Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров
Тот кивнул: — Молодец Лёха! Правильный вопрос задал. В моих глазах ты вырос от механика до начальника транспортного цеха. Народ не лишний. Безработицы не допустим. Нужно развернуть переработку сельхозпродукции на месте. Ну, не знаю, не вникал ещё. Что мы можем? Консервы, макароны, сухари сушить, рога и копыта заготовлять, для нужд мундштучной промышленности.
— Маслобойню можно организовать, мельницу паровую к элеватору пристроить, — в раздумье проговорил Николай.
— А что там с техникой? — спросил Алексей, — трактора уже есть в природе?
— Нет, — отрицательно качнул головой Иванов, — пока всё ещё на конной тяге. Но сельхозмашины есть. В природе. А здесь и плуг роскошь. Сохой пашут. Бери это всё в свои руки. Определи, что есть сейчас на мировом рынке. Абрудар и гугл тебе в помощь. Только не копировать. Заказывать и пусть привозят. Всё должно быть легально. За зиму можно укомплектоваться.
Петров покивал согласно и сказал: — Я вот что ещё подумал. Тебе, Коля, не в губернию надо ехать, а решить всё сначала на уездном уровне. Начальники очень не любят, когда им подкидывают проблемы, лучше ехать с готовыми документами, чтобы просто подсунуть на подпись. К тому же я не уверен, что административное деление – прерогатива губернии, может, и в столицу придётся смотаться. Но, в любом случае, вопрос нужно вначале провентилировать в Вязьме. Наверное, нам нужно ехать вместе, одна голова хорошо, а две…
— …урод, — закончил за него Сидоров, — Вы что, одного меня оставляете? Нехило устроились!
— Это ты нехило устроился, — перебил его Александр, — всё пытаешься за нами спрятаться. Сиди дома, и учи технические возможности нынешней машинерии. Вернёмся, экзамен тебе устроим. Директор гаража должен знать калибр сеялки и скорострельность сноповязалки. А ты не знаешь, с какой стороны подойти к паровому двигателю. Позор на все джунгли!
* * *
Задержанного арестанта бдительные охранники привязали к коновязи крепкими верёвками, крест-накрест. Один из них стоял рядом, и сопровождал каждое его резкое движение пинком, остальные два сидели на стульях по обе стороны от коновязи, и настороженно наблюдали за объёктом охраны.
— Я вот хочу, и боюсь спросить вас, господин штабс-капитан, — сказал Петров, когда они подъезжая к усадьбе, увидели эту картину, — а охранников вы где взяли? Или в Вязьме ЧОПы есть?
— Нет, — засмеялся Иванов, — это местные. Батрачеством жили. Ну, я их и нанял в батраки, в военизированные. Я объяснил Анисимычу проблему, он отобрал в селе два десятка подходящих, молодых и здоровых, и привёл сюда. Устроили кастинг. Отобрали шесть человек. Сява им курс молодого бойца провёл, объяснил правду жизни, вот и служат, по трое, посменно, сутки, через сутки.
— А сколько платишь? — спросил Сидоров.
— Договорились на шестьдесят рублей в год, по пятёрке в месяц. И ещё Агафья их кормит. Казённый харч, как тут говорят. Очень довольны.
— Довольны, говоришь? — задумчиво проговорил Петров, — то есть ты хочешь сказать, что пятёрка в месяц – это круто?
— Не месяц, полмесяца. Они дежурят – день, через день.
— Нет, месяц. Если считать двенадцатичасовой рабочий день, то они у тебя каждый день работают.
— Хм… Ну да, правильно.
— И это их устраивает?
Иванов кивнул: — Да, устраивает. Я и обмундирование дал. Им в селе все завидуют. Не понимаю, ты к чему клонишь?
— Если шестьдесят рублей в год – это круто, и им завидуют, значит средний доход крестьянина за год ещё меньше? Давай посчитаем. Оброк – восемь рублей. За одну десятину – двадцать пять копеек. Подушный налог – рупь с пятаком. Сколько в среднем детей в семье?
— Ты сам видел – сейчас детей много. И десять есть.
— Давай, будем считать умеренно. Детей пять. Значит подушного налога с семьи набегает семь рублей и тридцать пять копеек. Плюсуем.
— Пятнадцать шестьдесят, — подсказал Сидоров.
— С крестьянина не только оброк и налоги берут, — проговорил Иванов, — есть ещё сборы во всякие внебюджетные фонды. На полицию, на дороги. Придумают в уезде или губернии какую-нибудь затею и собирают. По пятаку, по гривеннику. К тому же, не забывай, со стариков тоже подушный налог берут. Вот и платит крестьянин за родителей. Да если детей не пять, а больше? Так что, смело считай двадцать рублей.
— А если больше двадцати? И доход меньше шестидесяти? Это сколько, под сорок процентов? — Петров прищурился, — Три рубля в месяц на семью. Если покупать только хлеб, то по две с половиной буханки в день. На десяток человек. Сто грамм хлеба в день на человека. Насколько я помню, в блокадном Ленинграде пайки больше были, — он замолчал, потому, что они подъехали к коновязи.
— Развяжите его и ведите в столовую, — приказал Иванов охранникам.
Те ловко отвязали арестанта и повели в дом. Наши друзья спешились, Сява принял коней под уздцы, а Николай сказал ему: — Один остаётся у входа, двоих поставь у окон, а сам будь у дверей в столовую. Только не заходи.
В вестибюле Иванов сказал друзьям: — Подождите здесь, я сбегаю наверх, к абрудару. Поищу, нет ли чего интересного на этого зэка в архивах.
* * *
Анфилады комнат. В открытые настежь двери видна строгая роскошь золоченой мебели. Статуи. Хрустальные люстры, портретные шеренги, и застывшие на постах караульные финляндцы. В тишине гулким хрустом отпечатываются шаги. Из комнаты в комнату, через залы Зимнего дворца, чеканно идет император Александр II Освободитель. Высок, и немного тучен. Талия стянута корсетом, искусно вделанным в мундир. Лицо непроницаемо. Холодные глаза остзейца. Бакенбарды срослись с усами, прикрывая щеки. Перед каждой дверью шаги замедляются. Караульные обращаются в изваяния. В комнатах и залах тихо и пустынно. Если и покажется чья-либо фигура, то, заметив шагающего монарха, моментально исчезает. Или это только кажется? В последние годы Александру кажется многое. Он уже не верит никому. Миновав караульных, с трудом удерживается, чтобы не оглянуться. В кабинете, за огромным письменным столом сидит час, другой, сжав руками виски.
Несчастное царствование! В газетах продажные борзописцы расточают фимиам "освободителю", умиляются любви, которую он внушает народу. Любви! Он должен внушать страх, как покойный батюшка его, в бозе почивший император Николай Павлович. Тот умел. Да, "золотой век царей" канул в прошлое. Если раньше их и убивали, то во имя других императоров. Прабабка Екатерина Алексеевна даже шутить изволила, объявив в манифесте, что муж ее, император Всероссийский Петр III Федорович скончался от "апоплексического удара с острыми геморроидальными коликами в кишках".
А сейчас? Вон Кропоткин – князь, а водится с чернью, социализм проповедует. Давно ль Герцен слал ему благословение, теперь же зовёт Русь к топору!
Три покушения Александр Николаевич уже пережил.
И за что его так ненавидят? Крестьян освободил. Помещиков за крестьянскую землю озолотил. Что им ещё надо?
Александр встает и снова строевым шагом марширует из комнаты в комнату.
* * *
Издавна славится не только в Тамбовской губернии, но и по всей империи уездный городок Липецк. Живописные берега речушек и рек окаймляют маленький, чистенький городок с 16-ю тысячами жителей и несколькими фабриками, двумя ярмарками, духовным училищем и женской прогимназией. Но не живописная природа, и даже не петровские древности города привлекают сюда с конца мая многочисленных больных, и страждущих паломников. Минеральные источники железисто-щелочных вод, открытые еще в XVIII веке, — вот главная приманка и достопримечательность Липецка.
Август 1879 года выдался жаркий. Каждый день поезда Орловско-Грязинской дороги высаживали на липецкой платформе десятки курортников. Они разбредались по городку в поисках пансионов к вящей радости местных обывателей, снимали дачи, и сразу же спешили к источникам. Как и на всяком курорте, у источника одни пили воды и принимали ванны, другие жуировали. Толпа больных и здоровых была самая разношерстная. В лесах и рощах близ Липецка звучали песни, смех участников пикников и увеселительных прогулок. Лунными ночами на темных улицах мелькали светлые платья дам, надрывались лаем собаки, ошеломленные нашествием чужих людей.
Раскол в партии народников назревал, надвигался со всей очевидностью и неизбежностью. Даже среди руководителей "Земли и воли" уже не было ни единства теоретических взглядов, ни тем более общности мнений по поводу методов и средств ведения революционной борьбы. Сначала они работали дружно, увлеченные общей идеей. Потом стало ясно, что в партии две фракции, два направления и, несмотря на братскую дружбу, они разойдутся.
Борьба интеллигентов, а не народа – вот выводы, к которым пришли Морозов, Халтурин, Желябов в результате долгих размышлений и жарких споров. Сделать революцию могут и одни заговорщики, без участия народа. В момент, когда старый политический режим рухнет, некультурный народ не сможет взять в свои руки управление страной, поэтому революционеры должны захватить власть, и декретировать народу новые свободные учреждения. Значит, к социализму один путь – от заговорщицкого терроризма через диктатуру революционной интеллигенции.
