Константин Калбазов - Бульдог. Хватка
– Еще как прибежит. Он же в кораблях души не чает. А такими побитыми морячки еще не возвращались, – заверил Степан и задумчиво заключил: – Сказать по правде, я даже не знаю, что там должно было случиться, чтобы им так-то досталось. Эвон, десятком кораблей против английской эскадры вышли, и то почитай всех пожгли. А самим, считай, только паруса продырявить успели…
Часовой оказался прав. Едва только на наблюдательной вышке форта обнаружили приближающийся корабль, как тут же сообщили дежурному офицеру. Тот в свою очередь с помощью сигнальщиков передал информацию начальнику порта. И далее весть понеслась по команде.
Согласно существующим положениям в каждой роте имелись два сигнальщика, старший и младший, правда, они входили в штат роты как обычные бойцы. При батальоне уже состояло отделение сигнальщиков. И так далее. Кроме того, каждый офицер и сержант были обучены системе сигналов. Причем за нерадивость в изучении сигнализации спрашивалось весьма строго, настолько, что можно было и звания лишиться. Сигналы были флажковыми или световыми. Система сигналов делилась на морскую и сухопутную. Поэтому во избежание путаницы на каждый объект береговой обороны в обязательном порядке приписывались морские сигнальщики.
Так что ничего удивительного в том, что к тому моменту, когда избитый корабль подвели к причалу, его высочество в сопровождении неизменного Савина был уже на берегу. В смысле ничего удивительного в том, что весть быстро долетела до наместника. То, что он так живо отреагировал на прибытие корабля, да еще и едва не загнал лошадь, как раз в обычную картину не укладывалось. Ну, если позабыть о его прадеде.
Впрочем, ни сам корабль, ни его экипаж вовсе не были безразличны юному сердцу. Это ведь как первая любовь, которая никогда не забывается. «Чайка» была первым кораблем, на котором он отправился не на каботажную прогулку, а по-настоящему оторвался от берега и совершил океанский переход. На его палубе он впервые и, возможно, в последний раз в своей жизни почувствовал себя моряком, надев офицерский мундир и погоны мичмана.
– Лукич, братец, как же тебя так-то? – заметив матроса, которого сносили по трапу на носилках, подошел Александр.
– Да вот, Лександр Петрович, прилетело ядро в фальшборт, ну меня щепой в брюхо и приласкало, – морщась от боли, ответил Лучкин.
– А Иннокентий Игнатьевич? Он как, цел?
– Побило их благородие. Еще перед тем, как мне прилетело, ему голову ядром оторвало. Мир его праху, достойный был моряк.
Ошарашенный известием о гибели своего наставника, Александр сделал шаг в сторону и подал знак уносить раненого. Помочь он сейчас ничем не мог, а вот навредить, задерживая и дальше, очень даже возможно.
Прежде чем ступить на борт корабля, юный наместник отправил вперед ординарца. Нужно было упредить командира корабля, чтобы на борту обошлись без торжественной встречи. Не до церемоний, когда с борта вереницей сносят носилки с ранеными. Господи, да сколько же их. Если еще вспомнить и о погибших, то складывается такое впечатление, что корабль в порт привели святые угодники.
Хм. Ну, в общем и целом, не так чтобы и далеко от истины. На ногах едва ли четверть от списочного состава. Да и среди них почти каждый с отметиной. У кого перевязана рука, кто с забинтованной ногой, у иных повязки на головах, с неизменными бурыми пятнами.
– Ваше высочество, разрешите доложить…
– Вольно, Павел Иванович, – оборвал вытянувшегося во фрунт капитана Александр. – Ты бы присел, Павел Иванович.
Вообще-то капитана и самого не мешало бы быстренько отправить в госпиталь. На голове повязка, рука на перевязи, и даже под мундиром угадываются повязки. Но скорее всего рана не очень серьезная, иначе вряд ли бы он остался на ногах.
– Как так случилось-то, Павел Иванович? – опускаясь на бухту каната рядом с капитаном, поинтересовался цесаревич.
– Как и было приказано, мы выдвинулись для крейсерской операции в район Наветренных островов. Однако уже на следующий день нас настиг ураган. Так случилось, что я разминулся со своим отрядом, и его судьба мне неизвестна. Однако предполагаю, что они отправились выполнять поставленную задачу в заданном районе. Ураган причинил нам некоторые повреждения, ремонтом которых мы были вынуждены озаботиться. В тот момент мы находились у островов Моран, когда появились два английских тридцатишестипушечных фрегата. Как видно, они успели заблаговременно укрыться в тихой заводи, потому что в отличие от нас не имели повреждений. Недолго думая они атаковали нас. Я был стеснен в маневрировании, так как доподлинно не был знаком с глубинами, ну и сказывалось состояние корабля после бури. Словом, завертелось…
Капитан самым подробным образом поведал Александру о ходе схватки. О том, как англичане наседали на «Чайку», дважды едва не доведя дело до абордажа, что непременно обернулось бы для русского клипера поражением и пленом. Вот только во взгляде Александра, слушающего рассказ старого моряка, отчего-то не наблюдалось так хорошо знакомого Зарубину горячечного блеска. Вместо этого там было заметно чувство вины.
Нет, капитан никого не обвинял. Да он и не осмелился бы этого сделать. Но из его рассказа явствовало одно: будь на борту «Чайки» зажигательные снаряды, и тогда плохо пришлось бы не русским, а англичанам. Тем, конечно, тоже досталось на орехи. Вот только они смогли покинуть место схватки в несколько лучшем состоянии. «Чайку» же спасла наступившая ночь, сопровождаемая проливным дождем.
Все же противник у русских был не просто достойным, но сведущим в морском деле. Они мастерски умудрялись удерживаться с одного избитого борта, успевшего лишиться чуть не половины орудий. При этом фрегаты все время сменяли друг друга, успевая более или менее прийти в себя после очередной плюхи от русских комендоров…
– Что, мой друг, ты так не весел? Что головушку повесил? – с наигранной бодростью обратился Савин к Александру, когда они ехали в коляске домой.
– Вот только не надо делать вид, что вы единственный, кто не понимает, что произошло, – излишне резко ответил юноша.
– Вот те здрасте. Может, объясните, ваше высочество? Неужели вас так впечатлила гибель членов команды «Чайки»? Так ведь идет война, и без потерь не обойтись. Зато есть неоспоримый факт, который заключается в том, что один наш фрегат, даже будучи не в лучшей форме, способен противостоять двум английским. И это с учетом превосходства в пушках в три с половиной раза. Это ли не делает честь нашим морякам?
– Да? А как же быть с Козельским, которого я уважал и чтил как своего наставника? Как быть с остальными, с кем я служил бок о бок и которые погибли, по сути, из-за моего глупого приказа? Ведь нужно быть глупцом, чтобы не услышать в рассказе Зарубина упрека в том, что у них отобрали столь серьезный аргумент в противостоянии с сильным противником.
Тот обед Александра с английскими морскими офицерами стал поистине злополучным для русской Карибской эскадры. Для юноши, очарованного морем, предстающим перед его взором в романтическом ореоле, речь коммодора Роднея оказалась слишком уж проникновенной. Англичанин упомянул о чести, с коей стоит сражаться настоящим морякам, и о том, что русские пошли по кривой дорожке, используя недостойное оружие. Их зажигательные снаряды вели к бесчестию молодой морской державы.
Александр оказался под таким впечатлением, что приказал запретить использовать зажигательные снаряды на кораблях Карибской эскадры. А дабы у капитанов не было соблазна, велел еще и снести все снаряды в арсенал. Им вдруг овладело желание доказать всему свету, что русские способны побеждать даже с поднятым забралом и открытой грудью.
И вот теперь пришло осознание того, что он стал едва ли не прямым виновником гибели тех людей, которых знал и уважал. Ведь он помнил по имени-отчеству всех матросов, с которыми ему довелось стоять вахты. Знал, кого ждала зазноба, а кого дети. Кому и сколько осталось до выхода в отставку и с чем они связывают свои дальнейшие планы. Он знал и то, что матросы успели проникнуться к нему уважением, и это ему было особенно дорого. И вот чем он им всем отплатил.
– Александр Петрович, не надо так себя корить. Просто из всего нужно извлечь урок и постараться не делать ошибок впредь, – успокаивая наместника, заговорил Савин. – И еще просто помните: ошибку эту совершили вы, это несомненно, но вина за это лежит не на вас, а на мне.
– Как это? Хотите сказать, что повинны в том, что не отсоветовали мне? Так ведь вы не молчали, уговаривали меня. Но я уперся как осел, волами не сдвинешь.
– Волы здесь и не нужны были, ваше высочество. Вот, ознакомьтесь с этим документом.
С этими словами Савин открыл свой портфель, которые получали все большую популярность благодаря удобству, и извлек оттуда бумагу с печатью красного сургуча. Печать без сомнения императорская, Александр сразу же ее узнал. Как понимал и то, что это не простой указ, коль скоро печать висит на золотом витом шнуре. Точно так же выглядел указ о его назначении наместником в Карибских владениях Российской империи.
