Борис Батыршин - Мартовские колокола
Оставалось установить наблюдение за всеми возможными выходами на поверхность в районе Варварки, Ильинки и Хрустального переулка. Задача это даже при первом рассмотрении оказалась невыполнима — таких лазов, только из числа известных Яше и его агентам, было не менее десятка; к тому же, кто мог дать гарантию, что Дрон с Виктором станут пользоваться именно ближайшими? Яша помнил о хитром светящемся в особых лучах составе, которым Ваня ставил пометки на стенах во время их с Николкой подземного путешествия; наивно думать, что «бригадовцы» не запасутся чем–то подобным. К тому же — Иван и Ромка рассказывали ему об особых «приборах ночного видения» и даже показывали ему такое приспособление, способное превратить кромешную тьму в зеленоватый полумрак.
Нет, под землёй с пришельцами нечего было и тягаться. Другое дело — если заполучить кого–то из тех, кто знает московскую клоаку как свои пять пальцев. Яша принялся искать подходящего человека среди водопроводчиков и подённых рабочих, обслуживающих подземные тоннели. Народ это был непростой — неграмотные, беспаспортные, сплошь горькие пьяницы, они буквально заживо похоронили себя под землей, мало общаясь с кем–нибудь кроме таких же как и они, отверженных. Были в их среде свои авторитеты, старшины — именно к таким людям и пытался найти сейчас подход Яша.
Может, Гиляровский сумел как–то про это прознать? Яша помнил его статью в «Московских ведомостях» — она год назад наделала в городе немало шума, — если судить по ней, кто у журналиста–то такие связи как раз имелись. Возможно, ему донесли, что Яша ищет выходы на обитателей подземной Москвы — и вот теперь он пришёл сюда. В контору на Варварке, чтобы невзначай навести справки о новой затее своих подопечных? Возможно, ох как возможно… да, кстати, а статья–то вовремя припомнилась!
— Если вы, Владимир Алексеевич, надумаете повторить ваш спуск в Аид, — сказал молодой человек. — То я был бы крайне признателен вам и, поверьте, не остался бы в долгу, если бы вы сочли возможным взять меня с собой. Припоминаю ту вашу статью в «Ведомостях» — помнится, после неё я сначала проглотил сочинение господина Гюго, где рассказывается о «чреве Парижа»[51], а потом всё бредил тайнами московских подземелий. А тут — случай прикоснуться к ним, да еще с таким проводником как вы!
Гиляровский удивлённо поднял брови:
— Признаться, не ожидал, Яков Моисеевич. Да и зачем вам это? Я‑то, понятно, мне очерк писать о переустройстве Неглинки, а вы там что позабыли? Оно конечно, там и подрасчистили, и своды новые соорудили, но всё равно — клоака, вонища, грязь неимоверная…
— Ничего, Владимир Алексеевич. — усмехнулся Яша. — Поверьте, пытаться смутить человека, выросшего в винницком местечке грязью — всё равно что пугать ежа… афедроном. Так я могу рассчитывать на эту вашу любезность?
«…Террор есть, таким образом, столкновение правительства с интеллигенцией, у которой отнимается возможность мирного культурного воздействия на общественную жизнь. Правительство игнорирует потребности общественной мысли, но они вполне законны, и интеллигенцию как реальную общественную силу, имеющую свое основание во всей истории своего народа, не может задавить никакой правительственный гнет. Реакция может усиливаться, а с нею и угнетенность большей части общества, но тем сильнее будет проявляться разлад правительства с лучшею и наиболее энергичною частью общества, все неизбежнее будут становиться террористические акты, а правительство будет оказываться в этой борьбе все более и более изолированным….»
Геннадий отвел взгляд от молодого человека, стоящего у стола. Соседи оратора не отрывали от него восхищенных взоров: Невысокий молодой человек с бородкой на манер шкиперской — оставляющей открытой щеки, верхнюю губу и подбородок. Смотрит на оратора сверху вниз — много ли надо человеку в 21 год? Пахом Андреюшкин, сын кубанской крестьянки и богатого грека. Только что выступал, горячился, сбивался:
«Исчислять достоинства и преимущества красного террора не буду, ибо не кончу до скончания века, так как он мой конек, а отсюда вероятно выходить и моя ненависть к социал–демократам…Каждая жертва полезна; если вредит, то не делу, а личности; между тем как личность ничтожна с торжеством великого дела.»
«Красный террор, — усмехнулся про себя Геннадий. Да знал бы этот щенок, что такое на самом деле красный террор!»
Второй, по правую руку от докладчика. Коренастый, солидный — во всяком случае, солидней предыдущего. Уроженец Томска, сын нижнего чина томской инвалидной команды. Василий Осипанов — это он:
«… Я рассчитывал стрелять из пистолета с отравленными мелкими пулями (или дробью) или из револьвера. Для этого я считал необходимым иметь помощников, которые бы следили за выездами государем и дали мне возможность выбрать удобный для произведения покушения момент. С целью разыскать таких помощников, я стал заводить знакомства…. наконец, уже в исходе осени я узнал, что два человека имеют намерение предпринять что–нибудь в террористическом роде…»
Да, подумал Геннадий, этот был готов стрелять. Но организация решила полагаться на бомбы с гремучим студнем — и первого марта Осипанов вышел — выйдет! — на улицу с бомбой в руке. В руке его, как и полагается студенту, будет книга — Вася Оспианов специально перевёлся в Петербургский университет из Казани, чтобы совершить покушение на царя. Так что книга будет наполнена гремучим студнем.
А оратор — высокий, кудрявый юноша, один из тех, кого они с Янисом Радзиевичем заприметили возле Волкова кладбища, продолжал:
«…Успех такой борьбы несомненен. Правительство вынуждено будет искать поддержки у общества и уступит его наиболее ясно выраженным требованиям. Такими требованиями мы считаем: свободу мысли, свободу слова и участие народного представительства в управлении страной. Убежденные, что террор всецело вытекает из отсутствия даже такого минимума свободы, мы можем с полной уверенностью утверждать, что он прекратится, если правительство гарантирует выполнение следующих условий…»
Как всё же удивительно складываются судьбы людей! Этого молодого человека ждут Александровский равелин Петропавловки, эшафот, а потом — посмертная слава в тени оглушающей известности младшего брата, Владимира, известности, славы, сравнимой разве что с известностью персонажей библейских и сопоставимых с ними фигур»Любопытно, — отстранённо подумал Геннадий, — а насколько правы были наши историки, которые писали, что если бы не казнь Александра Ульянова — то и брат его пошёл бы по стопам отца и стал бы добропорядочным губернским учителем? А что — у него, пожалуй, есть способ это проверить — всего–то для этого и нужно, что сорвать идиотское покушение, которое планируют сейчас эти, в сущности, подростки — и тогда… тогда…
Сомнительно, впрочем. Это как наркомания — раз подсев на иглу террора и адреналина, соскочить с неё можно только в кресло какого–нибудь ЧК или в седло красноармейской лошади (то есть заняться тем же террором, но уже легально, открыто), либо на тот свет с петлёй на шее или пулей в затылке. Заключение, даже и пожизненное тут не поможет: русские революционеры — те же эсеры или большевики которым только ещё предстоит выйти на сцену, воспринимали срок как отдых от основной деятельности и на каторге не засиживались.
«А можно им и помочь, — в который раз уже мелькнула мысль. — Делов–то на рыбью ногу: прикинуться американцем, борцом за свободу, изобретателем, всучить этим мальчикам–террористам кое–какую аппаратуру, ящик тротила, взрыватели… царю хватит с избытком. При тутошней постановке охраны первых лиц — хватит непременно. В наше время банкира средней руки охраняют не в пример серьёзнее..»
Оратор умолк и по комнате прошло шевеление: сидевшие принялись передвигать стулья, барышни, появившиеся из соседней комнаты, накрыли стол скатертью сомнительно свежести и стали выставлять на неё разномастные чашки вперемешку с корзиночками баранок и пивными бутылками. Принесли огромный самовар, многие из гостей закурили. Впрочем, кое–кто курил и раньше, и это было дико Геннадию, привыкшему к тому, что хотя бы во время речи докладчика курить не принято…
Янис тронул его за рукав:
— Пойдёмте пан Геннадий, хозяева дома хотят с нами поговорить…
«Туда же, «хозяева» — мелькнуло в голове. — дилетанты, сопляки — и надо было быть писателем советской романтической эпохи, чтобы писать о них такие восторженные слова. Недаром тот же Савинков. — не этим мальчишкам чета, академик террора! — отзывался о «Террористической фракции народной Воли» с плохо скрываемым пренебрежением. Всё это для них — игра. Деде сейчас — игра, хоть и кровавая, с пулями и динамитом. Кто–то из ребят «Бригады» — кажется, предательница–Вероника, — рассказывала о нравах, царящих в среде ролевиков. Право слово, вот с кем был они нашли общий язык!»
![Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]](/uploads/posts/books/114000/114000.jpg)