Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Всегда представляла себе фею-крестную как даму в возрасте, — с сомнением покачала Леночка головой.

— У фей возраста не бывает, — заметил я. — Все феи юные и красивые, как ты. Но ты у меня нынче не гимназистка, а целая учительница иностранных языков. Так что, придется соответствовать. Не удивлюсь, если среди твоих учениц окажутся барышни, старше тебя.

— А почти все меня старше, — усмехнулась моя невеста. — Восьмой класс — это будущие домашние учительницы и учительницы земских школ. Они к нам со всей губернии понаехали. Только две барышни мои одноклассницы, а остальные уже и гимназии позаканчивали, даже поработать успели. И двадцать лет есть, и двадцать два. Одной даже двадцать семь!

Я только развел руками. Судьба педагога такая — быть старше своего собственного возраста, а иначе уважать не станут.

— А теперь скажи-ка мне дорогой жених, — сузила глаза Леночка. — Уж не уготована ли тебе в сказке роль принца? Того самого, что с хрустальным башмачком бегал? Не считай, что я ревную… Хотя…

Невеста немножко замешкалась, потом решилась:

— Да, мой Ванечка, врать не стану — ревную. Одно дело, если красивая барышня простая крестьянка, твоя прислуга — к ней и ревновать неприлично, совсем другое — княжна.

— Ну, она не княжна, а крестьянка. Это раз. А два — так мне, в этой сказке, скорее роль братца уготована. В старой версии «Золушки» только сестры у девушки были, а теперь, вишь, будет и братец. Это я к тому, чтобы ты не удивлялась, если Аня меня по имени назовет.

Я вкратце пересказал Лене эпопею с нашими московскими родственниками и их требованием нам с Анькой обращаться к друг к другу по имени.

— Тогда, наверное, имеет смысл, чтобы Аня и меня называла просто по имени? — предложила Лена. — Иначе стану себя неловко чувствовать.

— Ни в коем случае! — замахал я руками. — У тебя все равно статус выше. Ты учительница, она гимназистка. Я-то как-нибудь переживу, если кто-то услышит, а тебе нельзя.

Нам с Анькой было гораздо проще, пока она меня по имени и отчеству называла. Теперь обратно перейти уже не получится. Главное, чтобы на людях не вырвалось.

— И что же я должна делать? — недоумевала Лена.

— А ничего. Главное, чтобы ты ничему не удивлялась, — посоветовал я и мрачно добавил: — Особенно нашей козе.

— Козе?

— Ага. Белобрысой и наглой, — вздохнул я. — Родители Аньки — в смысле, отец и мачеха, козу решили на мясо забить, а Нюшке ее жалко стало. Привела ко мне, теперь я не только домовладелец, а еще и козовладелец.

— Вот это да! — отчего-то пришла в полный восторг Леночка. Повернувшись к тетушке, спросила: — Тетя Аня, сходишь со мной на козу посмотреть? Или мне с горничной сходить?

— Да что мы, коз не видели? — удивилась тетушка. Пожав плечами, хмыкнула:

— А вообще, можно и сходить. Заодно посмотрю — что там с домом Натальи Никифоровны случилось? Слышала, что там ремонт делали, любопытно увидеть. И на княжну незаконнорожденную посмотреть.

— Тетя Аня, так ты же ее видела?

— Видела девку простую, прислугу, а теперь и на княжну нужно глянуть, — решительно заявила тетушка.

Не знаю — отличается ли внешне княжна от прислуги, но раз тетка хочет — пусть смотрит.

— Приходите, чайку попьем, — радушно пригласил я. — А если еще капусты для козы прихватите — все будут рады. И коза, и княжна.

— Нет уж, мы без капусты как-нибудь, да и без чая пока, а так, мимоходом, — хмыкнула тетушка. — А еще, дети мои — вам еще не надоело говорить о прислуге, пусть даже бывшей? Если голова у барышни имеется на плечах — она все сама сделает. Вы ей уже помогли, что еще?

Э, вот тут я не согласен. Не то нынче время, чтобы кухарки отрывались от плиты и принимались… Нет, не управлять государством — Владимир Ильич такой глупости не говорил. А говорил он о том, чтобы кухарка училась управлять государством. Аньке, разумеется, государством управлять не придется, поэтому учиться такому делу даже не стоит, а вот ученый из нее выйдет.

Но говорить ничего не стал. Все равно, будущим Анны не тетушке заниматься, а мне.

Анна Николаевна хитренько посмотрела на меня.

— Иван Александрович, а я, по правде говоря, соскучилась по вашим песням. Или романсам? Даже не знаю, как их назвать?

— Да, Ваня, я тоже соскучилась. И по тебе, и по твоим песням, — поддержала Леночка. — Гитару принести?

Раз женщины хотят песен, исполню. Что бы такое спеть? Пожалуй, вот это в тему. И под настроение.

— Один солдат на свете жил,

красивый и отважный,

но он игрушкой детской был:

ведь был солдат бумажный.

Он переделать мир хотел,

чтоб был счастливым каждый,

а сам на ниточке висел:

ведь был солдат бумажный.

Он был бы рад — в огонь и в дым,

за вас погибнуть дважды,

но потешались вы над ним:

ведь был солдат бумажный.

Не доверяли вы ему

своих секретов важных,

а почему?

А потому,

что был солдат бумажный.

А он судьбу свою кляня

Не тихой жизни жаждал.

И все просил: огня, огня.

Забыв, что он бумажный.

В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?

И он шагнул однажды,

и там сгорел он ни за грош:

ведь был солдат бумажный[1].

[1] Булат Окуджава

Глава двадцать первая

Отстекленная подпись

Петр Прокофьевич — наш служитель, отставной солдат и участник боевых действий, по-прежнему смущается, когда я протягиваю ему руку. Но, по крайней мере, не шугается, как в прежние времена. Вот и теперь, вскинув морщинистую руку к фуражке и, только потом ответил на мое рукопожатие.

— Иван Александрович, а вправду говорят, что вы у самого царя-батюшки были?

— Был, — кивнул я, потом полез в карман, чтобы продемонстрировать царский подарок.

Я нынче таскаю «царские» часы с собой, потому что всем интересно на них посмотреть. Даже после получения мной ордена не было такого ажиотажа. Орден и орден, кого им удивишь? А здесь, вишь, награда из рук государя.

Кажется, чего и смотреть-то? Часы и часы, только с бриллиантами и двуглавым орлом. Вон, Иван Андреевич Милютин, однажды удостоившийся аудиенции у предыдущего императора, перстень с вензелем получил, так он его не носит. Или носит, но по особо торжественным дням. Наверное, когда Иван Андреевич получил перстень, ему тоже приходилось демонстрировать его публике, но со временем страсти улеглись. А я тут, свеженький.

Мне бы последовать примеру Аньки, которая подарком императрицы не хвастается, держит его где-то в укромном местечке, вместе со своим золотишком, но не получилось. Оказывается, даже личные подарки государя вписываются в чиновничий формуляр и сообщение о царской милости из царской же канцелярии прибыло в Череповец еще до моего приезда. А вот приказ о присвоении судебному следователю очередного звания (то есть, чина), пришел позднее. Министерство юстиции работает медленнее, нежели Канцелярия государя.

Петр Прокофьевич с уважением и, даже благоговением, осмотрел часы, даже к уху приставил, чтобы послушать, потом вернул владельцу.

— А я, Иван Александрович, тоже для вас подарок припас, — полез служитель за пазуху. Вытащив узкий прямоугольный пенал, протянул мне. — У меня еще с Крымской войны лежит. Мне-то и не к чему, а вам пригодится.

— Спасибо, — от души поблагодарил я старика, рассматривая подарок. А вещь и на самом деле нужная — давно собирался обзавестись чем-то вроде пенала, чтобы складывать в него канцелярские принадлежности. Я-то пока просто засовываю свои ручки в папку, они вылетают и теряются. А здесь все что нужно — отделения для ручки, для карандаша и для вставочек. Маленькая чернильница с завинчивающейся крышечкой у меня уже есть, теперь и пенал появился. И в мою «походную» папку идеально войдет. Сзади даже специальная защёлка есть.