Андрей Валентинов - Ангел Спартака
Пыль... Отчего так много пыли? Ее здесь всегда много, но сегодня вообще хоть не дыши. Не дыши, глаз не открывай.
— Ой убили! Ой убили-зарезали! Всех убили, до последнего, кожу содрали, на кипарисах развесили, Спартака-старшого в цепи заковали! Ой, люди добрые, чего было, чего было!.. А? Чего было? Так все же говорят, все. Нет, сама не видела, но так ведь все...
Сколько пыли! Не иначе ветром утренним нанесло. Или я просто не замечала, все по сторонам смотрела, ласточек в небе считала. А вот сегодня почему-то все сандалии собственные рассматриваю. Не хочется взгляд поднимать.
— Восславьте богов, квириты! Сокрушены супостаты, всеконечно сокрушены. Хвала тебе, Юпитер Капитолийский, хвала тебе!..
Людно сегодня на форуме помпейском. Торговцев, что из сел окрестных приезжают, не слишком — не иначе букцины распугали, зато местных полно. Сошлись, сбежались. «Волчицы» сонные — прямо с подстилок соломенных, гуляки не похмеленные с рожами небритыми, разносчики уличные, носильщики, стражники. Еще бы, новость такая!
А какая, собственно?
— Сам видел, слышал сам. Все, все видел! Я тогда аккурат к Везувию подъезжал. Гляжу: бегут. Нет, вначале не увидел — услышал. Букцина, значит, заиграла. Сначала одна, потом другая...
— Значит, протрубили в букцины — громко так, от души, потом — вроде как топот конский. Гляжу на дорогу, а там...
— Вначале конные, с сотню, не меньше, потом и пехота — бегом, с копьями наперевес. Крепкие такие, в годах, не иначе ветераны...
Слушают. И я слушаю. То ли в третий раз, то ли в четвертый.
— Я к вилле ближайшей, что возле Везувия, а туда не пускают. Стоит десяток крепких ребятишек — опять же с копьями, а дальше этот, на древке, серебряный. Ну значок когорты который. Гляжу, а на серебре — жаворонок, тоже Из серебра. И цифра — то ли пять, то ли шесть...
Пока мы из Испании плыли, трюмные благовония вдыхали, от скуки да от качки о многом с сенатором Примом поговорить пришлось. И о Риме проклятом, и о Сулле, и о кампании нашей. Умен он, Прим, и знает много. Таких, наверно, и следует в сенат назначать. Только ум у него тоже — сенаторский, непростой. Вот, скажем, слухи, болтовня обычная. Вроде бы невеликое дело — всегда люди языками чесали. И прежде, и теперь, и через тысячу лет будут. Только для Прима-сенатора это не просто словеса пустые да глупые — источник. Так и сказал он: «Источник», вроде того, что на поляне лесной увидишь. He беда, что вода мутная — пить все равно можно, если дать отстояться. Врут, перекручивают, но правду сыскать таки можно. Если, конечно, знать как. Прим мне сказал — как. Благо времени на все хватило и на это Долго плыли! Не так и сложно оказалось. Вначале следует найти этот самый «источник» — говоруна длинноязыкого, кто первым болтать начал, кто волну пустил.
Слухи, конечно, не только «источник». Ручеек и оружием стать может, если, к примеру, яду в него плеснуть. Но это уже иной разговор.
— Точно, точно, шестая когорта. Они уже с ночи на Везувии были, и лагерь разбить успели, и все вокруг прочесать...
Вот и хлебаю я из источника этого — полными горстями. Противно, но надо. А тут еще пыль. Откуда ее столько?
— Давно пора на крест этих разбойников! Где же видано такое? Десять рабов бежали в один день. И у меня бежали, и у соседа. Не иначе к разбойникам этим проклятым и подались. На крест, на крест!
— Ой убили! Ой убили-зарезали! Всех убили...
* * *— Я так поняла, Аякс. Болтают многие, площадь целая, а видел всего один. И не видел даже толком.
— Чего ж не видел, госпожа Папия? Все видел, все сходится: шестая когорта, ветеранская, жаворонок на значке.
— И больше ничего. Пока мы знаем, что Квинтилии Басс у Везувия, наверное, и сам Глабр туда уже подоспел — или подоспеет вот-вот. И все! Боя не было, убитых не было, пленных. А ты: разбили, убили!
— Ну... Понятное дело, на то и болтают. Один сказал: пришли, второй: в бой вступили, третий: строй прорвали, четвертый: лагерь захватили.
— Угу. Эх, взять бы этого болтуна, за ворот встряхнуть, ножик к горлу приставить!
— Это можно, Папия! Прослежу за ним, а ближе к утру…
— Нет, не стоит, все, что знал, он уже рассказал. Глядишь, завтра новый говорун объявится — и его послушаем. Приказ помнишь: наблюдать и докладывать, не больше. Пока мы свое дело сделали, ты прав. Будем ждать.
— Только... Последнее это дело, госпожа Папия, — ждать. Оно, бывало, стоишь, выхода на арену ожидаешь...
— Мы давно на арене, мой Аякс. Не спеши! Слушай, пыль-то откуда? Никогда не видела, чтобы так много...
АнтифонНе спешить! Легко сказать, не спешить. Перед битвой — еще ладно, а когда бой начался? Твои друзья уже воюют, им в лицо Смерть глядит, а ты!..
Но тогда, в те далекие жаркие дни, и вправду никто не торопился. Что случилось, я поняла быстро: ветераны Квинтилия Басса заняли дорогу, которая на Везувий ведет, но дальше не пошли. Ждут! Понятно чего — Глабра ждут. И Спартак не торопится — тоже ждет. И Глабра-претора, и момента нужного.
Значит, и нам с Аяксом подождать следует. Хоть и прав одноглазый — последнее это дело. Ведь там, на Везувии, все наши: и Крикс, и Каст, и Ганник, и Спартак. И Эно-май тоже там.
Почему-то за него я не волновалась. Совсем. Мой белокурый бог на войне, я тоже. Мы хотели этого, надеялись, мечтали. Все идет правильно.
* * *— Стой, девочка, да! А ну стой! Стой, говорю!..
Ага, сейчас! Вот прямо-таки посреди улицы колонной коринфской замру.
— К-куда-а?!
И — лапища тяжелая на плече. Это уже хуже. Вот гарпии с даймонами! И Аякса куда-то унесло.
… Не куда-то, конечно. Сама ему, одноглазому, велела в дом к декуриону нашему наведаться — к привратнику знакомому. Вдруг там еще один «источник» заплещет? Вроде бы ни к чему мне охрана — две улицы всего-то и пройти С таберны дядюшки Огогонуса. И на тебе!
— Покажись-ка, цыпочка, да!
Пьяный? Пьяный, конечно, прямо вакхант. Дух, как из пифоса, рожа красная, в прыщах. При бороде — не из римлянин, значит. Но и не из наших. Говор чужой, сразу слышно.
— А ничего!
Скользнула чужая ладонь по груди, по бедрам. Дернулись пухлые яркие губы.
— Сойдешь! Десять ассов — только чтобы на все соглашалась. Пошли!
Для таких случаев мне Аякс и требуется. Только случай есть, Аякса же нет. И не будет, по крайней мере скоро. Далеко дом Феликса — за Форумом, за цирком.
— Чего стоишь, подстилка, да? Десять ассов мало? Остальное оплеухами добавлю, да.
Точно добавит! Все ясно, как на фреске, — торговец заморский, то ли грек, то ли сириец, завернул в Помпеи уд почесать, только-только в гостинице пристроился, только-только винца хлебнул. На охоту вышел.
На помощь звать? Пуста улица, не докричишься. И кто в добром городе Помпеях за «волчицу» вступаться станет, тем более незнакомую? Поглядела прямо в рожу его, в глаза, похотью срамной полные. Если бы про оплеухи не помянул, можно было бы и добром дело решить. А так... Не люблю, когда женщин бьют!
— Ну пошли, красавчик!
Улочку эту я сразу приметила. Даже не улочку — переулочек малый. Слева стена, справа стена. Маленький переулочек, всего на тридцать шагов. Ничего, мне хватит.
— Стой! (
Чего, прямо здесь? Ну городишко, срам один, да.
Это точно, сладкий мой. Срам! Поглядела вверх, туда где между стенами вечернее небо белело. Откуда-то столь ко пыли? Даже на зубах хрустит.
Посмотрела вперед — пусто. Назад — тоже пусто.
Ладно, здесь так здесь, да. Скидывай тунику.
Сейчас, сердце мое, сейчас! Нож у пояса... Ладно, и заколкой обойдусь. Не впервой!
… Тебе нельзя молиться, Учитель. Ты не станешь слушать нас, бесхвостых обезьян, не станешь слушать Своего брата, даже приказ Отца для Тебя — не всегда приказ. Тысяча тысяч быков — для Тебя не жертва, Ты меряешь, взвешиваешь и делишь миры, что Тебе моя просьба, просьба беглой рабыни, мечтающей о том, о чем не смеют мечтать даже цари? Поэтому я не буду Тебя ни о чем просить и жертвовать Тебе ничего не стану, но поступлю, как Ты поступаешь. Закон выше приказа, выше любви, выше всякой мольбы, только у меня свой Закон, Учитель, в нем всего одна заповедь, и проста она, как сама смерть. Рим должен погибнуть, погибнуть, погибнуть, и волку выть на Капитолии! Когда тонешь, хватаешься за соломинку. Когда дерешься насмерть, бьешь врага заколкой для волос. Поэтому я попрошу Другого, того, кому любы жертвы, люба кровь, и смерть тоже люба, того, кто обещал помочь. Да не откажет!..
* * *— Эй, ты чего, девочка?!
— Диспатер, Отец Подземный, Невидимый, даруй нам, поднявшимся против проклятой Волчицы, победу. Прими, то, что я даю!
АнтифонПод ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он над всеми сынами гордости...
