Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Петр Великий работал топором не только на верфи. Подумайте об этом, графиня! — бросил я Шуваловой и поспешил к Софье, совсем уже скрывшейся за мундирами и сюртуками окруживших её молодых хлыщей.
— Рад видеть вас, Софья Сергеевна! — обратился я к девушке, решительно игнорируя окружающих (не будь я Великий Князь, мне бы это так не прошло). — Надеюсь, сегодня вы не обещали свои танцы никому иному? У меня нынче обширные планы!
Обернувшись на мой голос, дочка камергера очень мило, как только она это умеет, улыбнулась; и сердце моё уплыло на тёплых волнах куда-то к мифическим Райским островам.
— Мадам Жеребцова на будет против, если я дерзну принять ваше приглашение, Ваше Высочество?
— Мадам Жеребцова получила отставку. Вон, посмотрите, как она расстроена!
— Каковы же тогда мои шансы? Боюсь, я не умею танцевать столь же хорошо, как Ольга Александровна!
— Думаю, глядя в ваши глаза, сударыня, я не смогу осознать, насколько хорошо или плохо вы танцуете! — искренне произнёс я, при звуках музыки протягивая ей руку.
Мы танцевали котильон, потом англез. Софи раскраснелась, вечер выдался жаркий, и мы вышли на балкон, не замечая сами, что всё ещё держимся за руки…
— Отчего же дочь камергера Ея императорского величества не бывает во дворце?
— Двор нынче в Петергофе, потом будет в Царском Селе. Нам негде там жить, Ваше Высочество!
— Зовите меня Александр. «Ваше Высочество» звучит слишком высокопарно. Через пару дней двор будет в Царском Селе; обещайте, что я смогу видеть вас там!
— Но это зависит от папеньки, Сергея Алексеевича.
— Я буду просить его быть там!
Помогая забраться в карету, я ещё какое то время держал её руку в открытой двери экипажа. Её очаровательная улыбка казалась в полутьме особенно обещающей…
Глава 20
Лето было в разгаре; двор переехал в Царское Село, чередуя развлечения перемалыванием ужасных новостей из Парижа, где гильотина действовала без перерыва. Что касается меня, то мне плевать было на Париж, на Францию, на всю Европу, на убитого Марата, казнённых Лафайетта и Эгалите. Все мысли и мечты мои были о прекрасной, грациозной и непередаваемо женственной Софии Всеволодской, апофеозе юности и красоты.
Камергер Всеволодский, несмотря на всю занятость, явился ко двору, и вскоре мы с Софи, держась за руки, прогуливались по аллеям Царского Села. Я и не заметил как от ровных, со всех сторон обсаженных тщательно стриженными деревьями аллей французского парка, прилегавшего к павильону «Эрмитаж», мы перешли вдоль прудов на извилистые дорожки, пронизавшие огромный, похожий на облагороженный лес парк в английском стиле. Тут и там стояли то беседки, то гроты; под доносившиеся с острова звуки оркестра по прудам лениво скользили лодки с придворными.
— Как я счастлив, Софья Сергеевна, что ваши родители изволили оторваться от своих судебных дел, и вы всё же появились здесь! Теперь разрешите показать вам наш Царскосельский парк: как вы можете видеть, он огромен!
Софья со значением улыбнулась.
— Принц Александр, про вас говорят, что вы обладаете редким даром демонстрировать владения вашей семьи! Принцессы Баденские, должно быть, по сю пору вспоминают посещение ими Эрмитажа…
— Бедные девочки! Просто они не были готовы к тому, с чем им пришлось столкнуться! Ну да оставим их: сестрёнки, должно быть, счастливы, что благополучно вернулись в свой Баден, избежав сетей Минотавра.
— Цепей Гименея? Вы хотели сказать «цепей Гименея», принц?
— На самом деле да. Но им-то казалось, что их тут ждёт Минотавр!
— Вы так напугали их? Ужасно! Вам известно, что весь свет очень осуждает вас за эту историю? Такие милые принцессы, готовые разделить с вами судьбу, — и столь безжалостно отвергнуты!
— Когда речь идёт о делах сердечных, я готов идти против всего света, — серьёзным тоном ответил я. — У нас на сей счёт был очень серьёзный разговор с принцессой Луизой, и, как мне кажется, она приняла мои доводы…
— О да! Как говорят, по возвращению в Баден характер принцессы Луизы необратимым образом переменился! Она категорически отказалась ехать на встречу с наследником шведской короны, и высказывает теперь очень странные мысли, чем приводит в отчаяние своих бедных родителей!
— Ничего, у них в запасе ещё две дочери. Полагаю, шведский наследник не останется холост! А у вас ведь тоже есть сестра?
— Да, Анна. Ей нынче идёт тринадцатый год; следующим летом мы представим её ко двору. Ах, она такая необузданная натура!
Так, беззаботно болтая в пути, мы миновали Чесменскую колонну, возвышавшуюся над Большим прудом, и подошли уже к Триумфальным воротам, как вдруг свежий порыв ветра и несколько крупных капель возвестили нам, что приближается ливень.
— Бежим! — крикнул я, и мы, держась всё также за руки, побежали к возвышавшейся впереди Башне-Руине.
Это громоздкое сооружение возвышается на самом краю парка. Огромная, в двенадцать сажен высотой, нарочито полуразрушенная башня представляет собой зримый символ турецких крепостей, взятых силою русского оружия. Конечно же, здесь никого не оказалось; все придворные, прогуливавшиеся в этом уголке, повели себя много предусмотрительнее нас и, поняв, что скоро придёт гроза, благоразумно покинули аллеи. Лишь мы, увлечённые друг другом, ничего не замечали вокруг…
Задыхаясь от смеха, при первых каплях дождя мы вбежали в венчающую башню беседку; весь огромный парк был виден отсюда. Тёмное небо со стороны Финского залива не оставляло сомнений — сейчас разразится ужасающий ливень! Солнечный свет померк; молнии расчёрчивали небо; Софья вздрагивала от поминутно грохотавших раскатов грома. Ветёр нёс листья и пыль с дорожек, и крупные, тяжелые капли, загнавшие нас сюда, падали на камень башни всё чаще, пока не слились в шумящий поток.
— Ничего, — отдышавшись, промолвила Софи, — с таким ветром, должно, всё пройдёт быстро… Ой!
Тут вдруг сверкнула молния и тотчас же грянул гром! Я выругал себя, что мы забрались на самый верх павильона; тут вовсе ненулевой была возможность удара молнией. Но тут барышня вдруг жалобно вскрикнула и бросилась к моей груди, и я позабыл про молнии. Ударил короткий и яростный летний ливень; водяная пыль, беспрепятственно летевшая вглубь беседки, насквозь вымочила тонкое летнее платье Софи.
— Давай спустимся вниз, — почему-то хриплым голосом предложил я, и потянул её за руку. Мы сошли на круговую лесенку; София дрожала, то ли от холода, то ли от страха. Я обнял её за плечи, положил руку на талию; она хотела было освободиться от моей руки, но я еще крепче обвил ее нежный упругий стан; её шелковистые локоны касалась моей щеки; я чувствовал, что пламенею от ощущения её близости….
— Что вы со мною делаете? Боже мой! — произнесла она, нисколько, однако же, не отстраняясь; лишь стыдливый румянец покрыл её лицо.
Всё ещё обнимая её нежно за талию, (Софи вся была смущение и трепет), губы мои коснулись ее нежной щечки, там, где высокая скула соседствует с нежным розовым ушком. Пьянящий аромат её духов, — кажется, их называют «пачули», — вскружил мою голову. Эта девушка — само совершенство!
— Боже, как вы прекрасны, — вырвалось у меня, да так что я не сразу узнал своего голоса: настолько хриплым и взволнованным он оказался.
Она вздрогнула, но ничего не сказала. Усилием воли отстраняясь, я смотрел в полутьме в её сверкающие глаза; это длилось несколько мгновений, но мне они показались бесконечностью. И здесь произошло неожиданное и желанное: вдруг резко вскинув руки, так, что рукава обнажили их почти до плеч, она обвила мою шею руками, и, закрыв глаза, впилась в мои губы страстным глубоким поцелуем. И всё исчезло вокруг, кроме этих губ, кроме сладостного дыхания моей богини, кроме восторга обретённого близкого сердца, волнений и надежд, горным потоком обрушившихся на нас.
Когда мы очнулись, дождь давно прошёл. Держась за руки, ошеломлённые и счастливые, мы пошли в сторону дворца, перепрыгивая по пути через потоки дождевой воды. Воздух пах свежестью, юностью и…надеждой.
