Главная роль 2 (СИ) - Смолин Павел

— Польза есть?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество, — с видимой радостью подтвердил капитан. — Переселенцы агитаторов трижды били, сами в шествиях не участвуют, стало быть народ наш пагубность Конституции осознаёт!

Народ наш мутным разночинцам не верит и на каторгу не торопится.

— Исключения? — копнул я чуть глубже.

— Голытьба воду мутить любит, — признал проблему Федоров. — Они и приперлись-то в одних портках дырявых, на большие деньги клюнули. Приедут в Николаевскую губернию, за год все пять сотен в пьянстве беспробудном прогуляют да опять в батраки угодят, власть ругать. Здесь таких и раньше было много — в рабочие много бедноты да пьющих идет, вечно недовольны. Такие рабочие шествия и устраивают. Зачем тебе конституция, собака? — презрительно скривился капитан. — Ты же это слово неделю назад первый раз услышал! Ты же вообще не грамотный!

Очень похоже на Румату Эсторского — «зачем вам подорожная?». Интересно, о чем Стругацкие писать в отрыве от СССР будут? Выясним в свое время!

— Были попытки переговоров с шествующими? — пропустил я презрение к православным соотечественникам мимо ушей.

Тоже в чем-то прав: люмпены — это целевая аудитория любых беспорядков, потому что «нищим нечего терять, кроме своих оков». Вот здесь мы приходим к важной на мой взгляд мысли о том, что община и регулярный передел земли по едокам — штука пагубная, потому что крестьянство — а это абсолютное большинство населения — из-за этого механизма не имеет собственности в полном смысле этого слова. При этом путь «пауперизации» — когда более везучий крестьянин постепенно подминает под себя всю деревню, превращаясь в «кулака»-латифундиста, тоже пагубный: разоренный и вынужденный заделываться рабочим вчерашний крестьянин — очень проблемный и недовольный юнит. Нужна подготовка — образование позволит крестьянским детям подаваться в город не чернорабочими, которые буквально за еду вкалывают, а более квалифицированными кадрами. Нужны и рабочие места для них, а еще — трудовой кодекс. Работы непочатый край, но заниматься ею надо — предшественник мой забил, и получилось очень плохо.

— Его святейшество епископ Владимир к смутьянам обращались, просили одуматься да покаяться — губернии и так несладко: инфлюэнца, неустроенность, дороги стоят, припасов едва-едва голода не допустить хватает, а эти еще и бунт поднять собрались.

Владимир, судя по справкам, которые я успел навести, поп нормальный — в своей деятельности сосредоточен на расширении сети церковно-приходских школ и духовных училищ. С библиотеками, но книги там ясное дело какие — духовно-нравственного толка. Но тоже образование — наученный читать подданный лучше усваивает государственную пропаганду.

— Типографию подпольную третьего дня нашли, оборудование конфисковали, владелец — заводчик Тихомиров — под это дело подвал на своем медеплавильном комбинате выделил. Ныне под судом.

Вот они, лучшие друзья недовольных рабочих — очень богатые и уважаемые господа, которым конституция слаще редьки в меду мочёной: можно будет запускать в правящие структуры своих лоббистов, что выльется в ухудшение положения тех самых рабочих и улучшение позиции самих капиталистов. Так планируется, по крайней мере — в реальности мы видели, как всех этих решивших поиграть в политику господ на вилы насаживали, и здесь я целиком на стороне народа.

— Что печатали? — спросил я.

— Сию секунду, Ваше Императорское Высочество, — капитан обернулся и протянул руку своему ординарцу, получив пару листочков, которые вручил мне.

«Рабочие Пермской губернии, доколе мы будем терпеть произвол капиталистов? Доколе власть не будет слышать наших криков? Каждое утро, к девяти часам, собирайтесь на улице Большой — дадим властям понять, что от наших справедливых требований Конституции не отмахнешься!».

Так себе, но политтехнологии, пусть и используются со времен Сунь-Цзы, который советовал сеять в тылу врага смуту и подбивать податное население на бунты, все еще не развилась до виденных мною высот. В будущем такие листовки превратятся в посты в интернете, «конституцию» можно менять на что угодно, а еще появятся очень подлые приписочки типа «берите с собой чай и хорошее настроение». Массовые беспорядки — это весело, свержение власти — лучший флешмоб! На месте всех ждут стильные шарфики, воздушные шары, оборудованная сцена с артистами, централизованная кормежка, и нет, спрашивать, кто за все это платит, не нужно — просто народные массы самоорганизовались, чтобы выразить свою демократическую волю. К счастью, сегодня до такого не дойдет.

— Провокаторам отбой, — принял я решение. — Поговорю с людьми о пагубности конституции, авось прислушаются. Ну а нет, — вздохнув, развел руками. — Просто подождем, пока им надоест ходить по городу туда-сюда без всякого толка.

— Георгий Александрович, ситуация требует от меня напомнить вам о небезопасности прямого разговора с толпой смутьянов, — аккуратно попросил меня передумать Курпатов.

— Карьеру цесаревича начинать с бегства от недовольных подданных — очень неправильно, — веско заявил я. — Винтовки, полагаю, в толпе припрятать, а потом прицелиться и стрельнуть затруднительно. Револьверы в руках подготовленного стрелка страшны, но, когда револьвер в трясущихся руках шалеющего от собственной отваги и значимости порученной ему начальством миссии террориста — это совсем другое дело. Если ему крупно повезет — да, сможет попасть, и даже с толком. Но повезет здесь не ему, а мне — я же будущий Помазанник. Ну а чемодан с бомбою, — пожал плечами. — Штука все же редкая, ибо изготовить ее сложно, а все способное на такую сложную комбинацию подполье ваше ведомство благополучно передушило. Оно же передушило? — придавил взглядом капитана Федорова.

Курпатова «давить» бесполезно — он уже давно со мной путешествует, изучил характер, он у меня для честных и дельных людей очень мягкий. Федоров нашел в себе силы не отводя глаз признать очевидное:

— Мало нас, Ваше Императорское Высочество. В Петербурге да Москве — да, передушили, но здесь-то нас считай и нет, лично я неделю тому назад только и прибыл, с людьми. Благо агентура есть среди рабочих, они провокаторами в случае нужды и выступят. Грузы в город ежечасно прибывают, составами — как проверишь? Может и привезли бомбу, сейчас ее какой-нибудь подлец под рубахою прячет.

— На все воля Божия, — пожал я плечами. — Напишу вам, Василий Николаевич, бумагу, чтобы в случае чего ни вам, ни капитану, ни конвою не прилетело.

— Все одно, — вздохнул Курпатов. — Как дальше служить, когда цесаревича на твоих глазах убили? Невыносимо!

Юродствует — я справки наводил, когда убили Александра II, как-то больших кадровых перестановок и перетасовывания Конвоя не наблюдалось. Да пес с ними — террористов бояться, в народ не ходить! Высшие силы меня любят — подтверждается на материальном плане бытия, а значит чемодана можно не бояться — в крайнем случае немного контузит. Блин, страшно мне чего-то, кишки сводит. Ну-ка долой — я тут Хозяин Земли Русской, и, хоть никогда так себя публично называть не стану, но соответствовать такому громкому титулу обязан!

За окном потянулись огромные заводы с коптящими в небеса трубами, вдоль путей появились пытающиеся выглядеть радостными люди — и я это очень ценю, потому что радость на голодный желудок изображать трудно — и, сойдя с поезда на набитом солдатами и полицейскими вокзале, я лично познакомился с городской и уездной верхушкой — по переписке-то давно знакомы — и с высоко поднятым подбородком вышел на привокзальную площадь, собираясь на дрожках доехать до непременного атрибута — Триумфальной арки.

Не обходить же ее стороною из-за каких-то там «шествий»?

Глава 24

Проезд по городу был сокращен — Большая улица оккупирована рабочими, ведущие к ней улицы через это перекрыты телегами — вполне себе баррикады — а у меня совсем не было настроения нарезать круги по окраинам. Прошествовав под Триумфальной аркой и дав попам отслужить молебен, я озадачил губернатора Лукошкова: