Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 4 (СИ)
Он бы упал, если бы Эркин не подхватил его сзади. Громко хрустнул под Андреем тонкий высохший ствол.
— Что она здесь искала? — тихо спросил по-русски Эркин.
— Найдём и спросим, — так же тихо ответил Громовой Камень и, не оглядываясь, бросил Андрею на шауни: — Не шуми.
— Уг, — камерным шёпотом ответил Андрей.
Громовой Камень застыл, прислушиваясь. Эркин и Андрей даже дышать перестали, чтобы не помешать ему. Сами они слышали только птичий гомон, не различая в нём отдельных голосов.
Джинни услышала тяжёлый хруст и замерла. Медведь? Идёт сюда? Уже?! Мама, мамочка, не надо! Она попробовала крикнуть, но только слабо, по-мышиному, пискнула.
Громовой Камень вытянул руку, указывая направление.
— Там, — и качнулся, едва удержав равновесие на скользком стволе.
— Я пройду, кутойс, — сразу сказал Эркин, взмахом руки остановив Андрея.
Он тоже услышал этот всхлип и увидел, уже сам увидел следы. Она шла здесь, поскользнулась и упала, значит, там яма. Его тот ствол не выдержит, надо обойти.
Запрокинув голову, Джинни с ужасом смотрела, как подрагивают нависающие над её убежищем концы стволов. Идёт, он идёт…
Эркин осторожно попробовал носком кроссовки ствол. Трухлявый, не выдержит. А вон тот? Да, крепкий. А яма? Ага, вон, как раз под ним и…
— Я её вижу, — бросил он назад на шауни и громко позвал по-английски: — Хей, мисс Джинни!
— Оу! Это вы? Да, вы нашли меня?!
Сзади радостно заржал Андрей.
— Да, сейчас.
Эркин осторожно опустился на колени и лёг так, чтобы опираться на ствол грудью, опустил вниз руки.
— Хватайтесь, мисс Джинни, — он по-прежнему говори л по-английски.
И когда она протянула к нему снизу свои, схватил её за запястья и потянул вверх, на себя: сама же она подтянуться не сможет. Жёсткие бугристые ладони сдавили её руки. Она видит лицо, смуглое, улыбающееся, знакомое. Это Мороз, её ученик, сосед по дому, муж Джен, но… но это уже было! Её уже так вытягивали, беспомощную, перепуганную, властно поднимали, это было! Когда? Где? Почему ей сейчас так страшно?! Её же спасают.
Поднимая Джинни, Эркин боялся, что ствол, хоть и казался крепким, но не выдержит двойного веса, обломится. Но спешить тоже нельзя, надо плавно, без рывков. Потом ему казалось, что это длилось очень долго, а Андрей говорил, что он раз дёрнул — и всё! «Ты ж её как репку из грядки выковырял!»
Прижимая Джинни к себе, Эркин плавно, чтобы резким движением не обрушить подгнившую кучу, выпрямился и попятился по стволу от ямы. Она молчала, глядя на него круглыми испуганными глазами.
Когда они уже вчетвером выбрались из ветровала, Громовой Камень покачал головой.
— Как же это вас угораздило, Джинни?
— Я шла и упала. И ударил ась. Очень больно.
Джинни говорила очень медленно, будто по обязанности. Будто думала о чём-то другом, из-за чего перепачканные промокшие джинсы, ссадина на лбу, подвёрнутая лодыжка, ушибленный локоть — всё это уже совсем не важно.
— Джинни, — Андрей вдруг заговорил по-английски. — Вы в порядке?
— Да, — она остановилась, поправила волосы, тронула ссадину.
— Не трогайте, — перехватил её руку Громовой Камень. — Придём и промоем, а то загноится. Как нога, идти сами можете?
Он говорил по-русски, и она так же отвечала ему.
— Да, — она попробовала переступить и повторила: — Да.
Эркин сразу отпустил её и пошёл чуть сзади и сбоку, чтобы подхватить в случае чего.
— Я, Джинни говорила по-русски с усилием, будто преодолевая что-то, мешающее ей. — Я в порядке. Я… испугалась.
— Понятно, — кивнул Андрей. — Идёшь и проваливаешься. Тут любой испугается.
Громовой Камень улыбнулся.
— Джинни, а почему вы не позвали на помощь?
— Я испугалась, — Джинни говорила уже свободнее. — Ну, что придёт медведь.
— Медведь? — удивился Громовой Камень. — Почему?
— Ну, это же его… дом, его, да, берлога.
К изумлению и даже обиде Джинни, Громовой Камень захохотал.
— Ох, Джинни, — наконец с трудом он выговорил сквозь смех. — Ну, какая же берлога в такой сырости? — и снова засмеялся.
Фыркнул и Андрей, а за ним, помедлив с секунду, наконец засмеялась и Джинни.
Когда они вышли на поляну, оказалось, что их отсутствие заметили и уже беспокоились.
Полина Степановна, Калерия Витальевна, Агнесса Семёновна и Галина Сергеевна сразу занялись Джинни: промывали ссадину, заклеивали её пластырем, утешали и успокаивали. Спасителям тут же торжественно налили.
Громовой Камень, поблагодарив, взял свой стакан и тяжело сел, незаметно потёр ушибленную ногу. И невольно улыбнулся: настолько живописен был рассказ Андрея.
Эркин равнодушно, не почувствовав вкуса, выпил водку и так же равнодушно, как по обязанности, жевал что-то. Он выдал себя, сам, полез сдуру, и теперь она, кона, конечно, узнала его, вот сейчас выплачется на плече Полины Степановны и расскажет, не могла она не узнать, не вспомнить. И тогда… не хочет он думать, что будет тогда. Да, повеселились, нечего сказать. И чего он полез? Андрей бы её отлично вытащил, и всё было бы в порядке, а теперь…
От водки Джинни отказалась, и ей налили горячего чая. Грея руки, захолодевшие от пережитого страха, о стакан, она оглядывалась и то и дело наталкивалась взглядом на хмурое лицо старшего Мороза. Чем он недоволен? И… и почему она его испугалась? Он же её спас. Нет, она ничего не пони мает. Но… но это ощущение на руках, это жёсткое, сжимающее запястья кольцо, властно отрывающая её от земли сила — это же всё было, но… но когда? Неужели… нет, она не хочет сейчас думать об этом. Ей нельзя это вспоминать. Тряхнув головой, она отбросила, заставила себя отбросить эти мысли. Потом, она всё обдумает потом.
Горячий чай, сладкие пирожки и пироги, маленькие рассыпчатые кексы, конфеты, танцы и песни под гармошку… И, поглядев на уже смеющуюся над своим нелепым приключением Джинни, Эркин вдруг подумал, что всё обойдётся, она не вспомнит. Если сразу не узнала, то… то, может, и пронесёт, как раньше проносило. И он уже по-иному оглядел стол, отыскивая, чего он тут ещё не пробовал. Вроде… вон того пирога, и чаю бы ещё. Он налил себе заварки и со стаканом в одной руке и пирогом в другой пошёл к самоварам за кипятком.
Танцующий в круге Андрей поймал краем глаза улыбку Эркина и успокоился: теперь-то уж точно всё в порядке.
Натанцевавшись, снова пили чай и уже не ели, а доедали. Солнце уже уходило за кроны деревьев, и праздник сам по себе стал сворачиваться. У костра решили не сидеть: ещё ж обратно ехать, а в темноте выбираться из леса непросто.
Громовой Камень разобрал очаг. Прутья воткнули в землю под кустами: там сыро, а они живучие, могут и корни пустить. Камни снесли обратно к реке, где и брали. А потом положили остывшее и политое водой кострище дёрн, и будто ничего здесь и не было.
— И никаких следов! — восхитился Артём.
Громовой Камень улыбнулся ему.
— Следов много. Смотри, как всё истоптано. На высокой траве следы очень заметны.
Артём смущённо покраснел.
— Ну… ну, это же не важно.
— Да, — кивнул Громовой Камень. — Здесь и теперь не очень важно.
И пошёл к скатертям, куда всех звали, чтоб доесть и допить: не везти же обратно. Но особо упрашивать и уговаривать никого не пришлось. Отсутствием аппетита никто из присутствующих не страдал.
Тим допил свой чай и, жуя на ходу пирожок с вареньем, ушёл к автобусу прогревать мотор, а то скоро темнеть начнёт. Из самоваров сливали последние капли и вытряхивали золу. Собирали посуду, корзинки и кастрюльки. Громовой Камень, ловко орудуя ножом, вытесал из ящичной доски лопатку выкопал ямку.
— Шелуху, скорлупу и прочее сюда. А объедки под кустами разбросайте, разберут.
— А кости?
— В яму, — и улыбнулся. — Кто любитель, тот сам себе отроет.
— Правильно, — кивнула Агнесса Семёновна. — А бумагу и прочее несъедобное ко мне вот в этот мешок. Чтоб никакого мусора за нами не оставалось.
И уже уходя к автобусу, Громовой Камень поднял из-под куста курточку Джинни.
Разместили в багажнике опустевшие корзинки, кастрюльки, самовары, ящики и мешки. Тоже оказалось непросто. Чтоб не помялось и не побилось в дороге.
Войдя в автобус одним из последних, Громовой Камень, проходя к своему месту, бросил на колени Джинни её курточку.
— Оу! — удивилась Джинни. — Спасибо, я совсем забыла о ней. Где вы её нашли?
— Не в берлоге, — рассмеялся Громовой Камень.
Джинни покраснела. Кажется, её теперь будут долго этим дразнить. Конечно, им и особенно ему смешно, но она-то всерьёз испугалась.
Убедившись, что никого и ничего не забыли, Тим мягко стронул автобус и со светлой, ещё солнечной поляны они въехали в полупрозрачный предвечерний сумрак. Кто-то пробовал ещё петь, но большинство сидело тихо, а кое-кто, сморенный выпивкой и весельем, задремал.
