Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
Теперь военным аналитикам всего мира, стратегам и тактикам явных и тайных операций приходилось мучительно думать, отчего всё вышло именно так, а не иначе. Профессиональных ошибок не было допущено нигде, адмирал Гамильтон-Рэй готов был за это поручиться, потому что большая часть его личного участия в «Кроссворде» как раз и заключалась в их выявлении и заблаговременном предупреждении. А оказалось, что прав он был один-единственный раз, заявив о принципиальной невозможности что-либо предвидеть, имея дело с русскими из первой, второй или третьей реальности.
Ошибок допущено не было, но отчего-то провалились абсолютно все расчёты, вплоть до самых элементарных. Рота английских королевских гвардейцев в медвежьих шапках непременно разбежалась бы под ударом двух батальонов отборных головорезов, поддержанных танками. А охрана Великого князя, имеющая только штатное стрелковое вооружение, выстояла и победила. Как, почему – неизвестно. Свидетелей боя под Берендеевкой, способных дать достоверные показания, не осталось[72]. Хотя в составе кавказских батальонов присутствовало до десятка представителей организации «Репортёры без границ», назад не вернулся ни один.
Гамильтон-Рэй просматривал и откидывал в сторону доставленные ему фотографии сгоревших на улицах Москвы и в лесу на подступах к великокняжеской резиденции танков. Даже в столь жалком виде они внушали уважение, если не обычный страх. При виде подобных монстров из другого мира любой нормальный (т. е. цивилизованный) солдат побежал бы, бросив оружие, или просто поднял руки. А здесь… Неизвестно кем и как сделанный высококачественный снимок – два бойца в незнакомой форме буквально с двадцати шагов стреляют по танку из длинной, положенной на плечо трубы. Позади первого танка виднеется второй, уже горящий. На лицах солдат не предсмертное отчаяние, не тупость накачанных наркотиками смертников – только весёлый яростный азарт. Как у настоящих «хантеров», встретивших в саванне долгожданного носорога или бешеного слона.
Айвори взял большую лупу, присмотрелся. Да, военная форма незнакомая, но на погончиках-хлястиках отчётливо видны традиционные для российской армии нашивки и звёздочки. А вон там, в глубине кадра, ещё один боец в подобной форме стреляет с колена из ручного пулемёта неизвестной системы. И тоже выглядит совершенно спокойно, «по-деловому», можно сказать, как в тире, ничуть не встревоженный тем, что позади него только что разорвался танковый снаряд, скоростной объектив запечатлел даже летящие куски кирпича в оранжево-чёрном дымном конусе. Непосвящённый и не поверит, что это репортажная фотография, а не искусный монтаж.
Адмирала передёрнуло. Как нормально воевать с такими людьми?
Наверное, этим вопросом задавались (когда наступал момент) Наполеон, лорд Раглан, Канробер, маршал Сент-Арно[73], Гинденбург, Людендорф, Макензен. Однажды, в Гражданскую, им довелось на равных повоевать друг с другом. Очевидцы пишут, что ничего страшнее они не видели, куда там войнам Алой и Белой Розы или Севера против Юга.
Адмирал, по незнанию, не мог добавить в этот ряд Гитлера, Паулюса, Саакашвили. Вот Роммелю – тому повезло. Вошёл в историю, гоняя по Северной Африке своими двумя дивизиями английские армии, как стая борзых несчастного волка. А на русском фронте ему повоевать не довелось, к сожалению. Пожевать мёрзлой конины в подвале сталинградского универмага, погреться у коптилки из снарядной гильзы и выйти наверх с поднятыми на уровень фельдмаршальских погон руками под прицелом стволов ППШ. И отсидеть потом ровно десять лет в Красногорском лагере для пленных генералов Вермахта[74].
«Как воевать?» – мысль возникала у многих, порождая, подчас, вполне бредовые фантазии. А вот «зачем?» – похоже, только у Бисмарка. Наполеон в своих воспоминаниях от этой темы уклонился, Гитлер перед концом начал задаваться столь простым вопросом, но литературно оформить «плоды размышлений» не успел. Русские, по извечной злокозненности своей натуры, довели последнего на текущий момент «объединителя Европы» до самоубийства.
Стоило ли вообще начинать? Видит бог, Гамильтон-Рэю этого не хотелось, внутренне. Вспомнилось завещание Бисмарка своим ученикам и последователям: «Никогда не воюйте с Россией». Они его не послушались и в течение XX века дважды (об этом он слышал от Боулнойза) были разгромлены жесточайшим образом.
Но душа и тело адмирала не могли смириться с подобной телеологией[75]. Это что же – раз и навсегда признать, что есть на Земле сила, необоримая никакой другой силой? Следующий шаг – согласиться, что все цивилизованные нации и державы могут существовать только до тех пор, пока не перейдут некие, не ими определённые рамки? И ещё дальше – склонив голову, как император Генрих в Каноссе, забыв о гордости и славе, «возделывать свой садик», то и дело с опаской поглядывая на восток: а вдруг непредсказуемому соседу не понравится планировка его огорода или методы агротехники?
С таким чувством невозможно жить понимающим себе цену представителям цивилизации, на тысячу лет раньше русских придумавшей парламент (о Новгороде и Пскове адмирал не вспомнил), устроившей университеты, на пятьсот лет раньше обошедшей вокруг света и открывшей новые континенты. Учредившей сотни колоний (считай – очагов цивилизации). Англичане в Новой Зеландии, на Фольклендах, в Бомбее и Калькутте носят те же одежды, пьют «пятичасовой чай», говорят на том же языке. С Северной Америкой не совсем то вышло, мельком подумал Гамильтон-Рэй. Если бы в 1775 году английские солдаты защищали бы право и власть британской короны так, как вот эти русские, – он опять посмотрел на фотографию уличного боя, – не было бы никаких «Соединённых Штатов», только «Большая», очень большая Великобритания, «Соединённое королевство Англии, Азии и обеих Америк»!
Он и сам не заметил, как его разочарование в собственных военно-политических способностях превратилось в чувство оскорблённой чести (польские шляхтичи называют это более точно – «гонор») сначала личной, а потом и национальной. Несколько дней унизительных поражений (тем более унизительных, что внутри России информированные люди случившееся восприняли как незначительный эпизод – подумаешь, обнаглевшего комара на щеке прихлопнули) уверенно превратили его из здравомыслящего аналитика в оголтелого империалиста и русофоба пальмерстоновского разлива.
Вот и прекрасное объяснение всей английской многовековой русофобии, бессильной перед целесообразностью, логикой, даже «её величеством Выгодой». Уж сколько выгоды можно было извлечь из равноправного, а главное – честного союза с Россией! Но нет! Довод: «Мы хотели поступить с вами, как американцы с индейцами. Вы не согласились и крепко набили нам морду. После этого какие же вы «цивилизованные люди», какое вообще имеете право на существование?» – перевешивал любой другой.
Его гордая душа жаждала реванша, рвалась к подвигам, сравнимым с подвигами античных героев. Вот только путей к реваншу он не видел никаких.
Адмирал подошёл к окну, за которым шумела аристократическая Пелл-Мелл, заполнявшим её людям не было никакого дела до только что случившейся очередной геополитической катастрофы. Хоть одно хорошо – никто в Британии не знает о полученной оглушительной пощёчине. Остаётся только удивляться сдержанности российской прессы и полной индифферентности Петроградской (теперь уже Кремлёвской) дипломатии.
Очередное оскорбление или тонкий намёк: «Сидите тихо, и мы промолчим, если впредь не станете вмешиваться в уже наши дела на всё той же пресловутой «мировой шахматной доске».
На самом деле оскорбительно, позорно и противно. Плюнуть, что ли, на всё и попроситься, пусть с понижением, на должность начальника Гибралтарской эскадры крейсеров? Лучше с пиратами воевать, чем кружить по кабинетам, как потерявший нюх пёс.
«Но делать это придётся совместно с русским флотом, и каждый раз, глядя на вызывающе-гордый Андреевский флаг, снова испытывать угнетающее чувство бессильной ненависти», – трезво подумал адмирал.
В кабинет бодрым шагом вошёл сэр Арчибальд. Ему бы сейчас прятаться от взоров соратников или вообще сбежать в другие времена, а он подтянут, весел, искрится оптимизмом.
Мельком взглянул на карты, на разбросанные по столам документы и фотографии. Взял ту, что внимательно изучал адмирал. Взглянул, даже не покривившись, бросил в общую груду. Вежливым, но исключающим неповиновение жестом велел удалиться сидевшим за дальними столами референтам.
– Расстроены, разочарованы, потрясены, угнетены, – безошибочно назвал он спектр обуревавших Айвори чувств.
Возражений не последовало. Адмиралу стало интересно, какие причины нашёл Боулнойз для оптимистического, едва ли не игривого настроения, после того как сам всё это затеял.
