вернулся в комнату, в упор взглянул на своего деморализованного бывшего подчиненного.
— Что понял? — спросил он.
— А что… — огрызнулся Тимашук — только и дела, что стреляться.
— Тоже дело — замнач достал пистолет Макарова, выщелкнул обойму, бросил его на диван, он упал тяжко, увесисто, неотвратимо — давай!
— Э, Павел, ты чего? — резко сказал Терещенко — охренел в атаке?
— Нормально. Как — никак — со мной человек работал. Такое право у всех есть, хочешь — потом на меня свали. Не досмотрел.
Тимашук взял пистолет — осторожно, как голову ядовитой змеи. Тяжелый… никогда он не думал, что пистолет такой тяжелый. Восемьсот восемьдесят граммов. Нажать — просто нажать, это же так просто, приставить к голове — и нажать. И ничего не будет. Вообще — ничего.
Двое волков угрозыска внимательно наблюдали за ним.
Ничего не будет. Вообще — ни жить, ни дышать, ни… просто не будет его. Мир будет, эти ублюдки будут, которым он подносит — а его не будет.
Хрен вам! Если садиться — так всем вместе! И отвечать — всем вместе!
Пистолет со стуком упал на изгвазданный ковер.
— Понятно все с тобой — поверх денег легли листы бумаги, затем ручка — тогда пиши.
— Чего писать то? — спросил Тимашук.
— Анекдот знаешь? Приходит Чапаев в штаб, смотрит — Петька сидит и чего-то пишет усердно. Чапай к нему — Петька, ты чего пишешь? Да так… Василий Иванович, оперу вот пишу. Оперу? Опера дело хорошее. Нужное! А про меня напишешь? Напишу, Василь Иваныч, напишу. А про Анку? И про Анку напишу. А про Фурманова. И про Фурманова, Василь Иваныч напишу. Опер про всех велел писать. Пиши — генеральному прокурору Союза ССР, товарищу Рекункову Александру Михайловичу. У нас секретная директива: кто признался, сотрудничает со следствием, помог вывести на чистую воду других — в суде учтется, наказание будет минимальное по статье. Может, и химией как-то отделаешься. Написал? Дальше пиши — чистосердечное признание…
Москва-сортировочная
13 декабря 1987 года
Что такое — длинное, зеленое и колбасой пахнет? Это — электричка из Москвы.
Не смешно, кстати. Плакать хочется.
Продукты пропали как-то незаметно — вот они есть и вот — их нет. Дефицит… это слово родилось то в начале восьмидесятых, означало отсутствие чего-то на полках. При этом — люди как-то умудрялись питаться, что-то покупать, по статистике питались намного лучше, чем жители некоторых европейских стран. Конечно, очень значительная часть продуктов продавалась из-под полы, с подсобок, еще часть — распределялась в виде специальных заказов (то есть закупалась организацией оптом, а потом формировались заказы для сотрудников, кстати, очень разумная практика), часть питания люди получали опять таки на производстве. На каждом предприятии, в каждом учреждении существовала столовая, кроме того, существовали подшефные хозяйства, продукция которых, минуя магазинную витрину, попадала на стол к работникам завода-шефа. Нельзя были упускать из виду и личное подсобное хозяйство — хотя у горожан его почти не было, были дачи — в деревнях люди были более трудолюбивыми, не пили, держали корову, пару свиней, иногда барашков или коз, засаживали пару десятков соток картошкой, имели свой огород с плодовыми деревьями, кто и пасеку. То есть — отсутствие продовольственных товаров в магазине отнюдь не означало отсутствие их на столах, с голоду никто не умирал, в отличие от стран капиталистического мира очень значительная доля продовольствия распределялась, минуя магазинную витрину. Но даже с учетом всего этого — той доли продовольствия, которая попадала на магазинные полки, вполне должно было хватать, чтобы полки не были пустыми. А они были пустыми — все чаще и чаще. И если Горбачев обращал на это внимание «постольку — поскольку», ему вообще не нравилось решать болезненные и неприятные вопросы — то новая власть вынуждена была браться за дело всерьез. Концы с концами не сходились настолько серьезно, что объяснить это простым воровством было невозможно.
Если на западе студент подрабатывает в МакДональдсе — то в Советском Союзе студенту, желающему быстро сшибить деньгу — дорога одна, на товарную станцию, на базу с железнодорожными путями. Вагоны разгружаются в основном ночью, за вагон платят как минимум синенькую — то есть двадцать пять рублей. Ночью поработал, полстипендии за один день заработал — а днем, на лекции можно и поспать. Так и учились.
Вот ночью к базе одного из московских торгов, занимающего снабжением столицы нашей Родины мясом маневровый тепловоз с надписью «комсомольская инициатива, обслуживается одним машинистом» подогнал по ветке семь вагонов — рефрижераторов. База была не слишком то приглядной — на дворе грязь, ворота давно не красили, АБК[80] одноэтажный и старенький. Большие холодильники из красного кирпича, с одной стороны к воротам подъезжают вагоны, оттуда идет разгрузка в холодильники — а с другой стороны подъезжают рефрижераторные машины на погрузку. Получается, что самое старое мясо грузится в машины самым первым — и это правильно.
Вообще то, по штату здесь числились аж двадцать два грузчика — но из них работали только четырнадцать, а остальные — на места грузчиков директор базы Амангельды Бабурович напринимал своих сородичей, которые получили за счет этого койко-место в общежитии, московскую прописку, пусть временную, но можно сделать потом постоянную и гарантию от того, что их родная милиция не задержит за тунеядство.[81] Еще и зарплату получали, гады, как положено — за работу в ночное время, сверхурочные, тринадцатую, отпускные. Сородичи Амангельды Бабуровича были как один — крепкими, наглыми, небритыми молодыми людьми, они тусовались рядом с гостиницами, обирали мелких торговцев, занимались водкой до тех пор, пока новая власть опять не разрешила, торговали наркотиками, пытались рекетировать таксистов. Это была самая настоящая банда, зарождающееся организованное преступное сообщество, находящееся в процессе первоначального накопления капитала, авторитета и криминальных связей. Но поскольку грузить все же надо — Амангельды Бабурович за свои деньги нанимал бомжей, которые тогда уже появились и студентов на ночные погрузочно-разгрузочные работы. Нанимал он людей за свой счет, потому что именно так он договорился со своими сородичами — он дает им работу, они ему — крышу и никто никому ничего не должен. Деньги у Амангельды Бабуровича были и немалые — потом у него изымут миллион сто тысяч рублей.
Сегодня Амангельды Бабурович, после окончания рабочего дня первым делом подбил черную бухгалтерию — не меньше половины мяса пускалось «налево» по серым схемам, двойную бухгалтерию вел он сам, только ему понятными записями, самое смешное, что эти бизнесмены пользовались государственным имуществом для своего личного бизнеса, не несли никаких затрат на его содержание и получали от своих действий чистую прибыль. Но Амангельды Бабуровичу было все равно: еще отец говорил ему, что все русские — бараны, поэтому нет ничего плохого в том, чтобы их остричь.
Верно?
Получилось нормально, Амангельды Бабурович подвел итог и довольно потер ладони. Немало надо передать наверх — но и ему останется. Хороший день он решил отметить глотком КВВК — коньяк выдержанный высшего качества, которого в магазинах не было уже давно — а вот он им при желании мог мыться. Спиртные напитки ему и не только ему поставлял Гиви Несторович, он работал в Мосспиртторге на одной из баз грузчиком, но на самом деле он приглядывал, чтобы работники не воровали — база то давно принадлежала грузинской общине, а это — не государство, тут за воровство спрос другой — наизнанку вывернут. Амангельды Бабурович не так давно послал ему доброй говяжьей вырезки на шашлык — а Гиви Несторович отдарился коньяком. Натуральный обмен… а вы говорите, дефицит, дефицит… Дефицит только у тех, у кого или в кармане пусто, или в голове.
