Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)
Женя ждала его на кухне. На столе две чашки с чаем, тарелка жаренной с мясом картошки, а это что за коробка?
— Женя, а это что?
Женя рассмеялась и сняла крышку.
— Пирожное? — удивился Эркин, глядя на кремовые завитушки и цветы. — Такое большое?
— Это торт, — Женя обняла его и поцеловала в щёку. — С праздником тебя, милый.
Эркин быстро поцеловал её в ответ. Женя усадила его за стол, села напротив и с удовольствием смотрела, как он ест. Эркин сам не думал, что так проголодался. Домой шёл — об одном думал: лечь и заснуть, а увидел еду — и за уши теперь не оттащишь. Доев картошку, он поднял на Женю глаза и улыбнулся.
— Вкусно как, спасибо, Женя.
— Положить ещё? — счастливо улыбнулась Женя.
Эркин прислушался к себе и покачал головой.
— Да нет, наелся уже.
— А теперь чай. С тортом!
Женя аккуратно подцепила кусок — торт был уже нарезан — с самой большой розой, положила на блюдце и подвинула Эркину.
— Женя, а себе?
— И себе возьму, — успокоила его Женя.
Торт Эркину раньше есть не приходилось. Ни в Паласах, ни на выездах тортов не было. И Эркин схитрил: выждал, пока не начнёт есть Женя, и уже тогда начал сам, подражая ей.
— М-м, Женя, никогда такой вкусноты не ел.
— Правда? — просияла Женя. — Я очень рада, ешь на здоровье.
— Да, Женя, — Эркин облизал ложку и отхлебнул чаю, от которого по телу разлилась тёплая волна. — А что за праздник сегодня? Меня участковый поздравил, бригадир, и ты сейчас… А я и не знаю.
— Эркин! — Женя распахнула глаза. — Ты забыл?! Сегодня же двадцатое!
— Ну… ну это я помню, а праздник-то какой?
— Сегодня годовщина, Эркин! Ну?
— Годовщина чего?
— Освобождения. Эркин, год назад рабство отменили. Ну же, вспомни.
Эркин медленно поставил на стол недопитую чашку. Свёл брови.
— Вот, значит, что, — тихо сказал он. — Я тогда и не знал, что это было… двадцатого, — невесело улыбнулся. — Рабу все дни одинаковы.
Женя молча смотрела на него. Эркин прикрыл глаза, стиснул зубы, явно пересиливая себя. И наконец улыбнулся.
— Спасибо, Женя, я — дурак, это и в самом деле праздник.
— Ну, Эркин, ты совсем не дурак, не выдумывай, — рассердилась Женя. — И чтоб я этого больше не слышала. Отрезать тебе ещё торта?
Эркин погрузился в столь демонстративное глубокое раздумье, что Женя рассмеялась. И он удовлетворённо улыбнулся.
— Неудачно, что я во вторую, да?
— Ничего страшного. Ты знаешь, мы по авральному режиму теперь работаем.
— По какому?
— Работа не по звонку, а сколько нужно, — улыбнулась Женя.
— Ага, — кивнул Эркин, — тогда знаю. Мы так же. Завтра я с двух, а когда вернусь… — он развёл руками.
— Как сегодня, — понимающе кивнула Женя.
— А может, и позже. Но за ёлкой я завтра с утра схожу. И ещё… у нас картошка кончается, так? Вот и куплю.
— Хорошо, — согласилась Женя.
Они обговорили всё на завтра, и Эркин решился.
— Женя, тебе… тебе понравилось? Ну, как в спальне стало?
— Конечно, — улыбнулась Женя. — Так красиво, ты молодец, и с зеркалами… ты специально их так поставил?
Эркин кивнул. Женя ласково погладила его по голове и плечу. Он, как всегда, перехватил и поцеловал её руку. И встал.
— Поздно уже. Ты не успеешь выспаться.
— На такой-то кровати? — лукаво улыбнулась Женя.
И вдруг зевнула.
— Ты иди, ложись, — заторопился Эркин. — Я сам всё уберу.
— Ладно, — не стала спорить Женя. — Ты торт под окно поставь. И картошку.
— Да, хорошо.
Эркин собрал со стола посуду, свалил её в раковину и стал мыть. Женя помедлила у двери, глядя на него. Эркин быстро обернулся и улыбнулся ей.
— Иди, Женя. Я быстро.
Женя кивнула и ушла. Оставшись один, Эркин домыл и расставил на сушке посуду, убрал в шкафчик под окном кастрюлю с картошкой и коробку с тортом, протёр клеёнку на столе. Ополоснул и повесил тряпку, расправил нарядное кухонное полотенце. Его и ещё три таких же им подарили на новоселье. А для Тима Женя купила кухонную скатерть и десять салфеток. Всё правильно. Дарили им, дарят они. Всё правильно. Он ещё раз оглядел кухню, погасил свет и вышел.
Женя уже спала, но свет она оставила. И Эркин, раздеваясь, полюбовался и мебелью, и безмятежно спящей Женей. Он выключил свет и мягко нырнул под одеяло, лёг рядом с Женей. А что, перины нет, что ли? Упругая жёсткость нового матраса, прохлада простыни, мягкая тяжесть одеяла и тепло живого тела рядом. Он осторожно подвинулся к ней. Женя вздохнула, не открывая глаз, и положила руку ему на грудь.
— Спи, милый. Спи, мой хороший.
Эркин накрыл своей рукой её ладонь, прижал к себе. Глубоко вздохнул. Надо спать. Женя устала, ждала его, надо будет завтра сказать ей, пусть не ждёт, ложится спать, а то она не высыпается. Женя дышала ровно, и он очень осторожно погладил себя её рукой и медленно распустил мышцы. Всё, всё, не думай и не мечтай, надо спать. Сегодня год твоей свободы, год с того дня, когда ты сидел на заднем крыльце господского дома и смотрел на распахнутые ворота. И ты даже не знал, какой это день. Просто сидел и смотрел. И вот… Это его дом, его… жизнь. Рядом с ним лежит Женя, его… его жена, да, она — жена ему, а он — её муж, в соседней комнате спит их дочь. И всего год…
Мысли путались, сладко ныли натруженные и промятые в душе мышцы. Эркин вздохнул и улыбнулся, засыпая.
* * *Празднование затянулось за полночь. Они сами не ожидали, что так получится. Что поздравить их придут и врачи, и из комендантского взвода и сёстры… Кто-то просто поздравлял и уходил, кто-то задерживался ненадолго, и было так хорошо, так необычно хорошо… Все они надели свои самые нарядные рубашки, многие щеголяли в джинсах и купленных в городе брюках, ни один в рабском не был. И на столах всего вдоволь, и бутербродов, и пирожных, и конфет… Вина, правда, оказалось в обрез. Чтобы угостить всех пришедших поздравить, сами по второму глотку не сделали. Но и без этого веселья хватало. Пели, танцевали, выталкивая друг друга из-за пианино.
Шум веселья далеко разносился по парку. Стоя за деревом, Чак тщетно пытался разобрать смутные — из-за задёрнутых штор — силуэты. Пог-ганцы! Ни его, ни Гэба позвать и не подумали. А ведь это и их день. И в складчину ихнюю он бы внёс и за себя, и за Гэба. Так ведь — нет, даже не обмолвились, сволочи, поганцы. День Свободы. Так беляков назвали и ублажают, а своих… Очередной взрыв хохота заставил его передёрнуть плечами и сплюнуть. Поганцами были, поганцами и остались, подстилки черномазые.
Он отступил назад и не спеша пошёл к своему корпусу. Завтра его выписывают. Утром позавтракает, переоденется уже окончательно, последняя беседа с доктором и всё. С тремя тысячами в кармане он не пропадёт. Первое время.
Под ногами чавкала холодная зимняя грязь. Надо будет ботинки отмыть. Чтоб уж не совсем вахлаком, дворовым работягой смотреться. Жалко, тех ботинок так и не вернули. И перчаток с поясом. Ладно, у Гэба тоже всё отобрали.
Впереди смутно мелькнул чей-то силуэт. Гэб, что ли? Чего это он шляется? Чак подпрыгнул, ухватился за низкий толстый сук, подтянулся, ещё раз, и ещё…
Услышав за спиной шум, Гэб сразу метнулся вбок за деревья и уже оттуда посигналил тихим свистом. Чак ответил и спрыгнул на землю.
— Ты чего это? — вышел на дорожку Гэб. — По ночам бегаешь.
— Размяться решил, — небрежно ответил Чак, вытирая ладони о штаны. — А ты чего не дрыхнешь?
— Не твоя печаль, — отмахнулся Гэб. — Говорят, уходишь завтра?
— Это кто говорит? — хмыкнул Чак и кивнул. — Ухожу. А ты?
— Через неделю, — Гэб насмешливо улыбнулся. — Деньги на меня ещё не пришли.
— А-а, — равнодушно ответил Чак.
Гэб помедлил.
— Надумал уже, куда подашься? — безразличным тоном спросил он И, так как Чак молчал, вынужденно пояснил: — Чтоб нам в одном городе не оказаться.
— В Колумбию вернусь, — не слишком охотно ответил Чак.
— Не боишься? — насмешливо спросил Гэб.
— Кого мне бояться? — как можно презрительнее ответил Чак и даже сплюнул.
— Ну, твоё дело, — пожал плечами Гэб. — Это тебе со своими… недобитыми встречаться.
Чак стиснул зубы так, что на щеках вздулись желваки.
— А тебе встречать некого? — тихо спросил он.
— По хозяйскому слову, — повёл плечами Гэб. — На мне вины нет.
— Мг, — кивнул Чак. — Это ты недобитку и объяснишь. А мне… я подранков не оставлял.
— Ну-ну, — хмыкнул Гэб и повторил: — Твоё дело.
— Моё, — кивнул Чак. — А ты куда?
— Пока не в Колумбию. А там посмотрю, — улыбнулся Гэб.
— Смотри, — согласился Чак и добавил: — Смотри, на дороге мне не попадись.
— А ты тоже поглядывай.
И до своего корпуса они шли рядом, но каждый сам по себе.
