Георгий Зотов - Москау
Павел подумал, что никогда ещё не убивал немцев.
Впереди бежали двое — слишком молодые, слишком горячие. Один — рыжий, рослый, другой — тёмный, с белой кожей. Первому пуля попала в голову, он рухнул, завертевшись волчком, второму разорвала горло — солдат осел у стены, заливая её фонтанчиками крови.
— Перед казармой, у городских ворот… — замурлыкал себе под нос Павел.
Он хорошо запомнил эту песню, на всю жизнь. Её обожал напевать штурмбаннфюрер Золльман, когда, взяв цепкими пальцами за ухо, отводил его в подвал «Лебенсборна».
Опрокинув стол в студии, Локтев укрылся от пуль.
Он привык стрелять так, чтобы ни один патрон не пропадал даром. Патроны ведь стоят денег, а скупости учила вся система Третьего рейха — не выбрасывали даже стриженые волосы узников в трудовых лагерях: ими набивали спальные матрасы для ночлежек.
Снова выстрел — ещё один чужак в серо-зелёной форме, вскрикнув, рухнул ничком.
— Где фонарь, как и раньше, свет на нас прольёт…
По нему били в упор из автоматов — противник не думал об экономии. Лицо изранило осколками компьютеров, щепами от стола. Четыре или пять пуль попали Павлу в грудь и ногу, — он лишь поморщился от боли, продолжая стрелять. К его счастью, у немцев не было гранат, иначе бой закончился бы значительно раньше. Он это знал — в здание телецентра разрешалось проносить только лёгкое стрелковое оружие, даже охране.
— Будем с тобой у этих стен…
Сквозь стрельбу были слышны крики офицера, отдававшего команды, и солдат, отвечавших ему. Чужой язык. До какой степени он ему чужой — просто потрясающе. Почему это не чувствовалось раньше? Павел перезарядил последнюю обойму, уложил ещё двоих нападавших — спокойно, как в учебном тире. Что-что, а это он умел делать.
— С тобой стоять, Лили Марлен…
На полу студии в лужах крови, среди битого стекла лежали люди. Он не считал, сколько, но больше двух десятков, уж точно. Никто не стонал — раненых не было, только мертвецы. В пистолете осталась одна пуля: Павла это не беспокоило. Он выстрелил в серую тень, метнувшуюся к нему, — тело шутце повисло на краю стола, дёргаясь в конвульсиях.
— Сдавайся! — услышал Павел хриплый крик — на его родном языке.
— Сейчас, — обещал он по-немецки. — Будьте добры, подождите минуточку.
Термограната отлично помещалась в левый рукав: вытянутый столбик, похожа на толстый карандаш. Сильнейшая взрывчатка, достаточно, чтобы танк уничтожить. Он выставил цайтшальтур на одну минуту вперёд и, подняв руки, поднялся во весь рост — в залитом кровью майорском мундире. Щёлкнул выстрел, на груди расплылась новая кровавая клякса, — у одного из солдат не выдержали нервы. Павел пошатнулся, но устоял. Уцелевшие люди в болотной форме окружили его, сжимая «штюрмгеверы». Из заднего ряда вышел майор, он смотрел на Павла с недоумением и ненавистью. Обычный, самый типичный уроженец Германии — светлые волосы, чуть оттопыренные уши, тонкий нос.
Приблизившись к пленному, майор с силой ударил его по лицу.
Сквозь ткань рукава Павел увидел: на термогранате зажёгся красный огонёк.
— С тобой, моя Марлен… — сказал Павел офицеру, улыбаясь разбитым ртом.
…Помещение студии заволокло дымом взрыва.
Глава 6
Затемнение
Никто сначала не понял — что именно произошло.
Когда телевизор гаснет, человек думает: поломка. Телевидение работает круглосуточно, и физически такого не может быть, чтобы оно вдруг взяло да и вырубилось. Зрители подошли к своим телевизорам. Они стали стучать по ним — кулаком сверху. Пытались снять крышку, покопаться в деталях. Включить и выключить электричество. Проверяли розетки. Однако любые их действия были бесполезны.
Телевизоры не включались.
Экраны хранили тьму и больше не изливались шутками, прогнозами погоды, буйством красок, смешных комедий, не фонтанировали действием кинобоевиков. Тупое мёртвое молчание. Вскоре рухнула мобильная сеть — горожане стали судорожно звонить друг другу, пытаясь выяснить происходящее, задавали панические вопросы: но никто не имел ответов. Ни один действующий руководитель не мог внятно сказать, в чём же дело, потому что не получил инструкций. Триумвират заверял людей: не думайте, а выполняйте, мысли — привилегия начальников. Когда начальства не оказалось, все сидели и ждали распоряжений. Самостоятельно мыслить они не умели.
Понемногу люди начали выходить на улицы.
Они стихийно толпились в центре, ждали — вот сейчас пришлют пресс-офицера, и он всё им объяснит. У Министерства народного просвещения и пропаганды собралась толпа в десять тысяч человек, полагая, что уж эти-то, умеющие развязывать языком любой узел, прояснят ситуацию. Двери здания были заблокированы, из окон верхних этажей, где размещался телеканал «Викинг», вырывались языки пламени и валил жирный дым, что явно не добавляло никому спокойствия. Казалось, достаточно объявить, что сегодня крайне повысился уровень радиации, и лучше разойтись по домам: но никто не хотел брать на себя ответственность. Сотрудники, по-черепашьи втянув головы в плечи, продолжали сидеть и делать свою работу, надеясь — всё образуется само собой.
Однако ничего не образовывалось.
…К шести часам вечера первые отряды шварцкопфов вступили в Москау со стороны бывших Химок, им оказали сопротивление только блокпосты с немецким вермахтом. Солдаты элитной дивизии СС «Руссланд» сложили оружие: Триумвират не предусматривал возможность взятия шварцкопфами столицы и не оставлял своим офицерам инструкций. Вопрос с блокпостами разрешился быстро — партизаны подтянули танки и артиллерию. Уцелевших чужеземцев не брали в плен: их расстреливали тут же, возле бетонных блоков, в упор. Танки «тигр» под красными и трёхцветными флагами въехали в город, разворачивая гусеницами асфальт, а полицейские плавно, как во сне, поднимали руки. Шварцкопфы ворвались в офис гестапо на месте Новодевичьего монастыря, но тот оказался пустым — сотрудники покинули здание, исчезнув неизвестно куда. В толпе сначала робко, а затем уже открыто стали прикреплять на грудь красные банты или просто обрывки материи красного цвета. Особо сознательные блондины, заходя в косметические магазинчики, шёпотом спрашивали тёмную краску и бежали домой перекрашивать волосы. Ожесточённые бои развернулись на улице короля Гензериха, у культурного центра Великогермании, кирпичного комплекса в стиле тридцатых годов, — первой обер-комендатуры, построенной в оккупированном городе. Здание защищали части баварских СС — окружённые со всех сторон, задыхаясь от дыма пожарищ, немцы по рациям отчаянно умоляли о помощи. Но некому было им помочь. Телефоны полиции, Главного управления имперской безопасности, службы охраны Вевельсбурга молчали. Военные с радостью поднимали руки и братались с партизанами.
Телевидение также не работало.
Стемнело. Крыша культурного центра Великогермании рухнула, объятая огнём. Из переулков стучали одиночные выстрелы — разрозненное сопротивление немцев напоминало бесцельную истерику. Молодые шварцкопфы, показушно зажав в зубах сигареты, с дивной сноровкой вешали захваченных эсэсовцев на фонарях пешеходной зоны Вагнерка, а прохожие снимали казнь на мобильные телефоны. Большинство не осознало, что на их глазах происходит смена власти: каждого интересовали лишь развлечения взамен утраченных. Если видишь изо дня в день, как на телеэкране убивают людей в шоу и боевиках, настоящая смерть покажется столь же безобидной и виртуальной. Запылали кауф-хофы и рестораны, храмы скандинавских богов и государственные учреждения. Под покровом тьмы Москау охватили грабежи: даже приличные с виду люди растаскивали всё, что плохо лежит, — начались драки с охранниками магазинов. Толпа погромщиков окружила Вевельсбург, думая изрядно поживиться, но в страхе отхлынула — стены здания резко заколебались, как бархан. Мрачный замок на глазах нападавших превратился в белёсую призрачную тень, расплылся в воздухе со всем содержимым — включая и бункер самого Триумвирата.
Эмблема «чёрного солнца» растворилась во тьме, исчезнув навсегда.
«А почему бы и не грабить? — таща под мышкой компьютеры, ящики с пивом, сумки с консервами, оправдывались самые сознательные интеллигенты, не приученные брать чужое. — Ведь это теперь непонятно кому принадлежит, и непонятно, кому достанется». Ни один человек не задумался: почему исчезают здания? По телеку давно объясняли, виноваты погодные аномалии, а там ведь знатоки сидели, дурака свалять не позволят.
…Первых шварцкопфов, ворвавшихся в вестибюль Министерства народного просвещения, встретили хлебом-солью. Сотрудники с алыми бантами аплодировали и кричали «ура освободителям!», со стен пропали портреты фюрера, зато появились иконы святого Сталина, литографии патриарха Лесной Церкви Даниила и кайзера Николаса. Штандарт с чёрным орлом на крыше исчез, взамен взвилось красное знамя. Куратор Министерства, бывший оберфюрер Иван Фролов (его документы со званием в СС, как и аусвайсы остальных сотрудников, рассыпались на конфетти в папирвольфах), пригласил командиров партизан в свой кабинет и предложил рекламную кампанию по продвижению идей большевистской партии в Москау. Прочие офицеры информации также выразили готовность присягнуть большевизму, оказав любое содействие в смене идеологии рейхскомиссариата на идеологию социалистической республики. «Наш самый главный плюс — мы честны, верны и грамотно делаем свое дело!» — заверил Фролов. В суматохе никто не обратил внимания, как растаяли в воздухе трупы немецких солдат из зондеркоманды «Феникс», сваленные в медпункте первого этажа, — их снесли туда после побоища, учинённого шварцкопфом-одиночкой в студии телеканала «Викинг»…
