Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим
Они застряли тут надолго. Если не навечно. Во всяком случае, Куркин имеет серьезные шансы погибнуть здесь в самое ближайшее время.
От высоты и травмы руки у него постоянно кружилась голова и мучили боли в желудке. Сначала это была просто тошнота, но с каждым часом недуг стремительно развивался и превращался в сильные резкие боли в животе. Вайнов опасался, что это нечто более серьезное.
Помимо Куркова, у Хмелева тоже что-то частенько болела голова, а иногда он по полчаса сидел и глядел в стену палатки. Как йог, который медитирует для достижения нирваны.
До того, как радиостанция окончательно сдохла, они успели передать сообщение о своем бедственном положении, сообщили, где застряли, сколько их и кто пострадал. Ребята наверняка вызовут спасательную бригаду, но разве помощь сможет прийти быстро в такую жуткую непогоду?
Эх, надо было вернуться и переждать в базовом лагере, как и советовал Гайдуков. Теперь смерть Куркина, а если буря не уляжется в ближайшие сутки, он точно может окочуриться, теперь эта смерть точно окажется на совести Вайнова. И он этого вряд ли перенесет.
Вайнов досадливо сплюнул, потер замерзшие ладони и щеки, вернулся в палатку. Надо бы проверить, как там ребята. Сейчас в их положении не остается ничего другого, кроме как ждать, пока уляжется буря.
Он замерз. Его товарищи тоже замерзли.
Пришлось экономить топливо, поэтому они почти не обогревали палатку. Использовали примус только для приготовления пищи. Которой, кстати, становилось все меньше и меньше.
Если эта снежная, буря затянется на несколько дней, им всем кирдык. В горах невозможно долго выжить на высоте без пищи и обогрева. Холод и высота быстро доконают их, даже самых здоровых, с уцелевшими руками и ногами.
— Ты слышишь крик? — спросил Хмелев, повернувшись к Вайнову и подняв палец вверх. — Вы слышите? Помолчи, пожалуйста!
Последние слова адресовались Куркину, который сейчас забылся, лежал в спальнике и тихонько постанывал. Тот не обратил внимания и продолжил охать и ахать. Вайнов тоже прислушался, но ничего не услышал, кроме завывания ветра.
— Ты уверен? — спросил он. — Я ничего не слышу.
Да и кому бы здесь орать в такую непогоду, на огромной высоте, там, где даже горные козлы редко появляются?
— Нет, я точно уверен, кричал человек, — убежденно повторил Хмелев. — Вот, послушайте. Он кричит: «Люди-и-и!».
Гудаков приподнялся на локте, прислушался. Вайнов тоже вслушался хотя понимал, что Хмелев просто пытается скормить им свои дурацкие фантазии. Мохов спал, а Куркин все также постанывал. Нет, это ветер и ничего, кроме ветра.
Тем более, что Хмелев и до этого пытался подсунуть им дурацкую сказку о том, что слышит гул двигателей вертолета. Это было еще утром, а они были настолько тупые, что поверили ему. Только потом Вайнов понял, что Хмелев выдает желаемое за действительность.
— Ладно, отдохни, — сказал Вайнов Хмелеву. — Если это действительно кто-то заблудился, он все равно придет к нам.
— Вы не понимаете, придурки, — Хмелев вскочил с места. — Надо помочь ему! Быстро!
И как был, в рубашке и штанах, без шапки и куртки, выбежал наружу из палатки.
Глава 23. Белое плато
Мы надеялись, что к утру буря уляжется, но она и не думала прекращаться. Что за дерьмо собачье.
Такое бывает, такое случается. Горы иногда играют людьми, как кошка пойманной мышкой. Они могут долго и мучительно издеваться над тобой, прежде чем прикончить. Не знаю, за что бывает такое жесткое наказание, но горы временами поступают так, хуже самого беспощадного садиста.
Впрочем, когда им надоедает забавляться, они уничтожают назойливую человеческую букашку за одно мгновение, глазом не успеешь моргнуть. Вот, наверное, о чем думал Карский, которого я застал глядящим вдаль, после того, как позавтракал и вышел из палатки. Он стоял в одиночестве и смотрел на пик Коммунизма, еле заметный в снежной дымке.
— Мы не можем туда идти, — сказал Карский, едва обратив на меня внимание. Кажется, он больше говорил с собой, чем со мной. — Не можем, черт подери! И это все, что я могу сказать по этому поводу.
Я ему даже слова не сказал, а он сам ответил на молчаливые вопросы, волновавшие сейчас всех членов команды. Как я уже сказал, думаю, он больше отвечал сам себе, чем мне.
Затем Карский с досадой стукнул кулаком в ладонь, развернулся и пошел в свою палатку. Мы сейчас расположились на плато тремя жилищами: одной большой палаткой и двумя поменьше. Если бы погода улучшилась, мы могли бы сняться с места стоянки и отправиться на ледник Бивачный, а оттуда сделать стремительный бросок к восточному гребню. Но погода разом перечеркнула наши планы.
Ветер, как уже отмечено, утром только усилился. Такое ощущение, что мы застряли в открытой степи, зимой, с машиной, у которой закончился бензин, застигнутые бураном и интенсивным снегопадом.
Вот только в степи нет риска того, что ты отойдешь от убежища на пару метров и провалишься в многометровую трещину. Из которой, дьявол ее подери, почти невозможно выбраться самостоятельно и в которой можно переломать все руки и ноги. А еще в степи невозможно упасть со скалы, сброшенные неистовыми порывами ветра. Или получить увесистым камнем по голове. Или попасть в лавину, несущуюся с горы со скоростью двести километров в час и сносящей все со своего пути.
Короче говоря, если застрять зимой в степи, на самом деле, это просто курорт. По сравнению с тем, чтобы застрять в горах.
Единственное, что есть в степи и в горах во время снегопада и метели, так это возможность заблудиться. Можно пойти в одну сторону, а оказаться в другой. Или вообще плутать кругами, даже в горах.
Так что, если попробовать идти по плато пешком, то можно нарваться на многочисленные неприятности. Погодка стояла еще та. Ветер, временами перерастающий в ураган, таскал по склону кучи снега, поднимал в воздух, швырял хлопьями, закрывал обзор, то есть всячески забавлялся. И никаких признаков того, что он выбивается из сил, наоборот, с каждым разом становился все сильнее.
Я тоже стоял снаружи и наблюдал за погодой, когда из большой палатки, один за другим, вдруг вылезли шесть человек. С рюкзаками, на ногах нацеплены «кошки», в руках палочки, лица замотаны платками, глаза скрыты за большими солнцезащитными очками.
Я даже не сразу понял, кто они, а только потом догадался, что это вторая поисковая группа, под руководством Вити Чадова. Значит, все-таки решили идти, а не отсиживаться в палатках, честь им и хвала.
Я наблюдал, как они медленно пошли по снегу, а тот, что шел последним, приветственно махнул мне рукой. Я махнул ему вслед.
Это Миша Скоросхватов, чуть старше меня, а уже мастер спорта по альпинизму, ловкий и шустрый парень, невысокий, сноровистый и большой любитель анекдотов. Вчера и сегодня во время трапезы у него рот не закрывался, любит поболтать от души.
Ну что же, надеюсь, им удастся пробиться к леднику, хотя я в этом что-то сильно сомневался. Интересно, меня пустили бы вместе с ними, спросил я сам себя и тут же сокрушенно покачал головой. Нет, никто не согласился бы брать на себя такую ответственность.
— Ну вот, поперлись к черту на кулички, — раздался рядом раздраженный, чуть сварливый голос.
Я обернулся и увидел Гущева. Он стоял и хмуро смотрел вслед исчезающим в снежной пелене альпинистам. Ну конечно, кто же еще мог тут стоять и брюзжать, как старуха на пенсии, которая только и может, что жаловаться о своих болячках.
— Вы считаете, что они идут напрасно? — спросил я. Не хотелось бы нарываться на ссору с этим человеком, но, честно говоря, он меня стал изрядно напрягать в последнее время. — Что им следовало бы остаться в палатках, как… всем нам.
Я хотел сказать «как вам», но сдержался. Ладно, чего уж там. Такой уж у человека характер, ничего с этим не поделаешь и глупо было бы рассчитывать его переделать. Нельзя думать, что в горах собрались одни только белые и пушистые ангелочки. Здесь тоже хватает своей специфики и все мы люди, со своими недостатками и минусами.
