Андрей Валентинов - Овернский клирик
2
Памье – городишко не из великих, к тому же обитали мы на окраине, поэтому вскоре дорога вывела нас за полуразрушенную городскую стену, которую не чинили, вероятно, с времен нашествия арабов. Вокруг тянулись сады, чуть дальше темнел лес.
Ансельм шел молча. Я терпеливо ждал. Почему-то подумалось, что речь пойдет о дочери жонглера. С Анжелой мы расстались по дороге в Артигат, и с тех пор о ней не было ни слуху ни духу. Но итальянец молчал.
– Вас что-то смущает, брат мой? – поинтересовался я, пытаясь завязать разговор. Ансельм дернул плечом.
– Да! Многое. Я… Я поступил нехорошо… Наверное, я должен исповедаться, но я еще не готов! Не могу…
– Истинно так, брат мой, – кивнул я, понимая, что торопить парня нельзя. – Ты, как сказал бы брат Петр, великий грешник есть. Я заметил, что уже три вечера подряд он готовит ужин. Я не говорю уже о том, кто ходит на рынок…
Ансельм виновато развел руками.
– Но эти грехи ничто по сравнению с тем, что ты, брат мой, прячешь под спудом некую книгу в деревянной обложке, не показывая ее нам, твоим собратьям!
– А-а! – вокруг было темно, но мне показалось, что итальянец улыбается.
– Воистину грешен я, отец Гильом, ибо читал я не что иное, как письма великого грешника брата Абеляра.
Вот это да! Еще недавно эти письма ходили на обрывках старых свитков, теперь же кто-то позаботился переписать их в книгу. Интересно, откуда такая книга в славном городе Памье?
– Вы ведь учились вместе с ним?
– С братом Абеляром? – удивился я. – Нет, конечно. Я и видел его раз в жизни. И могу сказать, что эта встреча не произвела на меня особого впечатления. Абеляр мельче, чем его грехи.
– А я думал, что вы вместе были в Болонье! – разочарованно протянул парень.
Он явно собирался говорить со мной не об Абеляре и не о Болонье, но я сделал вид, что ничего не понимаю. Почему бы не побеседовать о Болонье?
– Видишь ли, брат Ансельм, когда я приехал в Болонью, Абеляр был уже достаточно знаменит. Для него университет был просто неинтересен. Кстати, он мне так и сказал. Он о себе весьма высокого мнения, этот еретик.
– Ересиарх, – негромко поправил Ансельм, и я не стал возражать.
Между тем сады остались позади. Мы вступили в лес, и я ощутил легкую тревогу. Гулять в лесу после захода солнца – занятие не из самых веселых. Но виду решил не подавать.
– К тому же в Болонье тогда все только начиналось. Университета еще не было. Мы собирались, читали книги, пытались что-то понять. Говорят, там сейчас все чинно и скучно…
Ансельм кивнул:
– Да, я был там. Сейчас там очень похоже на монастырь… А почему вы поехали туда?
Я задумался. Ответить не так-то просто.
– Если честно, то я не собирался. Я принял постриг в Лионе, в обители Святого Якоба. Настоятелем был отец Мартин, хороший знакомый отца. Тогда я только вернулся из Палестины и хотел одного – укрыться в келье и забыть обо всем. Но отец Мартин рассудил иначе.
…В лесу было тихо, но я продолжал держаться настороже. Из-за чего Ансельму вздумалось идти сюда на ночь глядя? Впрочем, спешить некуда.
– Он считал, что я еще слишком молод, чтобы жить в монастыре. Мне ведь было всего двадцать два. И он послал меня в Болонью.
– А почему вы решили написать книгу об Иринее?
Дорога вела прямо, но я заметил, что мы подходим к перекрестку. Ансельм замедлил шаг.
– О Святом Иринее? Скорее всего из чувства противоречия. Мне не понравился его страх.
– Как?
– Страх, – я усмехнулся. – И святые могут испугаться, брат Ансельм. А Ириней испугался. Он жил в страшное время – время гонений, войн, бунтов. И он решил, что Враг рода человеческого слишком силен.
– А вы считаете иначе?
Ансельм остановился – точь-в-точь на перекрестке.
– Мы много об этом спорили в Болонье. Даже устроили диспут с самим Петром из Ломбардии. Признаться, Врагу мы не оставили ни одного шанса…
– То есть вы считаете, что в мире есть только одна Сила?
– Конечно, – кивнул я. – И эта Сила – Господь. Отцу Петру пришлось туго, и будь его воля, нас бы вразумили не только словесно. Но тогда он еще не мог собирать хворост…
Внезапно я рассмеялся. Ансельм поглядел на меня в немалом изумлении.
– Ничего… Просто вспомнил… В Болонье со мной учились двое клириков – оба с самого края света. Один – Диметрий Фульминат, схизматик, откуда-то из Сарматии, второй – из Норвегии, кажется, его звали Хельг. Они додумались до того, что поелику Христос обещал спасение всем, то это касается и Врага!
– Что?! – парень окончательно обомлел.
– Представь себе. Написали трактат о спасении Князя Тьмы и бухнули прямо на стол Петру Ломбардскому! Каково?
– Наверное, костер горел долго, – понимающе вздохнул итальянец. – А на чем их жгли – на мокрой соломе?
Я покачал головой – вспоминать об этом было приятно.
– Обошлось. Для них обошлось. А отцу Петру довелось пускать кровь. Говорят, в Сарматии этот трактат не менее популярен, чем у нас писания Абеляра… Кстати, куда нам идти – налево или направо?
Ансельм отшатнулся – вопрос попал в точку.
– Мы забыли еще об одном твоем грехе, брат. Кто велел привести меня сюда? Надеюсь, не наш друг де Гарай?
– Нет.
Он помолчал, собираясь с силами, затем резко поднял голову:
– Отец Гильом, прошу вас – пойдемте со мной. Меня просили показать вам… кое-что.
– Кто? Те, кто дал тебе письма Абеляра? «Чистые» братья?
– Да! – В его голосе слышался вызов. – И вы скоро поймете, что у них есть право судить нас!
Опять – судить… Монсеньор Орсини готов уже сейчас собирать хворост для катаров. Но и они, выходит, считают себя судьями.
– Пошли, – бросил я, не желая спорить. Ансельм помедлил минуту, затем быстро зашагал по узкой тропинке, ведущей через лес.
В этих местах я не бывал. До недавнего времени казалось, что округ Памье – обыкновенный глухой закуток, каких полно в Королевстве Французском. Теперь кое-что удалось увидеть, еще больше – узнать. Что еще нового можно встретить в этом лесу?
Шли долго. Пару раз приходилось окликать Ансельма, чтобы он подождал – бить ноги о корни, так и норовившие попасть под башмаки, не хотелось. Мы поднимались на невысокий пологий склон. Лес становился все гуще, и я вновь подумал о де Гарае, и заодно – о мессире Филиппе. Впрочем, известное зло – не самое страшное…
Впереди обозначился просвет – тропинка выводила куда-то на открытое пространство. Ансельм поднял руку, и я послушно замер. Подождав немного, итальянец повернулся, приложил палец к губам и кивнул в сторону обступивших тропу деревьев. Рвать ризу не хотелось, но отступать было поздно. Я накинул капюшон, чтобы шальная ветка не угодила в лицо, и стал осторожно пробираться сквозь чащобу. Ансельм несколько раз останавливался, прислушиваясь, затем вновь кивал, и мы шли дальше. Наконец он повернулся:
– Здесь! Отец Гильом, за этими деревьями – поляна. Мы сейчас выглянем…
Почему-то вспомнилась охота на тетеревов – любимая отцовская забава. Подкрасться, выглянуть из-за кустов…
– Это не смешно! – резко бросил Ансельм, заметив мою улыбку. – И, Бога ради, отец Гильом, не шумите!
В его руке неярко блеснул знакомый кинжал. Парень повернулся и принялся осторожно протискиваться вперед.
…Вначале я увидел костер – он горел совсем близко, в нескольких шагах от опушки. Поляна – небольшая, окруженная со всех сторон высокими старыми деревьями. Рядом с костром я заметил странное каменное сооружение, напоминающее полуразрушенный алтарь. И люди – немало, человек тридцать.
Они не шумели. Темные фигуры окружили огонь, сидя на корточках. Что-то странное было в них, но вначале я никак не мог сообразить, что именно. Я еще раз оглядел поляну: костер, молчаливые люди, похожие на каменные изваяния, полуразрушенный алтарь. Они ждали – сейчас что-то должно произойти…
– Видите? – нетерпеливо шепнул Ансельм, пристроившийся сбоку. Я хотел уточнить, что он имеет в виду, но тут в глаза ударила яркая вспышка – костер, до этого мирно потрескивавший, выплюнул в небо столб зеленого огня. Я невольно прикрыл веки и внезапно услыхал глухое и слитное: «Ах-ха-а-а!»
– Есть! – Ансельм придвинулся ближе. – Пришел!
Я открыл глаза, но в первое мгновение ничего не заметил, кроме высокого, переливающегося пламени. Затем, когда глаза привыкли, я понял – на поляне все изменилось. Те, что сидели, теперь стояли, подняв руки вверх и глядя в сторону огня.
– Ах-ха-а-а!
Руки опустились. Низкий поклон – кому-то, чей силуэт я наконец смог разглядеть на фоне пламени.
Широкий темный плащ, странная большая голова… И во всех остальных было что-то странное…
– Ах-ха-а-а!
Руки вновь взметнулись вверх, и я наконец понял: на всех, кроме большеголового, нет одежды. Мужчины, женщины, дети – все нагие, лишь на некоторых короткие набедренные повязки.
