Исай Лукодьянов - Очень далекий Тартесс (сборник)
— Виктор! — взревел Андрей.
— Погоди. — Виктор, прищурясь, в упор разглядывал Жан-Жака. — Но с одним условием, Иван Яковлевич. Мы вас оставим там, в одиннадцатом году. А из тех шестнадцати с осьмушкой килограммов, которые вы нам дадите, мы отольем золотую плевательницу с вашим барельефом и установим ее у входа в институт — в назидание, так сказать.
— Позвольте! — У Жан-Жака глаза побелели от злости. — Это уже слишком!
— А грабить музеи — не слишком?
— Почему грабить? Мы возьмем с капа… с капиталистов! И кроме того, этих людей давно уже нет на свете…
— Не понимаю, почему вы упрямитесь, Иван Яковлевич? — спросил Виктор почти ласково. — Вам будет там хорошо. Купите себе это… цилиндр. Станете изобретать телевидение, пенициллин, нейлон — разбогатеете как не знаю кто. Политикой займетесь. В католики запишетесь. Чего доброго, в премьер-министры выбьетесь. А мы вас будем навещать. Не часто, конечно, но будем. Ну?
— Как вы смеете! — закричал Жан-Жак, его белое лицо и желтые волосы были мокры от пота. — Да если бы я хотел украсть, то просто съездил бы лет на сто назад и… м-м… экспроприировал ценности губернского казначейства в нашем же городе…
Я подумал, что это вполне логично. Действительно, губернское казначейство — куда проще. Да и к тому же Рыжов в роли гангстера…
— Слишком просто для вас! — орал Андрей. — Вы человек с размахом!
— Не имеете права! Я вас… Я хотел вас проверить!
В общем, поднялся такой шум, что я чуть не оглох. Они все трое дико кричали друг на друга. Виктор требовал, чтобы Жан-Жака высадили в одиннадцатом году. Андрей хотел привезти его обратно, чтобы предать общественному суду. А Жан-Жак, тоже разъяренный, обвинял их в хулиганстве.
Наконец они угомонились. Некоторое время в рубке было совсем тихо. Мне не хотелось вмешиваться в их дела, я только напомнил о своей просьбе: если можно, слетать ненадолго в Древнюю Грецию, на остров Самофракию. Жан-Жак махнул рукой и устало закрыл глаза.
Виктор принялся перестраивать путевую программу, а Андрей вытащил стопку карт, отыскал нужную и определил координаты Самофракии, или, по-современному, Самотраки.
— 40°3О' северной широты, 25°3О' восточной долготы, — сказал он. — Даю команду на рули.
Все-таки удивительная машина СВП-7! Время со скоростью двухсот миллионов часов в час неслось за бортом, огражденным защитной зоной нуль-времени. Я бы сказал, со скоростью мечты… И ведь никто со стороны не может увидеть машину. Вихрь, дерзкий взлет человеческого гения…
Не знаю почему, в памяти всплыли строки Луговского:
В небе древний клич уходящих стай, Проплывает путь, за верстой верста.
Сердце птичье томит даль безумная, Пелена морей многошумная…
Я не птица, но и я вдруг ощутил, как это удивительно верно: сердце томит даль безумная… Нет, не могу выразить даже приблизительно свое ощущение полета во времени…
— Ребята, — сказал я, — я преклоняюсь перед вами. Вы победили время. Помните древнейшего бога греческих мифов? Хронос — так его звали. Хронос — олицетворение времени. Ужасный, жестокий Хронос пожирал своих детей. Его сестра — жена Рея спасла Зевса, обманув Хроноса и подав ему вместо Зевса камень. А когда Зевс вырос, он восстал против Хроноса, заставил его извергнуть пожранных детей — новых богов и бросил его в Тартар. Время пожирало людей и события, но вы, ребята, победили его. Вы — новые боги, титаноборцы!
Я хотел им еще сказать, что Хроноса изображали с косой и серпом в руках и с ребенком в зубах, что римляне называли его Сатурном, но побоялся, как бы Андрей не поднял на смех мою восторженность. У него способность портить мне настроение.
Но Андрей ничего не ответил. Он и Виктор что-то делали у пульта — очевидно, мы приближались к цели.
— Замедляю, — сказал Виктор. — Андрюша, поднимись на три тысячи метров, уточнимся визуально.
Андрей тронул клавиатуру блока пространства. И вдруг — я чуть не вскрикнул от удивления и восторга — на внезапно вспыхнувшем экране возникла глубокая синь Эгейского моря. Слева показались ярко освещенные солнцем скалистые, изрезанные берега далекого острова.
— Вот твоя Самофракия, — сказал Андрей.
— Левее! — скомандовал Виктор. — Держи на этот мысок. Стоп! Дай увеличение.
Машина замерла во Времени-Пространстве над островом. Да, это была Самофракия! Я сразу узнал знакомые по картам очертания. Увидел каменистые склону горы Фенгари, поросшие темно-зеленым кустарником, и разбросанные тут и там стада коз и овец, и рыбачьи лодки у берега… Древняя Эллада, залитая серебристо-голубым светом, мирно лежала у нас под ногами… Можете представить, что творилось у меня в душе!
Мы начали медленно снижаться, чтобы осмотреть остров и разыскать Нику. Андрей тихонько разворачивал изображение на экране, и перед нами возник белый круглый храм; его верхний ярус состоял из множества колонн, увенчанных конической кровлей.
— Арсинойон! — воскликнул я, у меня дух перехватило от счастья.
— Выражайся точнее, Леня, — сказал Андрей. — Что это за кафетерий?
— Я же говорю — Арсинойон. Его построила в 281 году до нашей эры Арсиноя, дочь египетского правителя Птолемея Сотера. Она посвятила его великим богам. Здесь должно быть сорок четыре колонны…
— Верим, верим, не надо пересчитывать. Но где же Ника?
— Ники еще нет. Вернее, уже нет… Ну я расскажу, если хотите… После смерти Александра Македонского его военачальники — их называли диадохами — расхватали завоеванные земли. Птолемей Сотер захватил Египет, а Антигон Одноглазый со своим сыном Деметрием Полиоркетом сделался царем этих мест. Конечно, диадохи передрались друг с другом. Деметрий Полиоркет разгромил в морском сражении флот Птолемея — в память этой победы и воздвигли Нику. А позднее Полиоркет был разбит, разгромлен, и Самофракия попала в руки Птолемея. Тогда-то, вероятно, Нику и сбросили с пьедестала и построили Арсинойон…
Я рассказывал сбивчиво, торопливо, но ребята, кажется, слушали с интересом.
— Понятно, — сказал Андрей. — Раз стоит Арсинойон, значит, Ника сброшена. Виктор, двинь во времени помалу назад.
Щелчок включенного хроноквантового генератора, и время пошло назад. Экран затуманился.
— Потише, Виктор! Дай минимум. Ага, вот!
Над синим-синим морем, на высокой скале, обтесанной в виде крутого корабельного носа, высилась Ника Самофракийская — мраморная богиня Победы. Бурно устремленная вперед, навстречу ветру, она в одной руке, опущенной вниз, держала копье, а в другой — рог, поднесенный к запрокинутой назад голове. Богиня трубила победу! У нее было гордое, прекрасное лицо, и волосы, летящие на ветру…
Как она была хороша! И как на месте!
Мы слова не могли вымолвить — нас охватил восторг прикосновения к великому искусству.
Первым опомнился Андрей. Он оглянулся и ткнул Виктора в бок. Мы тоже оглянулись. Жан-Жак с интересом смотрел на экран.
— А что, если его — туда, к диадохам? — тихо сказал Виктор.
— То-то они обрадуются, — усмехнулся Андрей.
— Ребята, — сказал я, — очень вас прошу, еще немного назад. Надо поймать момент установки Ники. Заснять на пленку, скульптора повидать — ведь он неизвестен, знаем только, что принадлежал к школе Скопаса… Лично я думаю, что Нику изваял сам Скопас — этакая силища. экспрессия… И если мы ее заберем отсюда и переместим в пространстве и времени, Птолемей не сможет сбросить ее с пьедестала и разбить. Спасем Нику!
Жан-Жак усмехнулся и покрутил головой, а ребята снова наклонились к пульту.
— Постойте? — крикнул я, пораженный вдруг странной мыслью. — А как же наша Ника там, в багажнике? Ведь если она…
Ребята покатились со смеху.
— Эх ты, лирик, — мягко сказал Андрей. — Титаноборец. На-ка, посмотри.
Он включил экран грузового отсека. Я увидел разбросанные рогожи и веревки. Безрукая, безголовая статуя исчезла бесследно.
4. НИКЕЯ
Отрывок из поэмы, записанной на магнитофон Л.Шадричем с голоса аэда:
Память, сограждане, боги даруют нам, смертным, в подарок,
В дар драгоценный, дороже железа и меди тягучей,
Тонких хитонов дороже и кубков златых двоеручных.
Нам же, аэдам-кифаробряцателям, боги велели:
Ведать сказанья далеких времен о богах и героях,
О чудесах, сотворенных Афиной, о знаменьях Зевса,
Песни слагать и тревожить перстами кифарные струны.
Люди за то, на пирах услаждаясь звучаньем кифары,
Жареным мясом и светлым вином услаждают аэда.
Ныне послушность в персты мне вселила Афина Паллада,
Памяти силу и мужество голоса мне укрепила,
Дабы поведать о чуде недавних времен небывалом:
Царь Александр Филиппид македонский, блистающий силой,
Богу Арею подобный, мужей-копьеносцев губитель,
Некогда мир покорил, овладевши землей и народом.
Все же не мог Александр избежать неминуемой Керы:
Нет, не копье и не меч, не стрела, заощренная медью,
— Тягостный жребий смертельной болезни сразил Александра.
Только развеялся дым от костров погребальных, немедля
Множество царств меж собой поделили мужи-диадохи,
Меднообутые войск предводители, слава Эллады.
Были средь них Птолемей, Лисимах и Кассандр богоравный,
И Антигон Одноглазый с Деметрием Полиоркетом.
Был и Никатор — Селевк, и немало других диадохов.
Правил Египтом Сотор Птолемей, предводитель героев,
Полиоркет же Деметрий с отцом. Антигоном суровым,
Правили Фракией с нашей землей — Самофракой цветущей,
Островом вечнозеленым средь моря, обильного рыбой.
Боги вселили раздоры и зависть в сердца диадохов.
Царь Птолемей, меднобронный Сотер, повелитель Египта,
Множество черных собрал кораблей, оснастил парусами
И на катках повелел их спустить на священное море.
Тонких далеколетящих египетских копий собрал он,
Луков, мечей медноострых, и масла в амфорах, и мяса.
Выйдя в поход, Птолемей с шлемоблещущим войском
Вздумал владенья отнять у Деметрия Полиоркета,
Дерзко свершив нападенье нежданное с моря.
Близ Саламина встретив врагов, корабли Антигона
В битву вступили жестокую с войском царя Птолемея.
С треском сводя корабли и сцепляясь крюками для боя,
Бились мечами ахейцы и копья друг в друга бросали,
Кровное братство забыв под кровавой эгидой Арея.
Боги решили отдать предпочтенье врагу Птолемея,
Полиоркету Деметрию, сыну царя Антигона.
Бурно с Олимпа шагнула в сраженье крылатая Ника,
Крылья богиню несли над верхушками мачт корабельных.
Левой рукою копье поднимала крылатая Ника,
Правою, рог прилагая к устам, возвестила победу.
Полиоркета избравши корабль, на носу черноостром
Стала она, кораблям Птолемея копьем угрожая.
…
В сердце своем веселяся, Деметрий отдал повеленье
В жертву богам, как пристойно, свершить на брегу гекатомбу.
После же войско всю ночь, до восхода багряный Эос,
Пищей героев — поджаренным мясом с вином угощалось,
С луком сухим, с чесноком благовонным вприкуску —
Так же, как вы угостите аэда за это сказанье.
В память победы Деметрий искусного вызвал Скопаса,
Дабы воздвиг на утесе, над гаванью Самофракийской
В память победы морской изваянье крылатыя Ники.
Есть меж Кикладами остров, поросший колючкой,
Парос, где множество мраморных скал и утесов.
Глыбу паросского мрамора выбрал Скопас богоравный
Тяжкоогромную, чистую, трещин лишенную черных.
Молот тяжелый и острый резец из седого железа
В мощные руки зажав, обрубил он излишества глыбы,
Сущность оставив богини Победы, стремительной Ники.
После, огладивши статую начисто скобелем острым,
Воском пчелиным до ясного блеска натер изваянье —
Изображенье богини Победы, крылатыя Ники,
На корабельном носу устремленный в бурном порыве.
…
Гражданам Фракии царь Антигон, победитель Сотера,
С сыном Деметрием мирным житьем насладиться не дали:
Видно, напрасно им Ника победу дала над врагами.
Славы возжаждав, Деметрий с отцом устремились к Афинам,
Новые войны начав, угрожая селеньям ахейским.
Вечные боги послали тогда предсказанье на остров:
Днем, средь сиянья лучей Гелиоса, в глазах у народа
Статуя Ники крылатой исчезла с утеса над морем —
Будто и не было здесь сотворенной Скопасом
Ники крылатой, шагнувшей вперед с корабельного носа.
…
В битве при Ипсе погиб Антигон, пораженный железом,
Сын же, Деметрий, спасаяся бегством, ушел от погони…
5. РАССКАЗЫВАЕТ ЖУРНАЛИСТ Э.Д.МЕЛОУН
