Майкл Суэнвик - Джек-Фауст
Чженский будет шокирован, ошеломлен, зачарован. Он не ожидает ничего подобного. Прикажи ему…
- Мсье? - Услышав, он быстро глянул по сторонам и начал подниматься. Словно не ожидал, что она все еще здесь. Конечно, не ожидал. Безусловно, не ожидал, что она, воспользовавшись тем, что его внимание отвлечено, полностью разденется сама. - У вас есть преимущество перед нами. Sois gentil [21] - поступите благородно.
Он сперва открыл, потом закрыл рот. Не проронив ни слова, начал раздеваться.
Когда все трое остались в чем мать родила, она взяла его и секретаршу за руки и повела в летний домик. Там, среди дуновений прохладного ветерка и зеленых теней, их ожидала огромная постель с шелковыми простынями, белыми как снег. Призрачный свет разливался по беседке, яркий, но приглушенный, успокаивающий, при котором дозволялось все.
- Я… Я никогда… - запинаясь, проговорила Анна.
- Неужели никогда? - переспросила Гретхен. - Это же самая естественная вещь, какую только можно представить. Уверена, ты получишь удовольствие.
Хотя, по правде говоря, это была ложь, поскольку у нее не было никакого опыта ни с кем. Однако Гретхен не сомневалась, что по крайней мере она получит наслаждение, ибо в этом заверил ее Фауст.
Они вошли, голые и невинные - Адам и Гретхен и Ева в Райском Саду.
…
Секретарша, к несчастью, ввиду ее эмоциональности и сильных переживаний, после будет сильно расстроена; но в дальнейшем она будет мало тебе полезна. Так что уволь ее.
14. ДРЕДНОУТ
На ближнем берегу реки жизнь била ключом: на причалах и верфях - непрерывное копошение, как в муравейнике. Буксиры тащили грузовые суда, грузоподъемные краны поворачивались, разгружая баржи. Грохотали двигатели. Стояла летняя жара. По улицам мчались повозки и фургоны; локомотивы работали на холостом ходу, пока хопперы через открытые створки загружались углем; бригады бурлаков тянули баржи с рудой по каналам. Трубы изрыгали выхлопные газы. Из вентиляционных выходов валили клубы дыма.
Прозвучал громкий свисток, и открылись сотни ворот. Рабочие потоком текли по улицам. День подходил к концу, и рев мощных моторов и стук поршней всего этого производства сливались и смешивались столь совершенно, что Лондон в целом казался единым организмом, живой машиной, Матерью Войны, которая через несчетное количество отверстий забирала необработанные материалы и после их быстрого созревания в широченных кирпичных матках литейной рождала новую расу титанов - военные машины.
Но теперь испанская флотилия уже была в пути. Все, что могло быть сделано, уже было сделано. Теперь, после всей той неистовой активности, оставалось только ждать, как именно сработает то, что год назад было приведено в движение.
Фауст открыл коробку сигар, стоящую на столе, выбрал одну и отложил ее так и незажженной.
От ядерных физиков на переоборудованном теннисном корте в лондонском Сити толку пока никакого. Они работали и перерабатывали информацию, исписывали мелким подчерком тонны бумаги, но не производили ровным счетом ничего. Теперь он понимал, что проект опережал свое время. Мефистофель оказался прав - пирамиду нельзя возводить с вершины. Просто не было научной и технологической базы, которая дала бы возможность его гению работать с полным размахом. Поэтому его новые идеи не будут применяться в сражениях начавшегося конфликта.
Сейчас все военные действия будет вестись армиями с самым обычным вооружением.
Испанские броненосцы были оснащены нюрнбергской артиллерией. Лучших пушек не было во всем мире. Непревзойденная дальность, сверхъестественная точность. Корабельная броня достигала восьмисантиметровой толщины. Кроме того, ходили слухи о снарядах, начиненных фосгеном.
Но и британские пароходы не могли пожаловаться на плохое оснащение. Инженеры-баллистики предприятия с причудливым именованием «Завод Испанца», инженеры-химики на производстве спецбоеприпасов, а также инженеры-электрики, налаживающие радары, трудились долго и упорно и часто без сна, как того требовали обстоятельства этих дней. Они много чего успели.
Фауст, изрядно уставший, покинул свой офис и свернул к одной из фабрик.
Это было адское место - темное, душное, не лучше тюрьмы. Он даже сомневался, фабрика ли это, равно как не знал точно, что именно там делается, ибо свернул наобум: двигаясь по Электрической Дороге, поднимаясь к Паровому Молоту, прошел через «вертушку» одной из проходных. Сегодня здесь, если отбросить шум и треск механизмов, в целом стояла необычная тишина. Никто не орал. Надзиратели отдавали приказы тихо, дружески держа руку на плече. Рабочие выслушивали их распоряжения, быстро кивали и поднимали большой палец. Фауст увидел сварщика, почему-то горько плачущего.
Поговори с этим человеком! - настойчиво посоветовал Мефистофель. - Дай ему немного серебра. Спроси, как зовут его жену и сыновей. Затем созови работников вместе и побеседуй. Скажи, что все работали не покладая рук и многое перенесли, чтобы к этому дню все было готово. Скажи им, что столкновение сил будет скоро, очень тяжелое, и хотя один свободный человек равен десяти иберийским рабам, Англии, безусловно, предстоит тяжелое сражение. Скажи им, что победа будет принадлежать в равной степени и им, а не только храбрым морякам Королевского флота. Извинись, что родился за границей, и скажи им, что эта земля, их родина, уже покорила твое сердце и обрела твою преданность. Что сегодня ты с гордостью бы отдал за нее жизнь! Подведи их к восславлению трона и той задницы, которая сейчас его занимает. Затем дай им выходной на весь остаток дня. Они полюбят тебя за это.
- Мне не нужна их любовь.
Фауст проходил через фабрику, словно заколдованный, узнаваемый всеми, но никем как бы не замечаемый ввиду боязни его теперь уже знаменитого гнева. Главный надзиратель и его управляющие, которых можно было узнать по жестким шляпам - их никто больше не носил на этаже, где трудились рабочие, - с тревогой следили за ним издалека, готовые отреагировать на малейший его жест. Он сделал вид, что их не заметил.
Во всем здании он встретился взглядом только с одним человеком: сухопарым, скверно одетым механиком на узкой площадке высоко над землей возле открытого мотора подъемника. В ногах у него стоял ящик с инструментами. Этот человек, широко расставив ноги, взирал на Фауста с совершенно отчетливой ненавистью. Воздух вокруг него был словно наэлектризован от силы его чувства.
Подойди к нему.
Фауст поднялся по металлической лестнице и остановился рядом с мужчиной.
Долгое время оба молчали. Наконец Фауст проговорил:
- Кто ты? Что я могу сделать для тебя?
- Меня зовут Ламберт Дженкинс. Ты дал мне образование.
- О! - воскликнул Фауст. - Ты один из тех.
- Да. Один из тех. - Каждое слово механик выговорил отдельно, словно откапал четыре капли чистейшей желчи. Гладкие волосы, влажные от пота, закрывали молодому человеку лоб; в его немигающих глазах светилось что-то очень близкое к безумию. - Я даже не предполагал, что вы вспомните посещение Глостера.
Фауст покачал головой.
- Я помню только, что шел дождь, и я вышел в эту слякоть и грязь, поклявшись никогда больше сюда не приезжать. Ведь есть столько городов, которые можно посетить… Так много семян, чтобы посадить.
- Меня зачислили в технический колледж. Однажды вы явились на занятие по математике. Вы рассказывали о природе света и геометрии пространства-времени. Вы сказали, что свет ведет себя иногда как частица, а иногда - как волна. До этого момента я считал себя алгебраистом. Вы же сделали меня физиком. Вы даже не можете себе представить, как я боготворил вас!
- Хотя сейчас ты испытываешь ко мне противоположные чувства.
Дженкинс продолжал пристально смотреть на него и молчал.
- Пойдем, - сказал Фауст. - Пойдем со мной.
Механик спускался размашистым быстрым шагом, в нерешительности замирая на краю каждой ступеньки, словно дожидаясь, пока его спутник догонит его. Очевидно, по привычке, ибо Фауст «копушей» вовсе не был, скорее ему грозила опасность запутаться при быстром переставлении ног. Вдвоем они прошли мимо конечной станции вагонеток железной дороги, мимо газового и кирпичного заводов и углубились в жилой квартал.
Завернув за угол, Фауст чуть не столкнулся с женщиной из шахты, сгорбленной от тяжести мешков с углем. И выпучил глаза: она узнала его и тотчас рухнула на колени.
Мефистофель, не имеющий тела, просто в виде пузыря мысли, заметил:
Вот каково ханжество черни! Сотни раз эта женщина молилась о твоей смерти. А сегодня даже не плюнула на тебя - ради того чтобы Англия не была завоевана тираном, при котором ей станет хуже, чем сейчас. Ударь ее сейчас - и она будет вечно сохранять полученный синяк.
