Капитали$т: Часть 1. 1987 (СИ) - Росси Деметрио

— Все равно не понимаю, — сказал я.

Голова от всего этого шла кругом.

— Саня прекрасно знал, что если вы салон откроете, то «краснознаменские» по любому набегут. И он мог бы им сказать, чтобы они вас не трогали. И они бы послушали... — Федя немного помолчал. — Ну, как... скорее всего, послушали бы. Они старших вообще не особо слушают. Мог, но не сделал, понимаешь? А сам я этот рамс не вытянул.

— Значит, Саша знал, что эта ситуация возникнет?

— Конечно, знал, — подтвердил Федя. — И еще он знал, что твой батя шишка партийная. Сане нужно было с «краснознаменскими» разобраться руками ментов. Сам он им приказать не может. Получается, что нужен кто-то, кто может. Вот как твой батя.

— Теперь понял, — сказал я. — А что, у него с «краснознаменскими» конфликт?

— Рамсы все время возникают, — подтвердил Федя. — Эти дебилы малолетние старших слушать не хотят. А значит, нужно кого-то из них резать, чтобы в чувство привести. А резать — это значит в зону, тут не отвертишься. В зону ж никто уже не хочет, — Федя тихонько рассмеялся. — Ему в «Софию» бабки уже в чемоданах прет ваш брат спекулянт, по хатам и карманам лазить не нужно, все и так в порядке! Но дело не только в этом...

— А что еще? — спросил я.

— Через полгода Володя Седой освобождается. Русика с «Краснознаменки» старший брат. Вот приедет Володя в город и сразу вокруг него банда — рыл двести! Тут Сане по любому нужно было что-то думать, потому что два медведя в одной берлоге — сам понимаешь...

— Конкуренция... — сказал я задумчиво.

— Во-во! — согласился Федя. — А так — Седой выходит, а брательник закрыт и банды никакой нет. Так что, это ты ему помог решить вопрос, хоть и сам не в курсе был. А не он тебе. Такие дела, пацанчик.

— А ты мне почему все это рассказываешь? — спросил я Федю.

Федя развел руками.

— А Саня мне не начальник. У нас, пацанчик, начальства нет. Да и не люблю я, когда людьми, как шарами на биллиарде... Понимаешь?

— Понимаю, — сказал я.

Теперь я действительно начинал понимать.

— Нет, ты не подумай, — сказал Федя, — Саня нормальный парень. Только продуманный очень. Шахматист — сразу на два-три хода вперед смотрит. Потому и на свободе давно. А мы постоянно за всякую херню... — Федя улыбнулся. — То год, то два, то пятера... Не продуманные. Так что, с Саней нужно ухо востро держать.

— Будем держать, — сказал я. — Он, наверное, потому и не хотел, чтобы я с тобой виделся. Подозревал, что ты мне глаза раскроешь.

— Вы же сами в эту коммерцию полезли, — сказал Федя примерительно. — Хотели бы спокойной жизни, так спокойно бы учились-работали... Так или не так?

— Все так, Федя, — подтвердил я.

— Ну вот и думайте...

Я оставил Феде пятьдесят рублей «на бинты» и поспешил покинуть палату — в дверь уже дважды заглядывал медбрат и красноречивыми жестами призывал меня закругляться.

Я шел по улице и думал. Какие страсти кипят, оказывается, в нашем небольшом провинциальном городе. Прямо «Игра престолов»... Как, оказывается, непросто быть первопроходцем...

А вокруг был май, самый его конец — тюльпаны на клумбах, фонтаны, киоски с мороженным, уличные «поливалки», народ у автоматов с газировкой и бочек с квасом и пивом. И было ощущение бесконечной свободы и бесконечных возможностей — у обычного человека это бывает раз в жизни, в юности, когда перед тобой все дороги и ты можешь буквально все, а у меня уже во второй раз. Все же, не так уж плохо жить вторую, альтернативную жизнь, совсем не плохо... Но накопившееся напряжение сказывалось, хотелось расслабится и обо всем забыть...

— А пойдемте-ка, дорогие друзья, отмечать благоприятное разрешение всех дел?.. — сказал я собравшимся в видеосалоне компаньонам.

— А работа? Сеансы вечерние заявлены, народ же придет, — скептически сказал Витя.

— Работа, Витя, постоять может, — ответил я. — Ты стахановец какой-то, ударник капиталистического труда! Надо же когда-нибудь и отдыхать нормальным людям? Семь дней в неделю работаем, без перерывов и выходных!

— А чего? — сказал Валерик. — Вы идите, а я тут сам управлюсь. Пить-то мне все равно нельзя, соревнования скоро.

— На «Подснежник» можем сходить, — предложил Петрович. — Только бухло нужно будет найти...

— Найдем! — сказал я. — Народу необходим отдых! Народ хочет на «Подснежник»!

И мы пошли на «Подснежник» — я, Витёк и Петрович. По пути, в «Софии» взяли две бутылки шампанского и какого-то портвейна.

— Мало... — посетовал Петрович.

— Мы ж не алкаши, — укоризненно ответил ему Витя.

На «Подснежнике» все было как обычно — богемно-неформальная тусовка с радостью приняла нас, и все завертелось...

Народ пил кофе, шампанское, простую водку и какие-то настойки неизвестного происхождения, которые я так и не рискнул попробовать... Народ обсуждал музыку — волосатые парни чуть не подрались, выясняя, кто лучше — «Running Wild» или «Helloween». А кто-то врубил «Улицу роз» «Арии», и я очень удивился тому, что этот хит уже вышел. «Арию» слушали с каким-то религиозным чувством, а дослушав, начали рассказывать, что вот же, могут парни, что нужно собирать группу и делать дело (спиртное в эти минуты улетучивалось с поразительной быстротой!), что ребята по всей стране ездят и вся страна кайфует, а мы сидим, как эти... За будущие свершения было произнесено еще несколько очень хороших, прочувствованных тостов, а потом несколько ребят, откушавших неведомую настойку, вдруг очень резко засобирались куда-то по срочному делу и очень быстро пошли в сторону общественного сортира, который удобно располагался в пределах прямой видимости... Впрочем, они быстро вернулись, бледные и притихшие.

Какой-то волосатый и бородатый мудрец лет двадцати начал читать лекцию на тему «Выйдет ли советский рок на международный уровень?». Мне, конечно, очень хотелось вставить что-нибудь саркастически-непрошенное, но я сумел удержаться. Глаза у ребят горели (то ли от выпитого, то ли от энтузиазма), и они были совершенно уверены, что советский рок не только выйдет на международный уровень, но и приживется там.

За соседним столиком кому-то гадали на Таро, а через столик лохматые художники шумно обсуждали какой-то рисунок. Было шумно, как-то по-хорошему весело — «Подснежник» слегка выпадал из советской действительности и, наверное, поэтому мне здесь так нравилось... Я ведь тоже выпал из своей действительности.

Еще обсуждали Горбачева (неформалы были настроены по отношению к нему как-то снисходительно-добродушно), «Детей Арбата», Солженицына и прочие культурные феномены эпохи. Интересно, пьяно подумал я, сколько из присутствующих побежит завтра в «контору», чтобы уведомить начальство о настроениях и разговорах в неформальской среде — «довожу до вашего сведения...». Но думать об этом не хотелось, хотелось расслабится...

Только кто же мне даст? Полусумасшедшая местная ясновидящая, страдающая алкоголизмом, подкралась ко мне сзади и сообщила заговорщицким шепотом на ухо, что знает, сколько мне лет.

— Подумаешь, большой секрет... — беспечно сказал я. — Семнадцать мне, мадам.

— Нет! — заявила ясновидящая. — Где там — семнадцать?!! Не семнадцать, не ври!

— А сколько? — удивился я.

— Пятьдесят один! — сказала она торжествующе. — Ты — старше меня!

Неформалы заржали, а я даже немного протрезвел.

Действительно, если сложить мой возраст из «прошлой» жизни — тридцать четыре года и возраст из этой жизни — семнадцать лет, то получалось ровно пятьдесят один. Мне стало жутковато.

— Я тебя помню, — заявила ясновидящая, — я тебя когда в прошлый раз видела, то у меня третий глаз чесался.

— Да брось, — сказал Петрович, — вот, прими лучше пятьдесят капель... — Петрович протянул ей фужер с вином. Ясновидящая выпила, но продолжила неодобрительно смотреть на меня и даже грозить пальцем. Ей категорически не нравилось, что мне пятьдесят один год.

А потом мы отправились по домам. Витя сетовал, что живем мы практически в тундре, как эскимосы. Этой аналогией он намекал на отсутствие цивилизованных видов отдыха для состоятельных граждан.