Падаванство (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
— Вы думаете? — с явным неудовольствием спросил военный министр, покосившись на Перовского.
— Да. Я готов взяться за реализацию этого плана. Лев Николаевич, у вас мысли изложены только так? В виде эскизов?
— Никак нет. Вот, — он указал на толстую папку на столе. — Там расписано подробно…
И тут прогремел взрыв.
Где-то вдали.
— Что это? — напрягся император.
Толстой же подошел к окну и скривился. Столб дыма поднимался оттуда, где он снял квартиру себе в доходном доме…
[1] Первое применение воздушного шара для разведки имело место в 1794 году во Франции.
[2] 100 саженей это 213 м, 46 верст это 50 км.
[3] 5–10 сажень это примерно 10–20 м.
[4] Здесь Лев Николаевич решил применить типичный для США XIX и XX века воздушный насос. Многолопастная крыльчатка относительно небольшого диаметра, которая разворачивается, как флюгер против ветра. Вращаясь, она через шестеренчатый редуктор, сильно понижающий обороты, приводила в движение кривошипный механизм, качавший вверх-вниз длинную тягу, уходившую вниз и приводивший простейшую помпу.
Часть 3
Глава 1 // Tres
Я чувствую, что в тебе еще осталось добро!
Йода
Глава 1
1850, января, 21. Санкт-Петербург
Николай Павлович стоял в домовой церкви и молился.
Честно.
Искренне.
Испытывая ужасные душевные терзания.
Тогда, во время взрыва, Лев Николаевич не выказал никаких эмоций, совершенно равнодушно отреагировав. Казалось, это его вообще не тронуло. Просто потом, чуть позже, во время приватного разговора, снова попросил дать ему отпуск. И император не смог найти в себе силы отказать. Четвертое покушение — это за пределами добра и зла, особенно после подрыва Фридриха-Вильгельма с семьей.
Отпустил.
С обетом небольшим, но отпустил.
И сейчас испытывал самое что ни на есть жуткое и неловкое чувство. Как тогда на Сенатской площади. Видит Бог, он не хотел всего этого… не хотел… но…
Сзади послышались осторожные шаги.
— Что там?
— Посольство английское горит. — доложился Дубельт.
— Какая неосторожность… — тихо произнес Николай Павлович.
— Все сотрудники успели покинуть помещение. Им оказана помощь. Разместили в доходном доме с видом из окон на взорванный ими.
— Славно, — кивнул Николай Павлович. — А документы?
— Взяли…
Леонтий Васильевич удалился, а император поймал себя на ужасной мысли о том, что ему начинает нравиться вот так действовать.
Он входил во вкус.
И это пугало… отчего Николай Павлович молился усерднее…
А вообще, ситуация с графом выходила призанятная.
По всем документам он прямо сейчас находился в Санкт-Петербурге, участвуя в очередных испытаниях 8-дюймовой пушки. Больших.
Там и лафет уже был сделан весьма любопытный. И снарядов в достатке. Так что — стрелять не перестрелять. Поэтому, если сумеет сделать все чисто, ему будет готово чистое и грамотное прикрытие. Мало ли что кому показалось? Человек работал.
Более того, была даже запланирована его аудиенция, в ходе которой он, Николай Павлович, подпишет его прошение на выделение земли под особняк. И чин по чину секретарь проведет «бумажку» по всем инстанциям с нужной датой.
И место-то такое…
Новую Голландию Лев себе просил. Там стояла морская тюрьма и располагался склад, но Николай Павлович охотно эти два острова[1] уступал. При условии, что граф не наломает дров. И главное — не подставится и его, государя, не подставит. Справится? Его остров. С разрешением строить на нем все, что душе угодно… в пределах разумного, конечно. Но высотное здание — вполне.
Оставалось дождаться новостей.
И Николай Павлович молился… и за спасение своей души, ибо считал, что все эти грехи на него лягут, и за Льва… за его успех…
* * *
Был уже поздней вечер.
Лорд Палмерстон сидел у камина и, потягивая горячий глинтвейн, изучал документы.
Очередное покушение и снова провал.
Этот граф казался заговоренным. Заказ убийства вождю дикарей. Провокация перестрелки с людьми Дубельта. Подводка фанатика с пистолетом. И, наконец, взрыв.
И такой глупый, случайный провал.
Граф остановился на первом этаже довольно дорогого доходного дома. А люди Палмерстона сумели перекупить коморку на четвертом. В соседнем подъезде. Со входом с черного входа, чтобы уважаемых людей не смущать.
Натаскали туда пороха в бочонках, забив им большую часть коморки. И ждали удобного момента. Причем там, у заряда, постоянно дежурил один из исполнителей. Какой-то шляхтич, ненавидевший и Россию с русскими, и конкретно этого графа.
И вот случился взрыв…
Совсем невпопад. Причем исполнитель не сбежал. Даже останков не нашли. Дом же доходный буквально развалило. Не готовила судьба эту постройку к таким испытаниям, не готовила…
Глупо.
Смешно.
Обидно.
Такая удачная возможность, и такой бестолковый провал…
Он взял из папки карандашный рисунок Льва и невольно поморщился. Крупные, жесткие черты лица. Даже в чем-то грубые и волевые. В эстетике викторианской эпохи — сущий варвар, дикарь. Еще и художник сумел ухватить очень эффектно давящий, жесткий взгляд.
Мундир на нем сидел хорошо.
Это да.
Ну и в целом он выглядел ухоженным. Что говорило о высокой самоорганизации и дисциплине личности. Отчего пугал он еще больше…
— Что же мне с тобой делать, — задумчиво произнес лорд, бросив с некоторым раздражением портрет на столик.
Агентура в России стремительно таяла.
Не вся еще ушла, конечно, но потрепало ее знатно. Русские ее начали вскрывать и давить удивительно ловко. Физически. И лорд даже стал подозревать, будто бы кто-то из сотрудников посольства завербован Дубельтом. Или кем-то еще из окружения Николая.
Слишком уж все быстро сыпалось.
Этот провал тоже дорого обошелся.
Доклад вообще чудом до него дошел. Один из вовлеченных агентов сумел ускользнуть, сбежав на территорию царства Польского. Где его укрыли и помогли переправиться в Пруссию.
С этим царством, к слову, тоже все складывалось неладно.
Суды шли за судами.
Пока Палмерстон не мог понять — случайность это, ставшее следствием попытки Николая найти денег для дырявого бюджета, или целенаправленная атака. Однако дела там складывались скверно.
Поляков вымывали из армии, флота и гражданской службы. В первую очередь тех, которые позволяли себе кричать всякое про царя и Россию. Причем делали это по вполне объективным причинам.
Кого-то, конечно, оставляли.
И не рубили поляков огульно, от плеча.
Более того, отдельные персоны даже повышали. Чем немало компенсировали вой. Но чиновники работали как никогда активно. По долгам, поместьям и прочему. Суды шли за судами. В ходе которых начинали поднимать документы на владения землей. А они имелись далеко не у всех и далеко не на всё. Что порождало различные прецеденты. Включая первые случаи лишения дворянства.
Выглядело все так, словно польскую шляхту методично лишали средств к существованию. Но осторожно и юридически грамотно. А он очень на нее рассчитывал…
Глинтвейн кончился.
— Джон! Эй! Джон! Еще подлей! — крикнул лорд Палмерстон.
И вернулся к размышлениям.
Агентура сыпалась, и Россия становилась на глазах все менее и менее прозрачной. Про управляемость и речи не шло. Даже те уважаемые люди, что могли бы отработать должок, прямо заявляли, что готовы императору покаяться в нем, нежели подставляться в чем-то новом.
