Чингисхан. Демон Востока (СИ) - "RedDetonator"

— Долгих лет здравия тебе, святой отец, — вошёл в церковь перекрестившийся Эйрих.

— И тебе дай бог здоровья и процветания, сын мой, — кивнул ему несколько раздобревший священник. — Давно я не видел тебя, не видел в толпе воинов, что пришли за епитимьями на ратное кровопролитье, давно не слышал от тебя искренней исповеди… (1)

— Увы, на божьи дела времени не было совсем, — вздохнул Эйрих с сожалением.

— В суете мирского тонешь, сын мой… — с огорчением покачал головой отец Григорий. — Ступай за мной, нам есть о чём поговорить.

Они прошли за алтарь и достигли небольшой кельи, где обитает священник.

— Вино из Галлии, — достал он глиняную бутыль из-под узкой кровати. — Разбавлять тебе?

— Я воздержусь, — отклонил предложение Эйрих. — Предпочитаю в делах быть в трезвом уме. Так с чем я пришёл…

Отец Григорий откупорил бутыль, налил себе полный кубок, после чего приложился к последнему, подняв левый указательный палец в останавливающем жесте.

— Ух! — выдохнул он, когда кубок был осушен. — А я вот, наоборот, без чарки вина работать не могу… Так с чем ты пришёл?

— Слышал, наверное, что учудил Торисмуд с остальными сенаторами? — спросил Эйрих. — Вот с этим я и пришёл.

— Слышал, — кивнул священник. — Ерунда это всё. Маются бесполезными интригами, тогда когда надо бы уже об Италии всерьёз думать… Как я понимаю, ты уже начал думать о том, что сенатусконсульт лучше остановить с помощью народных трибунов?

— Уже делаем, — подтвердил Эйрих. — Но я не за этим пришёл. Я хочу удостовериться, что наши старые договорённости всё ещё в силе и ты не принял сторону Торисмуда.

— Я никогда не забывал, благодаря кому обязан всем, что мы имеем, — с улыбкой развёл руками отец Григорий, после чего налил себе ещё одну порцию галльского вина. — Торисмуд, как я понимаю, уже подзабыл. Но ты напомни ему.

— Раз всё в силе, то мне нужна поддержка, — удовлетворённо кивнул Эйрих. — Хочу, чтобы была создана угроза вотума недоверия. Ты влиятелен среди сенаторов, создай условия. Взамен получишь презренный металл. Точнее? Тысячу монет самого презренного из металлов — золота.

— Хм… — задумчиво принюхался отец Григорий к содержимому серебряного кубка. — Презренного металла в твоих речах могло быть и побольше…

— Тебе это ничего не стоит, — нахмурил брови Эйрих. — Напротив, своевременная поддержка меня — это лишь упрочнение твоего влияния на сенаторов.

— Тем не менее, — священник отставил кубок на стол.

— Тысячу двести, — с неохотой согласился Эйрих. — Я и так плачу тебе очень много.

— Мне же эти деньги не для себя, — покачал головой отец Григорий. — Приход надо содержать, паства многочисленна и иногда нуждается в мирской помощи. Любые деньги не помешают, но желательно полторы тысячи.

— Ладно! — раздражённо ответил Эйрих. — Но я жду, чтобы Торисмуд испытал истинный страх потери статуса. Нельзя со мной такое проворачивать, пусть будет уроком для всех.

Примечания:

1 — Исповедь в V веке — тут очень сложный и непонятный момент. Мы знаем, что тайная исповедь, то есть «прости, святой отец, но я согрешил» через решётку, уже существовала в V веке н. э. у римлян. Есть сведения, что в IV веке тайно разрешалось исповедываться только изменившим женщинам в Восточной Римской империи, потому что в ином случае муж узнавал и юридически ничего не мешало ему вшатать неверную чем-то тяжёлым или колюще-режущим, ибо за убийство изменщицы в законодательстве был лишь символический штраф. А вот в V веке н. э. уже появилась тайная исповедь для римских высших чиновников. До V века н. э., в раннехристианских общинах была распространена практика публичных исповедей, когда грешник оглашал весь список своих прегрешений перед общиной, а община истово молилась за его спасение и отпущение грехов, но мне не известно, что там было после становления христианства официальной религией. Ещё мне не известно, как там обстояли дела у ариан. Это я к чему вот это вот всё? К тому, уважаемый читатель, что отныне во внутренней логике этого произведения буду считать, что у ариан были публичные исповеди, с отпущением грехов не отходя от кассы — потому что потребность в тайной организации возникла по причинам, характерным больше для более сложных социальных структур, а не ребят, которые позавчера из лесу вышли. Если вдруг у тебя будут пруфы, доказывающие обратное — добро пожаловать на нашу воображаемую лавочку в комментариях. Посидим, подымим, поговорим.UPD: благодаря уважаемому читателю Sun я получил довольно-таки убедительные свидетельства (с пруфом) того, что в арианских общинах, по словам церковного историка Сократа Схоластика, жившего в те времена, существовал институт индивидуального покаяния грешника. Так что с этого момента считаю, что тайная исповедь арианами практиковалась и применялась.

Глава пятнадцатая. Триумф

/12 июня 409 года нашей эры, Провинция Паннония, здание Сената/

—… и на основании изложенного, на основании жалобы жителя нашей общины, коллегия народных трибунов постановила, что на сенатусконсульт «О применении мер на первого консула Зевты и претора Эйриха» накладывается вето, — закончил свою речь народный трибун Барман.

— Протестую! — встал Фритхельм, сенатор из Белой фракции.

— Старший сенатор Торисмуд, — перевёл Барман взгляд на лидера фракции.

— Кхм… — недовольно кашлянул тот. — Штраф на сенатора Фритхельма, за прерывание выступления народного трибуна.

Эйрих, сидящий на лавке для готовящихся выступать, удовлетворённо хмыкнул. У Фритхельма есть шесть внучек, а ещё очень хорошие отношения с Торисмудом, у которого нет ни одной внучки. Раньше наличие большого количества внуков считалось преимуществом, но конкретно сейчас это недостаток, потому что очень нужны внучки. И Торисмуд рассчитывал возвысить своего самого близкого друга, а тут вот такое. Не наложи он штраф, остальные сенаторы бы крепко задумались…

— Штраф за ратные успехи — это вообще неслыханно! — продолжил народный трибун Барман. — Первый консул Зевта и претор Эйрих разбили войско маркоманнов, обезопасили наши северные рубежи, причём очень малыми воинскими потерями!!! И как отреагировал Сенат⁈ Штраф! Посягательство на личную свободу претора Эйриха! Нарушение прав первого консула! Я передаю слово почтенному отцу Григорию.

Священник встал с трибуны и прошёл к кафедре, где ему уступил место народный трибун.

— Дети мои! — заговорил отец Григорий. — Гордыня застила вам глаза! Я не хотел вмешиваться до последнего, но события приняли вопиющий оборот! Народный трибун Барман, славный своей честностью и открытостью для соплеменников, сказал всё верно: несправедливость!!! Вот что вы допустили, почтенные сенаторы!!! Славные воины, приносящие славу и честь нашему вольному народу, победили страшных врагов, но взамен получили хулу и ущемление в правах! А вы даже забыли, что претор Эйрих бился против римлян в Италии! Благодаря ему о нас говорят в самых отдалённых краях божьего мира! Где овации, я вас спрашиваю⁈ Почему он не получил ничего в знак признания его выдающихся заслуг?

Священник сделал паузу, чтобы залпом выпить воду из кубка и отдышаться.

— Я считаю необходимым устранить допущенную несправедливость, — продолжил он. — Но сначала нужно выявить главного виновника произошедшего. Не верю я, что это произошло само по себе! Тут налицо чей-то злокозненный умысел!

Обведя подозрительным взглядом всех присутствующих сенаторов, священник задержал его на Торисмуде, но затем продолжил его движение и остановил на красивой настенной мозаике, изображающей Георгия-Победоносца.

Сенаторы были потрясены. Не все из них, а лишь те, с кем отец Григорий не посчитал нужным посовещаться накануне заседания. Он действовал адресно, среди недоброжелателей Торисмуда, чтобы создать вескую и организованную оппозицию на голосовании по инициативе народных трибунов.