Александр Афанасьев - Исток зла
По левую руку мелькали белые шатры складов и заводских корпусов, по правую мертво желтела полоса отчуждения космодрома. Космодром давно был закрыт, сейчас для выведения полезного груза на орбиту использовались ракеты воздушного старта и воздушно-космические самолеты. Но отравленная ядовитым ракетным топливом — гептилом, земля была потеряна, по меньшей мере, на полвека.
Где же меня будет ждать светлейший князь Абашидзе из рода Абашидзе, полноправных правителей Аджарии?
Князь ждал меня на тридцать пятом километре дороги — его «Руссо-Балт» был припаркован на одной из стоянок для грузовиков, в изобилии имевшихся на этой дороге. Увидев машину — черный «Руссо-Балт» сложно не заметить, — я сбавил скорость, медленно съехал на стоянку. Остановился…
Рубином мигнули стоп-сигналы, «Руссо-Балт» покатился вперед, выезжая со стоянки. Ага, значит, не здесь. Ну, что ж…
Мы остановились в какой-то пальмовой роще на окраине одного из старых кишлаков. Громадной серой змеей по земле ползла труба системы орошения, в разомлевшей от жары роще пели птицы. Никого не было — полдень, на Востоке в полдень не работает никто. Прячутся от палящего зноя…
Пользуясь тем, что «Егерь» полноприводный и с хорошей проходимостью, я развернул машину носом к дороге, с которой мы съехали минут десять назад. Больше тут ничего сделать не возможно, место выбрал князь Абашидзе. Не поверю, что его не прикрывают…
Хлопнула дверь, генерал-губернатор Месопотамии выбрался из-за руля, поправил висящие на носу по североамериканской моде большие противосолнечные очки. Выбрался из машины и я. Медленно, внимательно наблюдая друг за другом, пошли навстречу…
— Доброго здравия.
— Здоровья и вам. Вы один?
Генерал-губернатор Месопотамии князь Абашидзе внимательно смотрел на меня.
— Да, я один. Хотите списать меня под какую-то легенду? Здесь, говорят, полно террористов, всякое случается.
Князь рассмеялся.
— Полноте вам, сударь. У вас паранойя.
— Здоровая бдительность и легкая паранойя — суть синонимы. Что вам помешает сделать то, о чем я сказал?
— Есть обстоятельства. Мы с вами одной крови — ты и я. Так, кажется, говорится?
— Вот как?
— Именно так, сударь. Хотя вы этого и не понимаете. Признаю, мы допустили много ошибок. Но в главном мы правы.
Самое страшное — что он не лжет. Как хорошо было бы утешить себя тем, что это обычный лжец и предатель. Но это ведь не так. Это офицер и дворянин. Это генерал-губернатор имеющих стратегическое значение земель. Это человек, у которого есть честь, но его понятия о чести исковерканы настолько, что жить с ним в одном обществе просто невозможно. Это человек, поставивший себя выше всех — закона, воли Государя, самого Бога. Это человек, присвоивший себе право карать и миловать по своему усмотрению. Человек, посмевший встать над всем и над всеми — и самое страшное, что он не чувствует за собой никакой вины, и те, кто с ним, — тоже не чувствуют вины за собой. Самое страшное — что все эти люди, у кого руки по локоть в крови, считают себя патриотами и спасителями России. Всемогущий Господь, куда же мы зайдем с такими вот патриотами, как эти? Неужели прав был тот британец, говоривший, что патриотизм — последнее прибежище негодяев?!
— Вот как? В чем же вы правы?
— Мы правы в делах и поступках своих, направляемых единственно во благо России. Только Россия имеет для нас высшую ценность.
Единственно во благо России… Мразь…
— Тогда объясните мне, дураку, — ради какого такого блага вы убили Каху Несторовича Цакая? Ведь это вы его убили, я прав? Ради какого такого блага России вы убили князя Голицына, моего друга с детства? Ведь вы и его убили! Что это за благо такое, ради которого вы обагрили руки кровью своих соотечественников? Это не аргентинский вариант[69], это намного хуже — потому что вы бьете по своим!
— Они были предателями! — отрезал Абашидзе.
— Предателями? Вот как?
— Именно! Князь Голицын был не только алкоголиком, но и предателем. Он предал Родину, связался с жидами из «Хаганы». Как считаете — что дал бы открытый судебный процесс? Позор, не только для рода Голицыных, но и для всего дворянства. Дворянин — предатель, видано ли! Гораздо лучше для всех считать князя Владимира Голицына геройски погибшим в бою с террористами-фанатиками, отдавшим свою жизнь за Родину.
— Красиво говорите, сударь. Только меня вы не обманете. Вы убили князя Голицына, потому что он вас разоблачил. Вы убили действительного тайного советника Каху Несторовича Цакая, потому что он знал про вас. И когда он получил пост, на который рассчитывал, он вызвал вас и приказал прекратить беззаконие. Он сказал, что, если вы не прекратите бессудные расправы, он войдет с докладом на Высочайшее имя и разоблачит вас. Тогда вы его убили, опасаясь разоблачения. Назвать имена тех, кого вы убили, помимо этих двоих людей?
— Не стоит, — улыбнулся князь Абашидзе, — лучше я назову тех людей, которых убили вы. В Бейруте вы убили Хасана Бакра, купца, муллу Али Хасана Джималя. Вы убили самого Осаму Бен Ладена, руководителя террористической сети Аль-Каида. А скольких людей вы убили в Белфасте? Чем вы лучше нас, князь, кто дал вам право судить нас? Вы — такой же, как мы, и то, что мы с вами одной крови, я сказал не случайно.
А вот это был удар… Вся эта информация хранилась под грифом, ее не было в открытом допуске. К документам и личным делам моего уровня имел доступ строго ограниченный круг лиц. Кого же они успели скомпрометировать? Как глубоко проникла в государственный аппарат эта зараза?
Кто скрывается среди нас?
— Я жду ответа, господин Воронцов. Но думаю, что его не будет. Вам нечего ответить, вы такой же убийца, как мы. И мы, и вы — мы все воюем за Россию, пусть и методами, которые не все сочтут возможными.
— Я не убивал своих. Разница в этом.
— Помилуйте… Свои, чужие… Какая разница. Идет война, и мы живем по законам военного времени. Либо вы с нами — либо с ними, невозможно быть между. Скажите, князь, вы с нами или с ними?
— С нами? С ними? Вы уже разделили русских на своих и чужих? На выборах я голосую за «Монархический союз», но это не значит, что я встану на сторону нацистов.
— Нацистов? Еще одно громкое слово, без нужды произнесенное.
— Это правильное слово. Оно отражает самую вашу суть! В итальянском королевстве некий Муссолини устроил государственный переворот, захватил власть. Помните, сколько крови пролилось? Его фашисты в своем стремлении к власти спелись с коммунистами, они готовы были вступить в альянс с кем угодно, с самим дьяволом, лишь бы получить то, что они хотели. Павелич залил кровью Австро-Венгрию, дело едва не закончилось войной. Усташи вырезали целый народ. Какую судьбу вы уготовили России, господин патриот?!
— Откройте глаза! Подумайте сами, не говорите хоть раз в жизни заученными штампами! Мы гнием заживо, задыхаемся! В нашей стране не осталось героев, на смену им идет серая масса. Когда вы геройствовали в Бейруте — кто и как это оценил? И десяти лет не прошло, а в Бейруте опять террористы, они размножаются, как саранча! Наш Государь стар и слаб, все его помыслы только о том, как удержать то, что есть. У него не хватит воли отдать приказ, когда настанет время. У нас — хватит. Мы — те, кто вынужден убирать дерьмо, и всё для того, чтобы вы могли говорить правильные слова, чтобы от вас могло вкусно пахнуть.
— А Голицын был прав… — заметил я.
— В чем же он был прав, сударь?
— Вы замышляете государственный переворот. Вы всё-таки заговорщики и мятежники, в этом он был прав…
— А пусть и так! Россия должна встать с колен, династический тупик должен быть преодолен! Будущее — за нами, и вы это знаете.
Сбавь темп. Сейчас…
— Будущее? Кровавое у вас получается будущее…
Абашидзе улыбнулся.
— Давным-давно в Монтичелло — это в Североамериканских Соединенных Штатах — жил один мудрец. Его звали Томас Джефферсон. Он как-то сказал: «Древо свободы время от времени необходимо окроплять кровью патриотов». Но довольно, сударь. Мы слишком много говорим, время действовать. Итак — вы с нами?
— А у меня есть выбор? Сколько у вас здесь снайперов — два, три? Больше?
— Выбор есть всегда. Тем более — у дворянина по крови. У вас выбор — жить с честью или умереть… тоже с честью… Слово дворянина, что всё, сказанное здесь о вашем прошлом, не выйдет наружу.
— Кто дал вам документы из моего личного дела?
— Неважно. У нас много сторонников. Намного больше, чем кто-либо может себе вообразить. Время делать выбор, сударь. Кстати, насчет Кахи Несторовича вы ошибаетесь. Он тоже был с нами. Он не успел рекомендовать вас в организацию. Если бы это было не так, вы были бы уже мертвы, поверьте мне сударь.
