Борис Орлов - Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу
Робер остался жив, только вывихнул ногу, которую я ему тут же и вправила. А вот теперь думаю, а не зря ли я так поторопилась? Потому что дальше случилось то, что помогло мне наконец-то понять нянюшкино выражение: «бес попутал». И попутал он нас основательно, теперь бы распутать… А я и двух слов связать не могла — так растерялась от обрушившихся на меня чувств… Нет, он точно с Луны!.. И вот лежала я на королевской мантии в стогу и думала — ну, конечно, когда ко мне вернулась способность думать! — а с чего это он вдруг стал со мной столь откровенным? Надоело притворяться? Его признание нисколько не приблизило меня к разгадке, но дало почувствовать, что мы теперь связаны куда крепче, чем раньше. Вот только к чему это приведет? Ведь неожиданно для самой себя, я тоже проговорилась, кто я на самом деле. Должно быть, решила совершить все глупости разом, в один день. Но в тот момент мне показалось ненужным продолжать затянувшуюся игру. А, может, и правда, настало время?
Вот его-то я удивила. Выражение его лица стало таким, что только мое воспитание не позволило мне расхохотаться. Вместо этого встала, отряхнула королевскую мантию, которую он упорно принимал за что-то вроде обычного сюрко или дорожного плаща, и которой увенчал меня, сам не понимая того, что творит, и принялась собираться. Пора было отправляться назад, пока нас тут не застали. Или придворные решили не мешать его высочеству? Что ж, и это понятно. Но нельзя было забывать, что ситуация может непредсказуемо измениться, и продолжим ли мы делать вид, что я — Беатрис, неизвестно. Так что уж чего-чего, а древнегреческих трагедий нам явно не нужно. Он, кажется, тоже это понял, хотя я и не уверена, что Робер слышал о несчастном прогневавшем богов Эдипе. Понял, и, прихрамывая, направился к мирно пасущемуся поблизости верному коню. Как бы то ни было, но что между нами произошло, между нами и останется. Хотя при том, что против меня и моей родной Наварры замыслил Ричард, нам надо быть еще более осторожными, чем всегда. А вот «королева-мать Беренгария» очень даже может сыграть свою роль. И раскрыть свое имя, почему бы и нет? Окружающие без сомнений и вопросов примут и это — я уже не сомневалась. Ну, Бен Маймун улыбнется, разве… Так что — вперед! Но только уж на этот раз править конем буду я…
Глава 7
О воссоединении королевской семьи или «Нет человека — нет проблемы!»
В лагерь мы приехали все втроем — я, Беренгария и Адлер. Собственно говоря, приехали только мы с дамой, а Адлер пришел сам и привез нас. Королева-мать сидела передо мной с отсутствующим видом, хотя все трое точно знали, КТО управляет немецко-фашистской лошадью. Беренгария очень точно определила мои таланты в конном спорте:
— Если бы ты умел управлять конем так же, как и людьми, то был бы величайшим наездником на свете, — произнесла она, аккуратно вынув поводья у меня из рук, — а если бы ты управлял людьми также, как конем — тебя бы повесили и уже давно.
Спорить с этим было сложно, так что я безропотно уступил ей бразды правления битюгом. Что положительно сказалось на скорости поездки и точности попадания в пункт назначения…
…Уже при подъезде к лагерю до нас долетел гул возбужденных голосов, прорезаемый яростным басовым дуэтом. Замполит Тук орал:
— Коли с королем Робером случилось что — прокляну! Анафеме придам! От церкви отлучу! Как псы поганые подохнете, и не видать вам освященной земли!..
— И быстро подохнете! — ревел Маленький Джон. — Kolites», urody: кто у ентой суки заморской деньги взял?! Да я за прынца щас всех porvu, naher!..
Солдаты кричали в том смысле, что Джон прав, и что они сейчас всех… особенно — благородных, потому как доверия им — ни на грош!
— Один был верный!.. Энгельрик!.. А его нет!.. Подстроили!..
Я соскочил с коня, осторожно совлек с седла прекрасную наездницу и поставил ее на твердую землю:
— Вот, матушка, мы и добрались…
И раздвинув плечом собравшихся вокруг сподвижников и соратников, провозгласил:
— Друзья! Позвольте мне представить вам мою мать — королеву Беренгарию Наваррскую.
Над лагерем повисла тишина, а потом:
— Матушка!.. Светлая!.. Сыскалась!.. Уж и не чаяли!.. — и, заглушая все, общий крик-выдох, — Дождались!..
…«Маменька» замечательно вписалась в мое окружение. Причем, перемена ее статуса сразу расставила все точки над «и» в ухаживаниях и замполита Адипатуса, и графа Солсбери. Оба сразу же отвалили в сторонку, от греха подальше, дабы не искушать судьбу. Дядя Вилли, правда, очень сокрушался, что не узнал «любезную сестру» сразу же по ее прибытию…
— …Вот только потому, что я ни разу не видел вас, моя царственная сестра, — виновато гудел он, склонив голову, — а был знаком с вами исключительно по рассказам в посланиях моего брата, я и не узнал вас сразу. Верите ли, но, по словам Ричарда, вы представлялись мне совершенно иной…
— Охотно верю, любезный братец, охотно, — улыбка у Беренгарии вышла весьма ехидной. — Ричард не особенно приглядывался ко мне… после известных вам событий, приведших к рождению моего дорогого Робера…
С этими словами королева-мать величественно удалилась. Длинный Меч плотоядно взглянул ей вслед и тихонечко пробурчал:
— Еще бы… Он к бабам… прости, племянник, но твой отец на баб всегда смотрел как на охотничью добычу. Поймал — и ладно, можно забывать… А вот с матерью твоей он явно просчитался… Хотя и не гоже говорить такое про своего сюзерена, но порядочного дурака Ричард свалял! Такую женщину проглядел!..
…Спасая мою репутацию великого наездника, Беренгария всем рассказала, что ее лошадь понесла, а я, заметив непорядок, погнался за ней, настиг, пересадил к себе в седло и попытался остановить обезумевшую скотину. Результатом стало легкое повреждение ноги и преждевременная кончина лошади под дамским седлом. В эту жуткую, леденящую кровь историю поверили все, за исключением Энгельса, который достаточно четко представлял себе мои возможности в верховой езде. Слушая рассказ королевы-матери, он недоверчиво покачивал головой, и вид имел самый что ни на есть удивленный.
Уже потом, один на один, он попытался вытрясти из меня правду. Я сообщил ему, что его уроки верховой езды не прошли для меня даром, и что в случае особой необходимости я еще и не так могу…
— …Знаешь, Ромейн, — Энгельрик задумчиво почесал в затылке, — а ведь похоже на правду. Я вот сам уже сколько раз замечал: одно дело рубишься на учебном поле и совсем другое — в бою. Там выжить надо, вот и изгибаешься так, как для тренировочного поединка ni v zhist не согнешься… Значит, скоро тебе совсем просто станет верхом ездить, — заключил он. — Привыкнешь…
…Королева-мать оказалась дамой, исключительно приятной во всех отношениях. Она не лезла в управление страной, не обременяла меня бесконечными советами, не демонстрировала своей власти моим друзьям-товарищам и почти не требовала материальных затрат. Собственно говоря, единственным советом, полученным от нее, было: не давать свою королевскую мантию кому попало — не так поймут!
А личных просьб у нее оказалось всего три:
— Я очень прошу тебя, Робер, — сыном она называла меня только на людях, — я очень прошу тебя лично проследить, чтобы твои люди не обидели Жозефу. Поверь: девочка заслуживает доброго мужа и хорошей семьи…
Я поклялся, что Маркс либо в самые кратчайшие сроки сделает ее служанке предложение, либо навсегда оставит девчонку в покое. Она улыбнулась и продолжала:
— Еще хочу тебя спросить: ты поможешь моему брату — королю Наварры, если Ричард пойдет на него войной?
— А какую помощь ты считаешь необходимой? Деньгами — хоть сейчас, войсками — ни за что. У меня их и так не богато. Зато могу сам высадиться во Франции… э-э-э… в Нормандии, и сделать так, чтобы папе Дику стало не до Наварры. Хочешь?..
Беренгария задумчиво покачала головой:
— Знаешь, вот чего уж я не хочу, так это чтобы ты сражался с Ричардом, — проговорила она.
Наверное, она ждала какого-то ответа, но что отвечать я не знал, а потому промолчал. Вдруг она шагнула назад, низко опустила голову и, глядя куда-то в район своих коленей, тихо произнесла:
— Ты — мой единственный друг. Тебя всегда окружали соратники, товарищи, друзья, а потому тебе не понять, как может быть страшно за своего единственного друга и защитника. Но поверь мне на слово, — она задумалась, подбирая аргументы. — Менее всего я готова к тому, чтобы ты рисковал жизнью. Даже ради меня, не то, что ради моего брата…
Мне стало ее так пронзительно жаль, что я, наплевав на все опасности такого поступка, просто обнял ее, прижал к себе и нежно погладил по волосам:
— Не бойся, малыш. Пока я жив — а жить я собираюсь долго! — тебя никто не то, что тронуть — плохо посмотреть на тебя не посмеет! Без риска испортить себе здоровье навсегда! И остаток жизни…
