Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1
Но стоило ей мысленно произнести это имя, как из-под прикрытых век выступили слезы. Вмиг мокрым стало лицо. Так начиналось каждое ее утро.
* * *Шеф шагал по грязной дорожке, по обеим сторонам заставленной теплыми шатрами, которые совсем нечасто приходилось покидать викингам во время лагерного зимовья. На плече его подрагивала алебарда, на руках поблескивали стальные рукавицы, но шлем был оставлен в кузнице. Ему намекнули, что кольчугу и шлем для holmgang’a надевать необязательно. Поединок — это дело защиты чести, а потому его телесные последствия, как-то: жизнь или смерть — первостепенного значения не имеют.
Но это отнюдь не значило, что на поединках не убивают.
Holmgang всегда требовал участия четырех человек. Основные виновники поединка осыпали друг друга ударами, однако ж уберечься от них могли лишь с помощью товарища, который, орудуя щитом, отражал удары и выпады. Жизнь основного участника, таким образом, зависела от мастерства его помощника.
Шеф же собирался явиться на поединок без сопровождающего. Бранд со своей командой вновь отправились грабить окрестности. Торвин едва не рвал в клочья свою бороду, но в качестве жреца Пути он не имел права быть участником. Если бы он и решился на это, судьи ему все равно бы не позволили. То же касалось Ингульфа, хозяина Ханда. Единственным, по сути, человеком, к которому он мог бы обратиться с этой просьбой, был сам Ханд, и стоило этой мысли утрястись в голове Шефа, как он немедленно заключил, что Ханд, узнай он об обстоятельствах Шефа, с удовольствием вызовется помочь ему в поединке. И тем не менее Шеф твердо пояснил своему другу, что в его услугах он не нуждается. Помимо всех прочих соображений, он не сомневался, что в самый важный момент, когда противник занесет над ним меч, Ханд будет пристально рассматривать кочку в болотах, где он только что заметил цаплю или вылезшую из топи выдру, чем, возможно, предрешит участь не только Шефа, но и свою собственную.
— Я сам сумею себя защитить, — объявил он жрецам Пути, собравшимся, к его немалому удивлению, в тот день со всего лагеря, чтобы надавать ему советов.
— Не для того мы заступались за тебя перед Змеиным Глазом и вытаскивали из лап Ивара, — пробурчал Фарман, жрец Фрейра, известный своими посещениями загробных миров.
— Как же тогда ты можешь верить в судьбу? — возразил ему Шеф, и жрецы вынуждены были умолкнуть.
Впрочем, сейчас, направляясь к месту holmgang’a, он знал, что тревожит его не сам по себе исход поединка. Он отнюдь не уверен, что судьи позволят ему биться одному. Это-то и волнует его по-настоящему. Ибо если он не получит их разрешения, ему во второй раз придется уповать на милосердие викингов, вновь представ перед их судом на vapnatakr. Стоит вспомнить то клацанье и восторженный рык тысяч глоток, как все внутренности начинает сводить судорога.
Он прошел через проем лагерного вала и направился к притоптанному лугу, где уже собрались воины. По мере его приближения каждый норовил отпустить остроту или приветствие. Толпа расступилась, пропуская его. Он оказался в небольшом кольце из сплетенных меж собой ивовых прутьев. Между дальними его краями было не больше десяти футов. Торвин объяснил ему, что по правилам holmgang должен происходить исключительно на острове в текучей воде. Если же, однако, поблизости ничего подобного обнаружить не удалось, поединок устраивался на суше на условном «островке». При этом никакого передвижения по ходу holmgang’a не допускалось: противники вставали в стойку и бились до тех пор, пока кто-то из них не свалится замертво. Равным образом поединок подлежал прекращению, если один из участников не может сражаться дальше либо же договорился о выкупе, а также если бросит оружие или выступит за пределы огороженной площади. Закончив бой двумя последними способами, приходилось рассчитывать только на милость врага, который вправе был потребовать смерти либо увечья… Если же участник показал себя трусом, то судьи без колебаний подтверждали выбор его противника, а то и назначали сразу обе кары.
У границы ристалища уже находились оба противника Шефа. Первым был тот гебридец, которого он лишил пары зубов, по имени Магнус. Его обнаженный клинок вороненой стали был начищен до такого блеска, что в тусклом свете пасмурного утра казалось, будто змеиный узор на лезвии начинает сам по себе корчиться и извиваться. Рядом стоял его товарищ, высокий, спесивого вида воин средних лет с изборожденным шрамами лицом. В руках он держал необъятных размеров разукрашенный деревянный щит, снабженный металлическим ободом и набалдашником. Удостоив их своим вниманием, Шеф неторопливо оглядел первые ряды присутствующих, чтобы отыскать среди них судей.
На несколько мгновений сердце его перестало отсчитывать удары. Впереди всех стояло четверо знатных воинов, но взгляд его тут же застыл на одном из них. Бескостный и на сей раз облачился в роскошный ало-зеленый наряд, но шлем отложил в сторону. Прямо на него смотрели студенистые глаза с невидимыми ресницами. Тут же отметив и непроизвольную судорогу Шефа, и его попытку немедленно придать лицу бесстрастное выражение, глаза сразу обрели спокойствие, подозрительность уступила место брезгливой насмешке.
Ивар зевнул, потянулся и собрался уходить.
— Я устраняюсь от судейства в этом поединке, — объяснил он, — у нас с петушком этим свои счеты. Начнет еще говорить, будто я судил нечестно… Жаль, но придется мне уступить его Магнусу.
Ближайшие наблюдатели приветствовали это заявление дружным ревом. Гулом одобрения отозвались дальние ряды. И Шеф еще раз убедился, что в Армии не бывает решений, не нуждающихся в общем согласии. Не заручившись поддержкой воинов, их вожди могли попасть в трудное положение.
После ухода Ивара судейство перешло к трем оставшимся маститым воинам. Все трое были в прекрасных, отливавших серебром доспехах. В том, кто стоял посередине, Шеф узнал Хальвдана Рагнарссона. Он был старшим из братьев и снискал себе славу неистовым нравом и необузданной драчливостью. Он не мог похвалиться мудростью Сигурда или умением Ивара наводить на людей ужас, однако не знал снисхождения к людям, поступившимся правилами чести.
— Где же твой товарищ? — хмурясь, осведомился он.
— Я могу драться без него, — ответил Шеф.
— Драться ты можешь только с ним! По условиям holmgang’a, ты должен явиться в сопровождении товарища со щитом. А если ты заявился сюда без него, это все равно что ты согласен сдаться на милость твоего противника. Итак, Магнус, что ты пожелаешь с ним сделать?
— Мне не нужен помощник! — закричал Шеф, делая шаг вперед и с силой втыкая ратовище алебарды в землю. — А щит у меня есть. — С этими словами он поднял левое предплечье, к которому была привязана квадратная железная пластина, имевшая в поперечнике фут. Крепкие узлы намертво приторочили ее к локтю и запястью. — Я не собираюсь защищать себя досками. Вот мое оружие. Я — англичанин, а не датчанин!
Слова эти встречены были бурным проявлением чувств, среди которых, как показалось Шефу, нашлось место и любопытству. То, что армия обожала всякого рода неожиданности, он понял давно. Если на их глазах затевалось что-то действительно стоящее, викинги способны были поступиться правилами. Человек, которому хватало духу дерзить, когда он был заведомо не прав, мог надеяться на их сочувствие.
— Мы ведь не имеем права на это согласиться, — обратился Хальвдан к двум другим судьям. — Что скажете?
Ряды зрителей зашевелились. Огромный воин, в свою очередь увешанный серебряными бляхами, проложил себе дорогу к ристалищу и прошагал к судьям, около которых находился и Шеф. Стоящие чуть в стороне гебридцы наблюдали за сценой без всякого удовольствия. Шеф не верил своим глазам. Рядом с ним стоял его родной отец, Сигвард. Покосившись на сына, он повернулся к судьям, раскинул свои могучие руки, как человек, радеющий о всеобщем согласии.
— Я хочу держать щит перед этим человеком.
— Он просил тебя об этом?
— Нет.
— Тогда что у тебя за ставка в этом деле?
— Я его отец.
Ряды неистово заревели, выказывая нарастающее возбуждение. Что такое жизнь в зимнем лагере? Холод да скука. А здесь намечалось самое захватывающее дельце со времени провала приступа крепости. Словно дети, кровавые викинги желали, чтобы представление длилось как можно дольше. Они даже немного подтянулись к участникам, ловя каждое сказанное слово и тут же передавая услышанное товарищам. Их напор завораживал судей: они были преисполнены решимости судить по правилам, но не могли не соизмерять свои поступки с настроениями толпы.
Теперь они начали оживленно перешептываться. Сигвард воспользовался минутой, чтобы переговорить с Шефом. Подойдя к нему вплотную, он нагнулся на необходимую пару дюймов и заговорил с мольбой в голосе:
