Морье Дю - Стеклодувы
Он обнял меня и поцеловал, велев рабочему оставить свое дело и выйти из комнаты.
– Как давно ты здесь и как тебе удалось найти этот дом? Прошу прощения за беспорядок, я продаю лабораторию, как ты понимаешь.
Он обвел рукой комнату и пожал плечами, слегка засмеявшись, и у меня создалось впечатление, что он извиняется не за беспорядок, а за то, какими жалкими оказались его владения. Слова "моя лаборатория", которые он произносил в прошлом, вызывали в моем воображении великолепное обширное помещение, хорошо оборудованное и содержащееся в образцовом порядке, отнюдь не этот мрачный подвал, где окна были расположены под самым потолком и все равно не достигали уровня улицы.
– Я приехала вчера, – сообщила я ему. – Остановилась в "Красной Лошади". А утром заходила в лавку в Пале-Рояле.
Он сделал глубокий вдох, некоторое время смотрел на меня, а потом внезапно расхохотался.
– Ну и как? – спросил он. – Значит, теперь ты знаешь мой секрет, то есть один из моих секретов. Что ты о ней думаешь?
– Очень хорошенькая, – ответила я, – и очень молодая.
Он улыбнулся.
– Двадцать два года, – сказал он. – Прямо из приюта в Севре. Понятия не имеет о том, что такое жизнь, не умеет даже подписать свое имя. Впрочем, я узнал от людей, которые работают в приюте, все, что касается ее родителей. Здесь совершенно нечего стыдиться. Она родилась в Дудене, отец ее был торговцем, не особенно крупным, а мать – племянница знаменитого Жана Барта, капитана пиратского судна. В ее жилах течет хорошая кровь.
Теперь настал мой черед улыбнуться. Неужели он действительно думает, что меня занимает ее происхождение? Если она ему нравится и он решил на ней жениться, вот и отлично, все остальное значения не имеет.
Ты знаешь о ее семье значительно больше, чем она о твоей, – заметила я. – Я и не подозревала, что у тебя есть брат, которому принадлежит замок между Ле-Маном и Анжером.
На какой-то миг он смутился, но потом снова рассмеялся, вытер пыль с одного стула и заставил меня сесть.
– Да ладно, – сказал он. – Она ведь решительно ничего не понимает, а это так интересно. Мне кажется, что моя любовь доставляет ей еще больше удовольствия оттого, что она считает меня важной персоной, дворянином, которого преследует злая судьба. Стеклодув на грани банкротства – это ведь не такое уж ценное приобретение. Зачем лишать молодую девицу иллюзий?
Я оглядела комнату, еще раз отметив разбросанные бумаги и общий беспорядок.
– Значит, это правда? – спросила я. – Ты снова до этого дошел?
Он кивнул головой.
– Я оставил доверенность на ведение дел одному своему другу, – сказал он, – стряпчему старого парламента. Его зовут мсье Мушо де Бельмон. Он разделается со всеми моими кредиторами, проследит за продажей лаборатории и лавки, и, если удастся что-нибудь спасти, в чем я сомневаюсь, то положит деньги в Ле-Манский банк на имя Пьера. Во всяком случае, он напишет Пьеру после моего отъезда, сообщив ему все обстоятельства, слишком запутанные для того, чтобы я сейчас мог тебе их объяснить.
Я смотрела на него, ничего не понимая. Он же делал вид, что поглощен разборкой бумаг.
– Отъезда? – спросила я. – Какого отъезда? Куда ты уезжаешь?
– В Лондон, – ответил он после минутной паузы. – Я эмигрирую. Покидаю страну. Здесь мне больше делать нечего. А там нужны гравировщики по хрусталю. Меня ожидает место у одного из самых крупных стеклоделов в Лондоне.
Я была потрясена. Я думала, что он уезжает из Парижа в Нормандию, где было несколько стеклозаводов, или даже что он возвращается в наши края, где его знают и уважают. Но я не могла себе представить, что он бежит из страны, эмигрирует, словно какой-нибудь трусливый аристократ, который не может примириться с новым режимом…
– Не делай этого, Робер, – сказала я. – Умоляю тебя, не делай этого.
– А почему, собственно говоря? – резко спросил брат. Он сердито дернул рукой, смахнув со стола бумаги на пол. – Что меня здесь держит? Только долги, долги и долги, а потом наверняка и тюрьма. В Англии я начну новую жизнь, никто не будет задавать мне вопросов, а молодая жена придаст мне мужества. Все уже решено, и никто не заставит меня отказаться от принятого решения.
Я поняла, что мне не удастся ни в чем его убедить.
– Робер, – ласково сказала я. – Со мной приехал Мишель. Он дожидается на улице.
– Мишель? – Снова в глазах Робера мелькнуло выражение животного, попавшего в капкан. – Он был с тобой в Пале-Рояле? – спросил Робер.
– Нет, я ходила туда одна. Я ничего не сказала ему о том, что ты снова женился.
– Это как раз меня не очень беспокоит. Это он поймет. А вот мой отъезд… – Робер помолчал, глядя прямо перед собой. – Пьер пустился бы в бесконечные споры, но он, по крайней мере, способен видеть две стороны вопроса. А Мишель – это другое дело. Он фанатик.
Я снова приуныла. С моей стороны было ошибкой взять с собой Мишеля. Если бы я только знала о намерениях Робера оставить страну, я бы никогда этого не сделала. Дело в том, что мой старший брат нашел верное слово. Мишель никогда этого не поймет. Он действительно фанатик.
– Все равно придется ему сказать, пойду, позову его.
Робер прошел через комнату к окну и крикнул:
– Мишель, иди сюда, негодяй ты этакий! Мишель!
Я увидела, как в окне у нас над головой показались ноги брата и задержались там на мгновение. Потом он что-то крикнул в ответ, и ноги исчезли. Робер прошел в лабораторию, и вскоре я услышала, как они здороваются друг с другом, услышала их смех, и братья вошли в комнату вместе, держась за руки.
– Ну что же, признаюсь, вы загнали меня в мою собственную нору, словно барсука, – говорил Робер. – Как видите, у меня не осталось никакого оборудования. Все пусто. А ведь раньше здесь делались большие дела, я неплохо здесь потрудился.
Я видела по обескураженному лицу Мишеля, что его, так же, как и меня, поразило то обстоятельство, что Робер, его обожаемый старший брат, работает в этом жалком подвале.
– Конечно, я в этом уверен, – вежливо сказал он. – Всякое помещение будет иметь жалкий вид, когда в нем ничего нет, и печь погашена.
Для того, чтобы избежать разговоров на эту тему, Робер вдруг наклонился и поднял с пола какой-то сверток.
– Впрочем, кое-что удалось сохранить, – сказал он, снимая бумагу и торжественно выставляя на стол бокал. – Наш знаменитый кубок.
Это был бокал с королевскими лилиями, изготовленный в Ла-Пьере для Людовика XV почти двадцать лет назад.
– Я уже снимал с него копии и собираюсь делать это снова, – сказал Робер. – Там, куда я уезжаю, бокал с таким символом можно будет продавать за двойную цену.
– А куда ты уезжаешь? – спросил Мишель.
Мне стало жарко, я почувствовала, что приближается гроза. Робер взглянул на меня в притворном смущении.
– Скажи ему, что ты обнаружила сегодня в лавке, – велел он мне.
– Робер снова женился, – сказала я. – Я не хотела тебе говорить, не получив его разрешения.
Теплая улыбка осветила лицо Мишеля, он подошел и хлопнул брата по плечу.
– Я очень рад, – сказал он. – Это лучшее, что т-ты мог сделать. С-софи просто дурочка, что сразу мне не сказала. Кто она?
Робер начал рассказывать о сиротском приюте, и Мишель одобрительно закивал головой.
– П-похоже, она красавица, – сказал он, – и ничего о себе не воображает. Я так и знал, что ты женишься, но боялся, что выберешь себе какую-нибудь высокмерную девицу с аристократическими предрассудками. Так как же ты собираешься дальше жить, если ты продал лавку и это заведение?
– В этом все и дело, – сказал Робер. – Я вынужден оставить Париж. Я уже объяснил Софи: меня преследуют кредиторы, и мне совсем не улыбается перспектива снова угодить в Ла-Форс.
Он снова сделал паузу, и я видела, что он обдумывает, как бы смягчить удар, который собирается нанести.
– П-приветствую твое желание уехать из Парижа, – сказал Мишель. Просто не могу понять, как ты до сих пор мог выносить этот город. Возвращайся к нам, старина. Если не в Шен-Бидо, то по крайней мере куда-нибудь недалеко оттуда. Послушай, ведь можно, наверное, как-нибудь договориться с нынешним хозяином Ла-Пьера. Все сейчас переходит из рук в руки. Аристократы перепуганы насмерть, они бегут из страны, как крысы, и поэтому повсюду открываются великолепные возможности. Мы найдем тебе что-нибудь, т-ты не беспокойся. Забудь про свои долги.
– Все это бесполезно, – перебил его Робер. – Слишком поздно.
– Чепуха, – настаивал Мишель, – ничуть не поздно. Я знаю, что последние несколько месяцев в делах был застой, но теперь положение с каждым днем исправляется. Всех нас ждет великолепное будущее.
– Нет, – отвечал Робер. – Франция погибла.
Мишель с недоумением посмотрел на брата. Было такое впечатление, что он не расслышал его слова.
– Во всяком случае, таково мое мнение, – сказал Робер, – и поэтому я уезжаю. Эмигрирую. Я везу свою молодую жену в Лондон. Там нужны гравировщики по хрусталю, и, как я говорил Софи, меня уже ждет работа. Там у меня есть друзья, они все и устроили.
