Алексей Кулаков - Наследник (СИ)
— Ничего, с божией помощью мы любую беду одолеем. Зато по испытанию и награда. Да, сыно?
Видя, как тот расцвел в удивительно светлой улыбке, отец несколько отвлеченно подумал, что года через четыре сын вырастет в настоящую девичью погибель — и так–то уже кое–кто из них на него временами поглядывает. Ласково и со всем бережением погладив наследника по пепельноволосой голове, царь осведомился — открылось ли ему что–либо еще?
— Открылось многое, батюшка, только… Только не все смог понять. На мольбу мою, мне было сказано, что всякому плоду свое время. А за нетерпение свое буду я лишен детства. Это как?
Архипастырь тактично промолчал, не став встревать в разговор сына и отца — а последний посмурнел и явно вспомнил что–то личное, и при том глубоко неприятное.
— Ты мой наследник, Митя, а будущие правители всегда взрослеют раньше других детей. Мы с тобой об этом потом поговорим, ладно? Вот и хорошо. Что еще тебе непонятно?
Вместо ответа мальчик что–то очень тихо прошептал — что–то, от чего великий князь вдруг странно хрюкнул и явно забыл свои невеселые воспоминания:
— И это объясню. Года этак через два, пожалуй — если до той поры сам все не поймешь. Ты ведь у меня тогда совсем взрослый станешь, да? Погоди–ка.
Царь резко посерьезнел:
— Это что это такое тебе виделось?
Отрок неуверенно пожал плечами:
— Рождение брата.
Великий государь опять довольно заулыбался. Определенно, Господь всеблаг и милостив!
— Когда?!?
— Прости, батюшка, то мне не открылось.
— Гм. Надо бы Марью порадовать. Или обождать пока? Ты чего, сынок?
— Батюшка, так она же пустоцвет , да и умрет уже к тому времени. В семь тысяч семьдесят седьмом от Сотворения мира она, а через два года и князь–валий Темрюк Идарович…
Разом помертвевшим голосом мужчина задал один–единственный вопрос:
— Отравили?
Услышав, что десятилетнему пророку и это неведомо, великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси спрятал лицо в ладонях и ссутулился. Молчал в неподдельном сочувствии владычный митрополит, ожидал новых вопросов наследник — а властитель державы замер в полной неподвижности.
— Батюшка.
Царевич погладил родительскую руку.
— Может я на бумаге все запишу, а ты потом, как время будет, и прочитаешь?
Отняв ладони от бледного лица, на котором едва заметно выделялись две влажные дорожки от глаз к подбородку, правитель крепко обнял своего наследника:
— И то дело, сынок. Ты, поди, еще толком и не оклемался после всего, а я тут на тебя насел… Ступай отдыхать, и храни тебя Бог.
Оставляя за спиной печального отца и архипастыря Макария, осторожно подбирающего слова утешения и поддержки, мальчик чуть наклонил голову — чтобы никто не увидел его резко постаревших глаз и тонкой, змеиной улыбки.
«Первым делом помыться, вторым — поглядеть на себя в какое–нибудь зеркальце».
Вспомнив, где находится самое большое из виденных во дворце зеркал из полированного серебра, Дмитрий недовольно поморщился. Мысленно — окруженный со всех сторон стражей, чье количество в очередной раз увеличилось (с четырех до шести), наследник престола лицом напоминал скорее живую статую.
«В покои мачехи не пойду, пусть Авдотья поищет что–нибудь другое. Что там дальше? Точно, пора уже остричь волосы — до середины спины в самый раз будет. Ну а потом к малышне. Как я по ним соскучился!..».
— Брат, ты вернулся!!!
Не успев вовремя остановиться, царевич Иван со всего маху влетел в старшего брата, угодив головой в уже и так успевшие пострадать в родительских объятиях ребра.
— Ой…
Взъерошив и без того растрепавшиеся от быстрого бега волосы на его голове, Дмитрий счастливо улыбнулся и подтвердил:
— Да. Я вернулся!
* * *
Проследив, как с поставца убрали последние крошки прошедшего полдника и хорошенько протерли гладкую столешницу, Авдотья легким кивком отпустила теремных челядинок. Проводила их до самого порога царевичевых покоев, и с немым вопросом уставилась на двух знакомых постельничих сторожей, один из которых бережно держал берестяной короб с непонятными маленькими бутылочками, а второй прижимал к груди сразу полдюжины разных по размерам свертков.
— Доброго здоровьичка. Это вот.
Один из стражников выразительно тряхнул своими свертками.
— От Иванца сына Федорова, головы Печатного двора, государю–наследнику Димитрию Ивановичу.
Говорить, где сам книгопечатник, они не стали — и без того было понятно, что тот рылом не вышел ходить по переходам Теремного дворца. Не всякие князья того удостаиваются! Отойдя прочь из дверного проема, стройная челядинка показала лавку, на которую бравые воины тут же сложили свою ношу, подождала, пока они закроют дверь с внешней стороны и начала проводить аккуратную ревизию. Проще всего оказалось разобраться с содержимым короба: довольно изящные бутылочки содержали чернила, и если верить небрежным надписям на лоскутках материи, повязанных на узких горлышках, были они нескольких цветов. Алая как кровь киноварь, ярко–зеленые и темно–малахитовые, синие и неприятно бурые, угольно–черные и слабо–лазоревые. В самой же маленькой емкости плескались очень дорогие чернила, дающие насыщенно–медовый цвет — выдернув тщательно притертую пробку, она осторожно втянула в себя воздух.
— Фу!..
Потеряв интерес к коробу, любопытная «хозяйка» покоев стала разбираться со свертками, довольно быстро выяснив, что четыре длинных являются большими (поди, на каждый целиком шкура теляти и пошла!..) кусками пергамента — два нежно–бежевого цвета, один серо–белый, и еще один белый с синеватым отливом. В остальных свертках оказались три больших книги с девственно чистыми страницами, кипа бумажных листов, непонятно зачем склеенных в одну большую «простынь» и целая связка отличных гусиных перьев. Чудные дела! Вернув все как было, и секунду–другую постояв на месте, Авдотья дошла до двери, разделяющей Крестовую и Комнату для занятий, осторожно положив ладонь на изукрашенное резьбой дерево створки. Чуть надавила, и прислушалась к слегка гнусавому голосу посольского дьяка:
— На морях же Гишпания и Португалия — как кошка с собакой, и ежели приключится удобный случай напасть, никогда оного не упускают, поелику спор их о первенстве…
Убрав руку, личная служанка наследника медленно вернулась в Прихожую и задумалась, припоминая. После приказного дьяка ее соколик спустится в аптекарскую избу, постигать довольно вонючую алхимическую науку господина Клаузенда. Затем со своим новым духовником Мелетием будет изучать Лимонарь , писанный старым еллинским языком. Уйма времени до вечери!.. Сходив на поварню слегка подкрепиться, Авдотья поддалась внезапной сонливости и немного подремала в своей горенке. А проснувшись и приведя себя в порядок, решила прогуляться до храма — словами не высказать, как ей нравилось находиться под сводами собора Благовещения Богородицы и молиться там о сокровенном. Кому как не Пречистой понять тайные желания девушки из захудалого рода? Любящий муж, крепкий дом, здоровые детки… И чтобы соколик ее Митенька тоже не болел, и никакой напасти с ним более не приключалось — за те пять дней, что он сидел ни жив ни мертв в Успенском храме, она все сердце себе изодрала переживаниями.
— Доброго дня, боярыня.
Кинув медную полушку нищенке на паперти, верховая челядинка без особой спешки развернулась к тихо подошедшему (а хотелось сказать — подкравшемуся) мужчине средних лет. Еще один проситель? Или же просто любитель почесать языком с красивыми девицами? С тех пор, как она похорошела собой, а господин ее вернулся из Кирилло—Белозерской обители, и дня не проходило, чтобы у нее не пытались что–нибудь выведать, или попросить, или хотя бы познакомиться. Предлагали подарки, чуть ли не впихивали разные подношения, нашептывали лестные словеса…
— И тебе того же.
Правильно истолковав ее спокойный взгляд, быстро скользнувший по одежде, рукам и лицу, незнакомец степенно представился:
— Тимофей, Викентьев сын, торговый гость, да не из последних.
— Я рада за тебя.
Немного замявшись и явно не зная, как построить разговор, купец отбросил плетение словесных кружев, и выдал напрямую:
— Сделай милость, подскажи, каким даром поклониться государю–наследнику, чтобы он склонил слух к просьбишке моей?
Негромко фыркнув, челядинка сделала движение развернуться и уйти.
— Постой! Я ведь не для корысти какой.
Видя, что она немного приостановилась, проситель быстро ее догнал:
— Сынок мой с прошлой осени лежмя лежит — как медведь его на охоте заломал, так и не встает.
Явственно сглотнув тугой ком в горле, купец медленно продолжил:
— Он ведь един у меня наследник–то — сколь Господу не молился, пять девок опосля него народилось, и все. У вдовой сестры племяш подрастает, да только он еще титешник . Кому дело передам? Кто о моих позаботится, случись что? Я ведь и лекарей иноземных приводил, и по святым местам возил, сирым да убогим серебра раздал бессчетно, и обет во исцеление кровиночки своей принял — а ему все хуже и хуже, высох, словно щепка какая, на лице одни глаза только и остались. В обители одной подсказали, кто может помочь, так я словно на крыльях в первопрестольную…
