Джон Мэн - Иоганн Гутенберг
Явно не неосведомленностью, поскольку информация о книгопечатании была принесена евреями, бежавшими от преследований из Испании в Константинополь. На протяжении большей части XV века – во времена освобождения Испании от арабов, или от правления мавров, – миллион евреев чувствовали себя здесь хорошо, имея представителей в правительстве и прекрасных ученых. Однако их положение часто определялось тем, примут ли они христианство, поскольку от этого зависело, смогут ли они избежать христианского антисемитизма. В 1492 году, когда мавры были окончательно разбиты, инквизиция вступила в свои права, предложив евреям выбор: обращайтесь в христианство или убирайтесь. Около 20 тысяч семейств, то есть почти 100 тысяч человек, среди которых были и книгопечатники, предпочли изгнание. В 1493 году еврейские беженцы в Константинополе издали первые книги на иврите. Около 1500 года в Италии издан Коран на арабском. Поколением позже, в 1530 году, Гершом бен Моше, внук Исраэля Натана Сончино, основателя великого еврейско-немецко-итальянского семейства книгопечатников, обосновался в Стамбуле, а позже переехал в Каир. Поэтому образованные мусульмане просто не могли не знать о книгопечатании и его потенциале.
Тем не менее мусульманские торговцы, ученые и правители проявили не заинтересованность, а, скорее, открытую враждебность. Когда бывший раб, поступивший на государственную службу и обратившийся в ислам, в 1729 году основал в Стамбуле первое книгопечатное производство, он успел издать всего 17 книг до тех пор, пока религиозное сопротивление не стало настолько сильным, что в 1742 году цех пришлось закрыть.
Опять же: почему? Для историков это загадка, так как ни один мусульманский лидер того времени никак не комментировал упомянутые события. Как говорит исследователь Фрэнсис Робинсон, профессор истории из Королевского колледжа Холлоуэй при Лондонском университете, «современной науке не известно наверняка, почему мусульмане так долго отказывались от книгопечатания». На ум приходят разные версии, но они кажутся неубедительными. Возможно, причиной было то, что в исламе были очень сильны традиции переписывания или то, что каллиграфия почиталась и почитается как высочайшее из исламских искусств. Но ведь в XV веке эти традиции были сильны и в Европе. Возможно, мусульмане отказывались от книгопечатания потому, что они не принимали инноваций, особенно неисламских. В последней версии есть доля истины, так как Европа на тот момент покоряла весь мир, обходя стороной мусульманские государства, тем самым усиливая оборонительный консерватизм ислама; но ведь практичные инновации – от кремневого замка до электричества – со временем были приняты.
Мусульманские торговцы, ученые и правители проявили не заинтересованность, а, скорее, открытую враждебность к книгопечатанию.
Как пишет Робинсон (и как подтвердит любой мусульманин), ответ кроется в ряде фундаментальных исламских предположений о природе истины. Для мусульман Коран – это слово Божье, имеющее даже большее значение, чем Библия для христиан или Тора для евреев. Чудесность Корана является доказательством существования Бога. Слово «Коран» означает «чтение вслух». Его божественность проявляется через изучение и чтение вслух. Его слова, как говорит Констанс Падуик в книге «Мусульманские обряды» (Muslim Devotions), – это «ветки пылающего куста, зажженного Богом». Он был записан лишь для того, чтобы помочь запоминанию и передаче в устной форме. Стандартное египетское издание Корана, напечатанное в 1920-х годах, было воспроизведено не на основании изучения различных манускриптов, а на основании 14 различных декламаций. Являться хафизом (тем, кто знает наизусть весь Коран) было и остается высокой честью.
Для мусульман Коран – это слово Божье, имеющее даже большее значение, чем Библия для христиан или Тора для евреев.
И это стало общим правилом. Авторская работа получала одобрение лишь тогда, когда писец прочитывал ее автору. В мусульманской школе (медресе) ученики пишут под диктовку учителя, но целью всегда была передача устного текста из памяти учителя в память учеников. Книги являлись вторичными. Как гласит мусульманская мудрость, «книги умирают, но память живет». И действительно, доказательством «законности» служила иджаза – передача содержания работы в устной форме, от одного человека другому. Таким образом, «ученик являлся тем, кому в его поколении доверялась часть великой традиции исламских знаний, передававшихся с древних времен».
Конечно же, в интересах религиозных правителей было постоянно это подчеркивать, как делали и жреческие элиты Древнего Египта и Месопотамии. Имамы не желали добровольно лишать себя работы, предоставляя людям прямой доступ к знаниям. Это был бы прямой путь к новшеству, а фактически – к ереси. Да, в XIX веке мусульмане приняли книгопечатание в Британской Индии – но только потому, что им пришлось пойти на уступки христианским миссионерам и индуистам. Как считает Робинсон, «из угрозы их власти книгопечатание превратилось в способ, с помощью которого они могли удержать и даже расширить ее». В католицизме книгопечатание изначально считалось Божьим даром; лишь позже оно обрело дьявольские черты; в исламе оно считалось дьявольским на протяжении 400 лет, пока большее зло не превратило его в меньшее.
Исламская реакция на книгопечатание демонстрирует недоверие к письменному слову, широко распространенное в консервативном обществе. Как пишет Барбара Меткалф, профессор истории из Калифорнийского университета в Дэвисе, индийские ведические традиции были основаны на утверждении о том, что «истина неотделима от живого слова авторитетных людей». Подобное отношение уходит корнями в Древнюю Грецию, где знания тоже передавались в устной форме. Входя в греческую культуру, алфавит – «финикийское письмо», как называли его греки, – проникал в нее с нижних слоев, через ремесленников, контактировавших с финикийскими купцами. Спустя 250 лет многие интеллектуалы все еще не были до конца уверены в том, что письменность – хорошая идея. «Если люди научатся этому, – писал Платон, – в их душах будет посеяна забывчивость». Чтобы обрести истинную мудрость, необходимо общаться с хорошими учителями. Если же их слова записаны в книге, весь процесс нарушается.
Мусульманская мудрость гласит: «Книги умирают, но память живет».
По мнению мусульман, как говорит Робинсон, книгопечатание «разрушало то, что в их понимании делало знания заслуживающими доверия, что давало им значимость и власть». Больше не будет авторитетной передачи знаний, больше не будет запоминания, власть исчезнет, и вера в Бога будет подорвана.
Неудивительно, что изобретение Гутенберга столкнулось с преградой.
Чтобы обрести истинную мудрость, необходимо общаться с хорошими учителями.
Глава 10
Разделение христианства, объединение мира
После Майнца книгопечатание завоевало Европу, а затем и весь мир. Оно стало частью нашей жизни, но странно, что никто подробно не анализировал, каким образом это произошло. По словам автора лучшей статьи на эту тему, Элизабет Эйзенштейн, «те, кто соглашается, что за этим последовали важные перемены, не говорят, какие именно». К счастью, я тоже могу не говорить об этом, потому что цель данной книги – рассказать о том, как все начиналось. Я лишь опишу основные особенности вселенной, открытой Гутенбергом, и остановлюсь на втором взрыве, вызванном его изобретением.
* * *Писцы исчезли. Итальянский коммерсант Веспасиано да Бистиччи в 1460-х годах нанял 45 писцов для того, чтобы изготовить 200 книг для библиотеки Козимо Медичи, и сделал вид, что презирает новое изобретение, однако к 1478 году он оставил это дело. Отдаляясь от своих корней, писцы копировали печатные шрифты, тщетно пытаясь удержать свои позиции. Участь писцов ожидала и иллюстраторов с их вычурной работой по украшению инициалов и полей.
Вместо них появились новые специальности. Рынок стремительно расширялся. Пособия по счетоводству покупали авторы, которые писали новые работы по счетоводству; книги об этикете, предназначенные для обучения юных дам скромности, приобретали их взволнованные родители и воспитатели; пастушьи календари покупали не пастухи, а поэты – так же как в наше время садоводов не интересуют деревенские дневники эдвардианских леди, пережившие катастрофу не приобретают инструкции по выживанию, а астрономы не покупают краткие истории Вселенной – если только не захотят узнать, как пишут бестселлеры.
Отдаляясь от своих корней, писцы копировали печатные шрифты, тщетно пытаясь удержать свои позиции.
Книгопечатание, конечно же, способствовало распространению грамотности, науки и образования, но происходил этот процесс довольно медленно. Хорошо продавался старый добрый мусор: астрология, алхимия, эзотерика (Гутенберг подал пример, издав «Книги Сивилл»). Козимо Медичи собрал множество диалогов, авторство которых приписывалось египетскому богу Тоту, греческое имя которого – Гермес Трисмегист. Книги о так называемой герметической традиции – аналог современной литературы нью-эйдж, предназначенной для тех, кто уверен в том, что прошлое – это сокровищница древней мудрости. И уверенность эта как нельзя лучше сочеталась со скрытностью тех, кто был заинтересован в сохранении покрова таинственности, например членов гильдий и в некоторой степени книгопечатников, которые в глазах людей обрели статус божественных, а то и дьявольских адептов (вспомните, как Фуста путали со средневековым чернокнижником Фаустом).
