Юрий Корчевский - Золото мертвых. Смута
Андрей решил, что пора бой заканчивать. Он перехватил купцу руку захватом и завернул за спину. От боли купец взвыл.
– Проси прощения, не то руку сломаю. Косоруким дни доживать будешь.
Купец скрипел зубами от боли, дёргался, но молчал. Самолюбие играло, гордыня!
Андрей завёл руку выше.
Купец согнулся, уже едва не доставая головой до земли.
– Филипп Антонович, на каждую силу всегда другая сила найдётся. А к силе, кроме того, ум нужен, умение. Проси прощения при всех, громко проси. – Андрей надавил пальцем на нерв у локтя.
От нестерпимой боли купец заорал:
– А-а-а!
– Продолжай.
– Прошу прощения… – сиплым от боли голосом выдавил из себя купец.
– Вот так лучше будет. Ступай и больше не попадайся, сотру, – честно предупредил его Андрей. И сказал так, что все окружающие поняли – выполнит обещание, сотрёт.
Купец схватился за руку и пристыжено пошёл прочь со двора.
Тут же с крыльца слетел половой:
– А денежки, сударь? Кто вино, еду оплачивать будет? Нехорошо!
Купец достал мошну, вынул и дал половому серебряный рубль.
Его проводили ухмылками. Невоздержан в питии да на обидные слова скор был купец. Но сегодня он достойный ответ получил. Раньше многие связываться с ним боялись, понимали: богат купец, от него подальше держаться надобно, невзлюбит – разорит. Так у Андрея денег побольше, он не боялся.
Андрею казалось, что после инцидента купечество города будет настроено против него, все-таки пришлый, но получилось наоборот. Самодуров, подобных Киселёву, нигде не любили, только отпор боялись давать. Но слух о прилюдном извинении Киселёва перед чужаком мгновенно прошёл по городу – ведь свидетелей было много. И уже на следующий день с ним вежливо здоровались до того незнакомые ему люди. Шуя – город невеликий, почти все знали друг друга в лицо. Андрею только не хотелось, чтобы война разгорелась между ними. Не в прямом смысле – с кулачными или иными боями, а торговая. Денег у обоих хватает, только Киселёв не знает истинного положения дел.
Андрей на самом деле имел возможность скупить на корню или разорить Киселёва, перекупив его поставщиков. Даст выше цену за сырьё – и всё, через месяц-два Киселёв будет повержен. Но зачем ему это?
Временами Андрей заходил в церковь – не принято было обходить стороной богоугодное заведение, иначе смотрели косо: не чужой ли веры человек, а то может, и вовсе безбожник? Десятину с доходов лавки отдавал, на паперти попрошайкам раздавал милостыню – он помнил, как сам в Москве стоял так же, с протянутой рукой. Для какого-нибудь нищего, убогого и калечного это единственный способ выжить, а для таких, как Андрей, – своего рода благотворительность для инвалидов и стариков. Он даже в Свято-Николо-Шартомский монастырь заходил, пожертвование сделал. Его монахи при нападении поляков в 1609 году достойно защищали свою обитель, где укрывались многие жители.
После короткой и дождливой осени как-то быстро наступила зима. Проснувшись утром, Андрей вдруг увидел, что за окном светло. Подумал – не проспал ли? Выглянул в слюдяное окно, а на дворе, на крышах соседних домов лежит снег. Ослепительно-белый, не успевший посереть от копоти печных труб. Всё, закончилась навигация, а с ней – и поступления крупных партий товара. Ещё несколько дней суда будут приходить, торопясь прийти по снежной шуге в свои порты до ледостава.
Для купцов сейчас каждый день ценен. Те, кто на берегу, в лавках, стараются набрать побольше товаров впрок, а те, кто на судах, – распродать товар и успеть вытащить суда на берег до весны.
А для Андрея это означает, что его выходы с грузом к омуту прекращаются. На снегу следы видны, да и сам омут через несколько дней льдом затянет. А прорубь долбить нельзя, уж очень заметно. Только и останется, что торговля. В лавке – приказчик, делать там Андрею особенно нечего.
И он стал подумывать, чем бы себя занять. Не спеша позавтракал. Похоже, на торг идти надо. Как-то упустил он из вида, что зимняя одежда нужна – тулуп или шуба, а также валенки и шапка. В Шуе зимой иногда морозы такие трещат, что деревья в лесу лопаются, в кафтане и в сапогах не походишь.
На торге Андрей выбрал себе тулуп, крытый синим английским сукном, шапку лисью и валенки с вышивкой по голенищу. Выглядеть стал как купец средней руки. Да и то, бобровую шапку носить могут бояре да князья, а шуба уж больно тяжела. А в одежде, что купил, – и легко и тепло.
Заявившись домой, он увидел, что во дворе его дожидается гонец с двумя охранниками. Гонец уже знакомый, Павел, а вот стражи при нём другие.
Андрей поручкался с гонцом, как со старым знакомым.
– Чего же во дворе мёрзнете?
– Так людишки твои и во двор пускать не хотели. Нет, говорят, хозяина, ждите. А у меня груз, сам понимаешь… Едва уговорил их во двор пустить.
– Служба у них, – улыбнулся Андрей.
– Понимаем.
– Идёмте в дом, обогреетесь.
Один из амбалов по распоряжению Андрея завёл лошадей в конюшню – им ведь тоже обогреться, отдохнуть надобно. Расседлал, овса по мерке насыпал в кормушку.
Андрей приехавших в дом завёл. Кухарка, увидев гостей, сразу засуетилась.
Охранников за стол посадили – отобедать, щец горячих похлебать да сбитня. С мороза-то горяченького уж как приятно!
А с Павлом Андрей в кабинет поднялся. Груз проверил, расписку написал. При всех груз опускать в подвал не стал – зачем показывать, где хранилище? Поевших охранников спать уложили, и теперь за стол Павел с Андреем сели, да не в поварне, а в трапезной. Тут уж Полина расстаралась!
Гости у Андрея при ней уже были, да ещё хозяин гонца в трапезную повёл, стало быть – человек важный, нужный. И потому стол быстро разносолами уставила, вино и пиво в кувшинах принесла. Пока хозяин с гостем щи хлебали да копчёной рыбой пиво закусывали, пирогов напекла.
Ели не спеша, разговаривали.
– Теперь уж раньше Крещения не приеду, – сказал Павел. – Дороги совсем непроезжими будут, сюда еле пробились. В одних местах грязь по брюхо лошади, в других местах – мороз да снежные перемёты.
– Как Василий Иванович, государь наш, распорядится.
– Верно. Давай за здравие его выпьем. Многие лета ему!
Они выпили по кружке.
– Устал я что-то, продрог. – Павел передёрнул плечами. – Выезжали-то – холодов ещё не было. Все в сапогах да в кафтанах.
– Так иди, отдохни, комнату ты знаешь.
Гонцы проспали до следующего утра. А после завтрака Андрей повёл их на торг. Как отправлять людей назад, если одеты-обуты не по погоде? Купил на всех валенки, тулупы овчинные, шапки заячьи. Недорого, но тепло. И гости благодарили от всей души. Назад им добираться дней десять, как не более, дороги-то перемести может. В сапогах ноги напрочь отморозить можно. Только тот, кто сам прошёл через это, в состоянии понять.
А уж за полдень людей за ворота гнать негоже. Так и остались гонцы ещё на ночь – отогрелись, отъелись.
На прощание после ночёвки Павел сказал Андрею:
– Славно у тебя! Накормил, обул-одел. Все бы так!
– Заезжай, всегда приму со всею душой, – в тон ему отозвался Андрей. – Вот что, Павел. Коли ты раньше Крещения не приедешь, я в Нижний схожу – товаров надо прикупить. Лавка моя пуста почти.
– Не от меня зависит – от государя. Но, полагаю, самое малое – месяц у тебя есть.
– Счастливой дороги!
Всадники уехали.
О поездке в Нижний Андрей подумывал уже давно. Что делать зимой в Шуе? Скучно, проветриться хотелось. Ведь он в Шуе безвылазно уже четыре месяца.
Через приказчика, который знал в городе всё и всех, Андрей нашёл небольшой обоз из четырёх саней, купил льняных тканей, мехов – не ехать же ему порожним? Деньги крутиться должны, доход давать. На деньги от торговли он содержал дом и прислугу, платил жалованье приказчику и его помощнику. В царские сокровища руку не запустил – не вор он, не казнокрад. Да, ценности в омуте топил, изымая их из тайника. Но не для себя, любимого, – для дела грядущего, великого.
Возчики дорогу знали, в объезд болот поганых, незамерзающих, шли. Санный путь уже проторили. Снега пока немного было, по щиколотку, и сани иногда подбрасывало на незамерзающих кочках. На лёд же, где путь ровный да гладкий, выезжать было рано. Лёд тонкий ещё, лошадь не выдержит. Под одиночным человеком, и то опасно потрескивал, грозя провалиться, потому как сильных морозов ещё не было. Днём – два-три градуса, ночью – до десяти, ветерок небольшой. Бодрит!
До Нижнего они добрались без помех. А ярмарка, опустевшая было по осенней распутице, уже торговала вовсю. На берегу стояли ободранные и замёрзшие туши баранов, свиней, коров – зрелище с непривычки странное, неприятное. Кораблей у причалов видно не было, и всё пространство за торгом было забито санями да лошадьми.
Зимний торг быстрый, лошадей морозить и самому купцу мерзнуть неохота. Сделки совершались быстро, не как летом – за два дня Андрей товар свой продал. Лён весь скупили казанские татары, а меха – новгородцы. Мех с северов, да зимний всегда ценился. У зверя к морозам подшёрсток густой, он жирку нагулял за лето. Сам мех длинный, блестит. Шубы да шапки из такого лёгкие да тёплые, снега не боятся, носятся долго и не облезают. Потому товар быстро разошёлся. В Европе русских презрительно варварами называли за то, что в шкурах ходят – так ведь климат разный. Им бы наши холода, вымерзли бы напрочь. В той же Британии снег не каждой зимой увидишь, тёплый Гольфстрим греет.
