Вперед в прошлое 9 (СИ) - Ратманов Денис

Донеслись смешки. Руки подняли Карась, который болел, и лодырь Заславский.

Биографию Михаила Александровича захотела пересказывать Баранова. Излагала она складно, получила заслуженную «пятерку», а потом случилось чудо: Желткова вызвалась анализировать произведение.

— Тише! — воскликнул Памфилов, приложив палец к губам — класс замер, прислушиваясь, и Ден объяснил: — Раки на горе свистят!

Грянул смех. Я показал ему кулак, и он хлопнул себя по губам.

— Люба, ты хочешь отвечать? — удивилась Верочка — Любка кивнула. — Ну, давай.

Желткова встала с гордым видом, отдернула юбку и пригладила ёжик волос.

— Эта история была на самом деле, — начала она, глядя на учительницу. — Ее рассказал мужчина, который плыл на лодке. То есть ждал лодку вместе с Шолоховым. Ну, им надо было на другую сторону реки.

Бедная Любка, как же ей тяжело связывать слова, но она тужится, пыхтит. Не всегда понятно, что она старается донести, но главное — пытается. То, что любому из нас проще простого, для нее — настоящий подвиг.

Закончив сбивчивый пересказ, Желткова добавила:

— Я сейчас, кажется, поняла. Этот рассказ про вас и про нас. Про то, как быть хорошим человеком, и даже когда совсем тяжело, помогать другим. Потому что так можно помочь и себе тоже. Вот.

Верочка снова посмотрела на меня. Она сообразительная, догадалась, кто организовал сбор денег ей на квартиру, а может, кто-то проболтался.

— Молодец, Люба. — Учительница похлопала Любке. — Очень хорошо, ты правильно все поняла. Безусловно, «пять».

Другой получил бы «четверку» за такой ответ, но Верочка понимала, что Люба прыгнула выше головы, и ее необходимо поощрить, чтобы не отбить тягу к подвигам.

Желткова заняла свое место, гордо вскинув подбородок. Это ее первая «пятерка» за все время учебы. Математику она вряд ли вытянет, совсем плохо у бедняги с соображалкой, но за усидчивость Инночка может ей поставить «трояк», а вот гуманитарные предметы вполне ей по силам. В той, другой реальности Желткова, ненужная ни матери, ни одноклассникам, ни учителям, закончила девятый класс то ли с девятью, то ли с одиннадцатью «двойками».

Заячковская ткнула Любку ручкой в спину, а когда та повернулась, чтобы возмутиться, показала «класс».

Так, миссия «Верни Веру» выполнена. Вечером присмотрюсь к будущему отчиму, поговорю с ним и выясню, что он за гусь, можно ли иметь с ним дело и доверить ему маму. А пока — перекус в столовой, обед там же и — на базу, чтобы у мамы и Алексеича под ногами не путаться, после подготовки к урокам — тренировка.

Как я и думал, Боря тоже не захотел после школы идти домой и весь день был со мной на базе. Даже сейчас, устав после тренировки, еле плелся домой и словно пытался оттянуть время.

— Игорь классно дерется, — говорил он. — Почти как ты. Но ты ногами работаешь, и борьба есть, а он чисто боксер, но крутой!

Я попытался переключить его на позитивный лад:

— Днюху как думаешь отмечать? И главное когда? В пятницу, как и выпадает?

— Блин, неделя осталась. Во я старик! Четырнадцать стукнет. На базе думаю.

Боря должен был родиться в начале января, он был любопытным и появился на свет раньше срока, 17 декабря, мы даже в один класс могли бы попасть, если бы его отправили в школу в шесть лет.

— Кого пригласишь?

— Всех наших. Ну, «Бойцовский клуб».

— Мишку очкастого? — поинтересовался я. — Кого-то из класса?

— Мишка лошара. Говорю, давай с нами тренироваться, будешь гопников бить. Он ни в какую, тяжело, видите ли, ему. Из класса… Не. Они лишними будут. Принесу в школу торт, пусть жрут.

Помолчав немного, он сказал:

— А вообще круто! В первый раз у меня на дне варенья будет столько народу! Всю жизнь о таком мечтал, но, сам понимаешь: ты, Наташка, Мишка… Хочу фотик, так что дарите деньги! Буду на него копить.

— Договорились.

Уже давно стемнело, и пустырь с платаном мы прошли с фонариком. Но и дальше было черным-черно. Когда свернули на дорогу, ведущую к нашему дому, Боря завертел головой и спросил:

— Оба-на, че, опять свет на районе выключили? Глянь, как темно.

И правда, огоньки в окнах чуть теплились, фонари на улице не горели ни у кого, и царила предгрозовая тишина, лишь вдалеке шелестели шины автомобилей, то ближе, то дальше заливались лаем собаки да у кого-то в курятнике орал ошалелый петух.

Наш дом высился черной махиной и сливался со склоном горы.

С фонариком мы вошли в подъезд и услышали бабушкин хриплый командирский голос. Донесся заливистый Наташкин смех.

— Постарайся не лезть в бутылку, — попросил я Бориса. — Мы из этой квартиры уедем скоро, а маме нельзя оставаться одной.

— Угу, постараюсь, — буркнул Боря, остановился на лестничной клетке и выдал: — Тебе-то ладно, можно поступать в техникум и съезжать в общагу, а мне еще два с половиной года тут ютиться. Так без отца хорошо стало, и вот на тебе!

— До лета потерпишь? — спросил я.

— А что летом? На улице жить, комаров кормить?

— Увидишь. Идем.

Стол снова перенесли в зал, иначе бы мы все не поместились, свечи давали теплый свет, создавая романтическую обстановку. Пахло жареным мясом и спиртовыми парами. Во главе стола — бабушка, напротив запеченной в духовке утки, поблескивающей золотистой, пропитанной жиром корочкой. По одну сторону от нее, касаясь друг друга плечами, сидели мама и Алексеич, по другую, на моей кровати — Наташка. В бокалах угадывалось красное вино, бабушка себе не изменяла и пила настойку.

Увидев нас, будущий отчим встал, пожал нам с Борисом руки, как взрослым. Бабушка разулыбалась, обняла Бориса, вернулась на место.

— Мойте руки — и прошу к столу, — засуетилась сияющая мама, в свете свечей она казалась совсем молоденькой, почти девочкой.

Мы по очереди наведались в ванну, уселись за стол и напали на еду.

— И что тот мужик-пчеловод? — спросила у Алексеича мама, подперев щеку ладонью.

— Съел! Три литра меда, представляете? — прожевав, ответил он объяснил нам с Борей: — Пчеловод на спор!

— И что, не умер? — искренне удивилась мама. — Это ж аллергия и по… расстройство кишечное.

Алексеич помотал головой.

— Не! Но мед стал у него течь через пупок.

Наташка засмеялась. Бабушка нахмурилась. Моя рука потянулась к лицу, но я остановил ее. Несите бред, несите в пакетах! Боря не удержался и спросил:

— Вы это видели? Мёд в пупке?

Алекеич выпучил глаза и закивал.

— А точно это был пупок? — съязвил брат, я пихнул его ногой под столом, и он смолк.

Я покосился на маму: она слушала, развесив уши. Бабушка отнеслась к байке скептически. Потом последовал рассказ о том, как там «на Полтави», который перетек в хвастовство старшей дочерью, которая на спор поступила на токаря, и теперь она — единственная девушка в группе. Старшая, как я понял, ровесница Наташки, младшая — Борина, и учится в восьмом классе. У Алексеича двое детей, то ли от первого, то ли от второго брака.

Час мы сидели за столом и ели, а Алексеич говорил, говорил, говорил — нескладно и неинтересно, почти как Любка. Мама заглядывала ему в рот, бабушка и Наташка заскучали.

Завершил монолог рассказ, как в шестнадцать лет Алексеича из дома выставил отец со словами: «Взрослый? Паспорт получил? Вот и учись жить самостоятельно».

— Вот было воспитание! — восхитился сомнительным поступком отчим. — Не то что сейчас — взрослые мужики за мамкину юбку держатся!

Бабушка сломалась первой:

— Извини, Василий. Схожу-ка я покурю.

Видимо, у нее распухла голова от его словоизвержения, и она попыталась спастись за дымовой завесой, но не помогло: Алексеич увязался следом, рассказывая, как ему сложно было поступать в автомобильный техникум, потому что диктант писали на русском, а он ему неродной, у них в Диканьках все по-украински говорили. Но ничего, на следующий год язык подтянул, поступил.

Мама вместе с ним пошла на улицу.

Боря подождал, пока хлопнет дверь, и сжал голову руками.