Тесса Дэр - Леди полуночи
– Нет! Нет…
Нахмурившись, Торн поднялся с коврика, сдернул с ширмы, куда повесил на просушку, ее платье и наполнил горячими углями утюг.
Что ж, на другую реакцию рассчитывать было трудно.
– Ты не можешь меня бросить! Судьба снова толкнет нас друг к другу. Неужели так трудно это понять? Нам предначертано быть вместе.
– Ничего такого нам не предначертано. Ты дочь маркиза, всегда была, даже в то время, а я беспородная дворняга. Между нами нет ничего общего. Ничего!
– Ты не хочешь, чтобы я была счастлива?
– Конечно, хочу.
Торн аккуратно, расправив складки, разложил ее платье на столе. Мускулы на левой руке резко обозначились, когда он уверенно и осторожно повел по ткани раскаленным утюгом. Кейт даже не представляла, насколько это может быть возбуждающе – смотреть, как большой полуголый мужчина утюжит платье. Ни о чем другом, кроме этих рук, которые, согревая и успокаивая, гладят ее тело, она не могла думать.
– Кэти, я хотел, чтобы у тебя было все, чего ты заслуживала: богатство, связи, общество, семья, которую ты всегда мечтала найти. Теперь все есть, и будь я проклят, если это разрушу. – Он отвел утюг в сторону. – Ты не можешь связать жизнь с таким, как я. Посмотри на меня: твоя родня не возьмет меня даже в лакеи.
Что же, если он так уперся, она не станет говорить о наследстве, по крайней мере сейчас. Вряд ли он оценит это как благоприятную возможность, – скорее, наоборот: сочтет, что пропасть, которая, как ему кажется, пролегла между ними, только увеличилась.
А существует ли такая пропасть на самом деле? Их ведь разделяет какая-то условная граница – надо просто одному из них проявить инициативу и пересечь ее. И Кейт поняла, что первый шаг должна сделать сама.
– Это касается нас двоих, Сэмюэл, и никого больше. – Завернувшись в одеяло, она поднялась. – Это же я? Кэти, твоя Кэти, как ты меня когда-то называл. Я знаю, что ты испытываешь ко мне.
Он резко поставил утюг на стол.
– Я уже говорил тебе однажды и говорю теперь, что это…
– …всего лишь физическое влечение. Да, я помню. И уверена, что ты солгал. Твое чувство гораздо глубже, чем просто похоть.
– Нет никаких чувств. – У него затрепетали ноздри, он ударил себя кулаком в грудь. – Никаких! Ты понимаешь?
– Я понимаю, что это неправда…
– Ты видела эти буквы. – Он ткнул себя в левую сторону груди. – Хочешь узнать, как их нанесли?
Кейт замотала головой.
– Они взяли доску, пробили насквозь гвоздями по очертанию букв, приложили мне к груди, потом со страшной силой ударили по ней, так что концы гвоздей вонзились в кожу. Может, кулаком. Или, может, киянкой.
Кейт вздрогнула и шагнула к нему, но Торн остановил ее, вытянув вперед руку.
– А потом засыпали раны черным порохом – он чрезвычайно едкий и проникает глубоко, оставляя черный след.
– Это же пытка!
– Так вот: я тогда ничего не чувствовал. Сейчас тоже.
Он повернулся к ней спиной, и Кейт замутило при виде решетки из неровных, ветвистых шрамов.
– Телесные наказания, – пояснил Торн. – Сто плетей. Они сняли с меня шкуру до мяса, но – клянусь! – я не почувствовал ни единого удара, потому что научился отключаться: заглушать в себе боль, сожаления, сантименты – все.
Слезы жгли глаза. Кейт все никак не могла решить, зачем он ей это рассказывает: то ли хочет заставить поверить, что не способен на чувства, то ли, напротив, старается за бравадой скрыть собственную уязвимость.
– Сэмюэл…
– Нет! Я знаю, о чем ты думаешь. Сегодня ты вспомнила мальчишку, которого когда-то знала. Он любил тебя, был добр с тобой, а однажды даже помог… Но того мальчика больше нет! Человек, в которого он превратился… Да ты сама можешь увидеть. – Он стал перечислять, указывая поочередно на свои татуировки: – Вор, заключенный, солдат-пьяница, неуправляемый. И так далее и так далее. Внутри у меня все давным-давно умерло. И сейчас я ничего не чувствую.
Кейт медленно, шажок за шажком, приближалась к нему, постепенно сокращая расстояние между ними, как подходила бы к забившемуся в угол дикому животному, чтобы не напугать неосторожным движением. Наконец приблизилась настолько, что смогла дотянуться губами до шеи.
– А это ты чувствуешь?
– Кэти…
Его запах заставил ее сердце учащенно биться.
– А вот это? – Она повернула его к себе, обхватила ладонями щеки, коснулась губами упрямого подбородка. – Или…
Торн схватил ее за руки, отстранил от себя.
– Стоп!
Она опустила глаза на его грудь, рассматривая отметины и шрамы, которые нанесла ему жизнь, и понимая, что многие он получил не в последнюю очередь из-за нее. Чудовищность случившегося с ним затмевала любые страхи и горести, которые ей когда-либо довелось испытать. Вряд ли она сумеет постичь всю силу страданий, выпавших на его долю, но все же попытаться можно. Он пожертвовал для нее всем, ценой своей свободы купил ей светлое, блестящее будущее. Как же можно не любить его? Как он может отказываться от ее любви?
– С детства, – начала Кейт, запинаясь, – я держалась за обрывки воспоминаний, сохранившихся в моей памяти. И не важно, какой гнетущей была жизнь вокруг: эти смутные образы давали мне надежду на то, что кто-то где-то помнит обо мне. И я всегда верила, что настанет день и меня снова кто-нибудь полюбит.
– Ты нашла Грамерси…
– Нет! Я нашла тебя. – Она положила руки ему на грудь. – Грамерси чудесные люди, я очень хорошо отношусь к ним, а они – ко мне, но им было вообще неизвестно, что я существую. Моя бедная мамочка… Похоже, у нее не было времени, а потом и здоровья, чтобы дать мне больше любви. Никто из них не имел никакого отношения к вере, которую я сохранила, и к надежде, которая поддерживала меня все эти годы. Это был ты. И только ты.
По ее щеке скатилась слеза.
– «Будь храброй, моя Кэти». Я помню, как ты говорил это. Ты даже не представляешь, как много значили для меня эти слова и твой голос, который постоянно звучал у меня в голове.
Закрыв глаза, Торн уткнулся лицом ей в волосы.
– Кэти, умоляю, ради твоего же блага, остановись.
Она потянулась к нему, взяла его лицо в ладони.
– Если ты станешь отрицать, что любишь меня, тогда всю мою жизнь превратишь в сплошную ложь.
Он покачал головой.
– Ты бредишь. Или не понимаешь, что говоришь, – от потрясения, переутомления. Ты не можешь все бросить – Грамерси, достаток, положение в обществе, друзей.
– Ради того, чтобы быть с любимым? Легко!
– Не надо. – Он обхватил ее руками, прижимая к груди. – Не говори так. Ты не можешь меня любить.
– Ты сомневаешься в моей искренности? Или запрещаешь мне любить тебя?
– И то и другое.
Торн пронзил ее взглядом. Глаза его были и суровыми, и жаркими, и голубыми как лед, такими голубыми, что сердце ее было готово запеть. Наконец она поняла, откуда у нее взялись те воспоминания о голубом цвете.
От него. И только от него.
Торн стиснул зубы.
– Я ничего не могу предложить тебе. Ничего!
– Конечно! Но лишь потому, что уже дал мне все, что может дать мужчина. Ты спас меня, Сэмюэл. И не только тогда, в детстве, – ты спасал меня множество раз: прикрыл меня собой от удара кнута, получил вместо меня арбузом по голове, голыми руками убил гадюку…
– Я спасал собаку, – возразил Торн.
– Мою собаку. Которую ты подарил мне, хотя я знаю, как она тебе дорога. – Она погладила его по щеке. – Как бы ты ни пытался это скрыть, я вижу, что небезразлична тебе и ты хочешь меня.
Торн и не пытался отрицать: в его глазах было столько желания, что у нее слабели колени.
– Когда ты так смотришь на меня, я чувствую себя самой красивой.
– Ты и есть самая красивая. – Судорожно втянув воздух, он погладил ее по рукам – вверх, вниз. Неловко, но ласково. – Просто дьявольски красивая.
Кейт провела ладонями по его обнаженной груди, отмечая рельефную выпуклость мускулатуры.
– А ты похож на алмаз: твердый, сверкающий, с острыми гранями, а внутри… полный чистейшего огня.
Ее руки скользнули ему на затылок, зарывшись пальцами в приятную жесткость коротко стриженных волос. Кейт наклонила его голову так, чтобы губы – такие сильные и чувственные! – оказались у нее перед глазами, и, крепко зажмурившись, принялась покрывать их поцелуями: сначала легко и нежно коснулась уголков рта, потом захватила в плен верхнюю губу, отпустила, нижнюю…
Единственной преградой между ее грудью и его голым торсом оставалась тонкая ткань, но и она причиняла Кейт боль. Грудь отяжелела, соски напряглись, и она потерлась ими о его грудь, понадеявшись, что боль пройдет, но желание вспыхнуло в ней как пламя.
И в нем – тоже. Он обнял ее за талию здоровой рукой, поднял рывком и всем телом прижал к себе, так что она в полной мере ощутила, как он возбужден. Наслаждение, которое Кейт при этом испытала, ослепило ее. Оглушило. Лишило дара речи. Это было так, словно все ее ощущения вдруг сконцентрировались где-то глубоко в ней, внизу, между ног.
