Михаил Ремер - Спасти Москву
Пришел в себя от того, что кто-то толкал его в плечо.
– Поднимайся, православный! – сипел окровавленный ратник. – Вставай! Вставай!
– Что?!
– Вставай! Вставай! – как заклинание бормотал тот, глядя куда-то сквозь пришельца. Тот проследил за взглядом умирающего. То, что открылось глазам, заставило забыть про слабость и боль и покрепче ухватиться за древко и рывком поднять себя на ноги.
Монголы атаковали. Яростно. Беспощадно. Дмитрию удалось собрать вокруг себя часть рассеявшихся войск и снова перехватить инициативу, но и неприятель понял, откуда исходит основная угроза, и теперь неистово атаковал именно этот полк. Дмитрий яростно орудовал багровым от крови мечом, но было видно, что это из последних сил. Лицо его посерело, он отчаянно хватал воздух ртом, медленно сползая с седла лошади.
– Только не приступ! – просипел пенсионер, вспоминая случавшиеся с ним беды. – Только не приступ! Это же конец!
Впрочем, тут же упомнил он, что каким-то чудом с собой захватил уже пригодившуюся раз аптечку. Аптечку! С драгоценными аспирином, нитроглицерином и еще там какими-то убойными средствами, призванными смягчать приступы сердечные! С тем, что сейчас так нужно князю! Тем, что так необходимо московитам!
Как назло, тесемки запутались именно сейчас, счет когда шел уже даже не на минуты! Рыча, как зверь раненый, Николай Сергеевич впился зубами в грубую ткань, вспарывая неподатливый материал. Его снова толкнули; с поля боя, из самой гущи, как пьяный, шатаясь во все стороны, выкатился ратник с рассеченной грудью. Еще толком не понимая, что произошло, тот, судорожно сжимая окровавленный свой меч да щербатый щит, двинулся в тыл, словно бы ища помощи. И ведь дошел бы, однако в этот миг, запнувшись об одного из раненых и раскинув, словно крылья, руки, безвольно повалился прямо на пенсионера. Ух как сердце екнуло у пришельца, когда прямо на хребет навалился детина! А еще больше, когда по шее да по харе кровь потекла горячая. Уж как он тогда ухитрился сознание не потерять, одному Богу известно. Перепугался до смерти, то – да. На землю рассыпал упаковочки драгоценные – тоже да. Сам распластался под тяжестью мертвого тела, да! Вот только сознание ясным осталось. А еще силами вдруг мышцы налились. Вывернувшись ловко, подхватил он под мышки мужа и бережно положил на свободном пятачке погибшего. Затем, судорожно похватав с земли лекарства и древко хоругви и уже на ходу забросив под язык несколько таблеток нитроглицерина, ринулся на выручку князю.
По полю хаотично метались отдельные отряды, сшибаясь и снова разлетаясь в стороны. Отовсюду доносились азартные выкрики, матерки, звон металла вперемешку с хрипами лошадей да воплями раненых. Яростные, но уже какие-то опустошенные; словно и не люди-то вовсе, а тела пустые, коконы или, как их там, зомби! Даже во время штурма живее они все были, цель потому что была и понятна и ясна. Да и сил невпроворот было. А теперь, вымотанные нервным напряжением да яростным боем, рубили они направо и налево, да так, что часто уже и не глядя своих или неприятельских воинов. И если поперву еще что-то на лицах прочесть можно было, то теперь уж и невозможно было. Перекошенные физиономии, но не от избытка чувств или напряжения. Нет… Как будто отдали все свои чувства и силы хохочущему где-то там сверху Богу Войны, укутавшему поле брани холодным своим саваном. Отдали, а тела опустошенные скорчились до оскалов мертвецких. И рубили не потому, что жизни защищали, а потому, что не могли не рубить! Остановиться – застыть на веки вечные истуканами означало.
И уже привиделось Булыцкому, что не через поле брани он идет, людьми кишащему, а через толпу оживших манекенов, причудливо перекрючившихся в каких-то нелепых позах, над которыми, хохоча и довольно потирая копытцами, скакал непонятный не то идол, не то демон. И всего-то надо, демона чтобы этого усмирить, – с полсотни шагов пробежать до цели, да вот только цель эта постоянно пляшет перед глазами, то вдруг подпрыгивая куда-то под облака самые, то проваливаясь, то по сторонам улетая. А еще ангел вдруг рядом с пенсионером возник. Сенька вроде, но и не Сенька. Как крыльями, руками размахивая, что-то там свое насвистывал парнишка, отчаянно тыча руками то в землю, то в небо, то гримасы страшные корча, словно пытаясь что-то проорать. Видя, что не понимает его пожилой человек, тот, коротко замахнувшись, влепил Николаю Сергеевичу короткую оплеуху.
– Что за чертовщина?! – отшатнулся тот, ничего не понимая. – Что за хрень?! – проорал он прямо в лицо сумасшедшему, да так, что аж глотка зашлась противной болью. Но зато все на свои места вдруг встало: и манекены в людей оборотились, и земля с небом плясать перестали перед глазами, и Сенька-ангел вдруг расплылся в улыбке. Поняв, в чем дело, пришелец, набрав побольше в легкие воздуху, с протяжным криком ринулся прямо к Дмитрию. Уже не глядя под ноги. Прямо в гущу месива.
Что-то крича, он пер напролом, прямо к оседавшему князю. Отовсюду: сзади, справа, слева, спереди, завидев хоругвь, начали стекаться дружинники. Поднимаясь с земли и придерживая руками кровоточащие раны, собираясь из разрозненных отрядов, они, вновь объединившись, двигались прямо на растерявшихся от такого чуда противников. Глаза в глаза. Вперед! Клинки чьих-то сабель, чудом не задевая Булыцкого, рассекали воздух в миллиметрах от кадыка, копыта лошадей то метили в висок, то нависали прямо над ним, грозясь обрушиться всей своей массой на пенсионера, но тот не замечал происходящего. Вцепившись в хоругвь, как утопающий в соломинку, он все пер и пер вперед. Напролом. Вдруг прямо перед ним выросла коренастая фигура, облаченная в щедро обагренные кровью доспехи.
– Роччиз, стой! – растекся в хищной ухмылке тот. Над головой пенсионера злобно сверкнул острый клинок, а сердце, подпрыгнув, замерло.
– А ну, песий сын! Монгол, дернувшись, выронил из рук саблю и безвольно повис на пронзившем его древке копья. В тот же миг мощная рука Владимира Андреевича, не пожелавшего остаться в городе и бросившегося вслед за пенсионером, ловко, как игрушку, оторвала от земли Булыцкого и с размаху усадила на круп коренастой лошадки. – А ты, пришелец, верткий! Втроем сбились с ног, тебя ища. Хоругвь держи! – прокричал он через плечо, рывком разворачивая коня и устремляясь прочь из свалки.
– Назад! Назад! – проорал в ответ пенсионер. – Назад, говорю тебе, черт леший!!! К князю!!!
– Что?!
– Разворачивай, кому говорят!!! Разворачивай!
– Кукиш тебе! Князь приказал.
– Вон, князь твой! Позади! Худо ему! Я помочь могу. Разворачивай, кому говорят! Утеку ведь!
– Куда?! – не сразу сориентировался тот.
– Туда!!! – ткнул тот пальцем, указывая направление.
Князя уже не было. Видимо, тому было действительно плохо. Или, не хотелось в это верить, погиб в бою. Развернувшись, князь ринулся прямо в самую гущу, ведя коня, отчаянно работая мечом, кромсая уже без разбору налево и направо. Булыцкий не отставал, пиная, лягая, колотя древком обступивших его воинов. Момент, и они прямо в центре, где на земле, судорожно хватая воздух ртом, лежал, держась за грудь, Дмитрий Иванович.
– Хоругвь держи! – с трудом перекрикивая гвалт схватки крикнул пенсионер, на ходу вручая Владимиру знамя. Слетев с коня, тот бросился к князю.
– Держись, князь! Держись! – судорожно рассыпая хрустящие упаковки, бормотал тот. – Вот вы где! – нашел он наконец нужные препараты. – Ч-черт! – выругался он, сообразив вдруг, что нужна бы вода, а он по запарке и не сообразил. Тело действовало быстрее разума. Рядом с ним грохнулся на колени раненый воин-кочевник. Ударом клинка ему рассекло артерию. Не помня себя, Николай Сергеевич схватил валявшийся на земле чей-то шлем и ринулся к мужчине. Секунда, и на дне емкости раплескалась горячая алая жидкость. Еще пара секунд ушла на то, чтобы вытряхнуть из пузырька нужное количество капель корвалола и разнокалиберных кругляшков.
– Пей! – подсунув под самый нос Дмитрию шлем, учитель впихнул ему в рот горсть таблеток. – Пей, говорят тебе! – прорычал он, наклоняя емкость так, чтобы кровь попала в рот князю. – Да пей же ты!!! – Дмитрий Иванович закашлялся, едва не расплескав содержимое, но все же выпил. – А теперь эти! Под язык!!! – Донской замотал головой, послушно принимая кругляшки нитроглицерина. – Ну и слава Богу! – окруженный со всех сторон кольцом московитов, он принялся обмахивать посеревшего Дмитрия, подгоняя кислород. Минута, другая, третья, и того начало отпускать: лицо вновь приняло нормальный цвет, дыхание выровнялось, а тело расслабилось.
– Что за зелье подсунул?! – чуть придя в себя, поинтересовался князь. – Все. Думал, Богу душу отдам, – прошептал он.
– Таблетки, – положив голову воина на колени, продолжал тот работать остатками торбы, действуя ею как опахалом. – Они в грядущем на каждую хворь почти будут отдельные. А ты не обессудь, – вспомнив про Милована, продолжал тот, – ежели брюхо прихватит. Для тебя уж больно непривычно.
