Война после войны (СИ) - Шмаев Валерий

С Нойманном я познакомился в двадцать седьмом году и к тридцать девятому году у нас сложились ровные дружеские отношения уважающих друг друга профессионалов. После захвата моей матери и оккупации Советами Латвии я ударился в террор и лично совершил несколько диверсий на железных дорогах и уничтожил более пятидесяти советских офицеров и служащих. Вальтер Нойманн не осуждал моих действий, но и не поддерживал их, считая, что лично я не должен делать этого.

То, что произошло со мной в сентябре сорок первого, я посчитал чудовищной ошибкой, но потом лёжа в госпитале и анализируя слова Ранке, я ужаснулся тому, с какой лёгкостью генерал СС пытался манипулировать мной. Методы Ранке не удивили меня, я сам действовал бы также с врагом, но я не был врагом немцам, а меня выкинули на помойку в самом начале войны, ни на мгновение, не усомнившись в правильности своих действий. Впрочем, на кону был архив Вальтера Нойманна. Уникальные агенты, собираемые Вальтером годами. Только в одной России их было более ста человек и более трёхсот во всех остальных странах мира.

Моя новая жизнь началась в мае сорок второго. Я уже долгое время находился, в каком-то оцепенении, не имея желания жить. Меня лечили в немецком госпитале, выхаживали как беспомощного ребёнка, заботились обо мне как о близком родственнике. Моё здоровье восстанавливалось, но жить я больше не хотел, ибо не видел далее никакого смысла. Я прекрасно понимал, что необходим немцам только как бесценный источник информации и не более того.

Всё изменилось после встречи с Александром и его таинственным другом. Эта короткая встреча поразила меня. Слушая этого человека, я недоумевал с каждой минутой всё больше. Меня поразили не его фантастические сказки об окончании войны, а его манера говорить и строить предложения. Слова и выражения, которые он использовал, я никогда ранее не слышал и иногда догадывался об их значении только по общему смыслу разговора. Мой брат и его бойцы тоже иногда использовали их, что могло означать, что общаются они со своим командиром уже достаточно давно.

Было так же ещё несколько факторов поразившие меня. Непринуждённость, с которой он обезоружил меня, легко обнаружив лежащий у меня под рукой «Дерринджер»[i]. Необычность оружия с глушителями и невиданной до этого мной формы и экипировки, удобно выглядевшей на его солдатах. Слаженность и необычная манера жестового общения в его группе, действительно на половину состоящей из еврейских юношей, повинующихся ему с фанатичной преданностью, и наконец, поведение моего брата. Этого упёртого коммунистического фанатика, потерявшего в тридцать седьмом году свою маму и младшую сестру, отсидевшего год в сталинских застенках и не изменившему своим безумным убеждениям.

Мне показалось, что, только прикоснувшись к этому человеку, Александр полностью изменился. У него появилась совсем другая цель в жизни, и эта цель влечёт его более всего. Меня тоже увлекла цель, предложенная этим человеком. У меня появилась возможность не только отплатить немцам за своё увечье, но и перебраться в Лондон, в котором у меня были прекрасные связи и некоторые накопления, а главное появилась возможность забрать у «Советов» свою маму, которую я искренне любил.

Предложение посадить Ранке на кол прозвучало настолько фантастически, что я внутренне рассмеялся и поставил именно это условие. На кол. Да-да. Конечно же, на кол. Именно так в древности на Руси казнили предателей, и я считал тогда, что немцы предали меня. Это было настолько созвучно с моим желанием и настроением, что я искренне захотел этого, хотя прекрасно понимал, что подобное невозможно. Я уже знал, что Ранке переведён в столицу Латвии.

Боже! Как же сильно я ошибался! Для этого человека не было ничего невозможного. Страшный взрыв, унёсший жизни почти всех приехавших ко мне сотрудников СД и оказавшихся с местными сотрудниками гестапо во дворе дома, в котором я жил, ознаменовал начало моей новой жизни и безграничной веры в этого человека.

Чудом задержавшийся рядом со мной агент оглушенный, так же, как и я. Мы были единственные, кто остался в живых после взрыва. Семнадцать человек погибших совсем рядом со мной. Только после взрыва я понял одну из последних фраз, сказанных Александром, как мне показалось тогда, как метафора: «Его музыка не всем понравится».

Да уж, немцам точно не понравилась. Повешенные гестаповцы и взрывы автомашин, взорванные поезда и мосты, уничтоженные полицейские участки и районные комендатуры, выпущенные из концлагерей пленные и уничтоженные охранники лагерей. Это росло как снежный ком в течение всего лета.

Выпущенные из концлагерей пленные. Казалось бы, что могут обессиленные голодом люди? Ничего, только мстить. Более шести сотен пленных из Себежского лагеря просто растворились в Полоцких лесах став всего только через полторы недели ночным кошмаром оккупационной администрации двух огромных районов Беларуси.

Броневик БА-10 и несколько грузовиков с заморенными голодом пленными не смогли далеко уехать. Или не захотели? Стальную метлу, уничтожающую всё на своём пути, немцы смогли остановить только в городе Остров. Результат этого безумного рейда десятки погибших полицейских и солдат из тыловых подразделений Вермахта.

Бойня, устроенная вокруг шталаг 347 под Резекне. Сожженный почти дотла начальник лагеря, его смогли опознать только по шраму на обугленной ноге и расстрелянные и разорванные на куски охранники шталага. Карательный батальон, почти в полном составе отправившийся в преисподнюю. Попавшие на невесть откуда взявшиеся на дороге мины и расстрелянные из орудия вездесущего танка автомашины полицейского полка.

Почти десть тысяч вооружённых пленных, растекающихся вокруг лагеря во все стороны и уничтожающих всё на своём пути и прикрывающего их танка со всего только четырьмя танкистами, не бросивших свой танк до последнего патрона и сгоревших в нём после безумного тарана паровоза. Сотни погибших полицейских и солдат тыловых подразделений преследующих пленных. Никто не ожидал что обессиленные голодом люди, казалось, случайно вырвавшиеся из лагеря, будут так хорошо вооружены и экипированы, а мины появлялись даже в Эстонии и в столице Латвии.

Мины! Да разве это мины? Я видел несколько таких кустарно сделанных устройств, а в госпиталях лежали сотни покалеченных немецких солдат и латвийских полицейских с однотипными ранениями. Практически все они лежали после ампутации ступни. В редких случаях, когда врачам удавалось сохранить солдату ногу, он всё равно оставался инвалидом.

Дотла сожженные постройки концлагерей и полицейские участки, десятки взорванных автомашин, мотоциклистов и телег на заминированных бестелесными призраками участках дорог. Сотни пробитых колёс автомашин и застреленных водителей.

Одиночных нападений было такое количество, что в некоторые летние месяцы командованием тылового района был отдан приказ о запрете передвижения одиночными автомашинами. Немецкие солдаты и водители категорически отказывались ходить и ездить по заминированным дорогам до проверки ими сапёрными подразделениями, отчего движение на некоторых дорогах было практически парализовано.

Снесённые с лица земли после взрывов поездов полустанки, взорванные стрелки и погибшие на фугасах сапёры. Сотни метров уничтоженного железнодорожного полотна. Ежедневно повреждаемые линии связи и расстреливаемые ремонтные бригады.

Неприкрытый ужас в частных разговорах немецких офицеров о действиях неуловимого отряда капитана НКВД и наконец, апогей этой безумной музыки. Залитые тут же захваченным авиационным бензином казармы латышского охранного батальона и немецкого госпиталя, в которых погибло более четырёхсот и восьми ста человек соответственно. Точное количество погибших так и не было установлено, так как вся документация сгорела вместе с госпиталем.

Посаженные на кол и повешенные врачи из этого госпиталя. Зарезанные, повешенные, застреленные в собственных квартирах в течение короткого времени десятки немецких офицеров, полицейских и сотрудников гестапо и… фотографии посаженного на металлический штырь Ранке в посылке с бриллиантами на гигантскую сумму с его подробным письмом.