Михаил Гуткин - Попадать, так с музыкой — 2 (неокончен)
Только теперь я поняла, как в свое время мне повезло. Повезло не только в том, что я попала учиться в одну из лучших физматшкол Москвы, но и в том, что среди наших учителей были преподаватели, которые, если можно так сказать, пришли в этот бизнес еще до эпохи персональных ЭВМ. То есть основные этапы развития вычислительной техники в СССР проходили у них на глазах и с их участием. И эти учителя нам все детально рассказывали и показывали, причем не только на уроках, но и в кружках. Поэтому тут мои знания имеют более или менее комплексный характер. Я неплохо знакома с традиционной архитектурой ЭВМ, с элементной базой (на логическом уровне), а также с основными идеями создания операционных систем и компиляторов. И еще из истории развития советской вычислительной техники я запомнила, сколько в начале было разных направлений, большинство из которых оказалось потом тупиковыми. Поэтому тут мои знания могут принести серьезную пользу. Но за время войны я могу почти все забыть. Следовательно, нужно уже сейчас позаботиться о том, чтобы все мои знания зафиксировать. А что для этого нужно? Правильно. Нужен известный кабинет, сейф и время.
Стоп, стоп, неправильно! Как только я сунусь в свой кабинет, об этом сразу же станет известно Берии, и начнется «старая песня о главном» — «Мы войну выиграем и без вас, товарищ Северова, а вы занимайтесь наукой, хотите здесь, а хотите — где-нибудь подальше от фронта.» Но я на это решительно не согласна. Думаю, что любой нормальный человек, побывав в местах, по которым прошли немцы, или над которым пролетели их бомбардировщики, и посмотрев, что они там после себя оставили, не сможет спокойно сидеть где-то в глубине страны и заниматься чем-то, не завязанным напрямую на победу. Особенно, если у этого человека еще и муж воюет. Если бы я могла придумать какую-нибудь пушку или танк, то, может быть, и согласилась, а в данной ситуации нет, ни за что. Значит, нужно работать над этими бумагами прямо здесь.
Тогда встает вопрос секретности. Тут я призадумалась, а потом сообразила. Ведь сама много раз читала, что меньше всего люди обращают внимание на то, что находится, как говорят, прямо под носом. В конце концов, студентка я или так, рядом проходила? Вот и записываю мысли, чтобы форму не утратить. И пусть смотрят, сколько угодно. Формулы увидят, слова знакомые — тоже увидят, а что к чему не поймут. Ни наши, ни немцы, если даже к ним что-то и попадет. Ведь я не все подряд выпишу, а только расставлю, если можно так сказать, путевые вехи, по которым всегда смогу вспомнить базовые идеи. Практически невероятно, чтобы в этом времени нашелся еще один человек, который сумел бы найти общее между архитектурой фон Неймана, двоичной системой счисления, функциями алгебры логики и синтаксисом языка программирования Си. Тем более, если к этому добавить прямой и дополнительный коды и логические схемы триггера и полусумматора. Если же предположить, что кроме меня есть еще один попаданец, который в состоянии во всем этом разобраться, то можно быть уверенным, что он и без моих бумажек сможет написать все, упомянутое выше. Так что пишу и ни о чем не беспокоюсь. А чтобы окончательно исключить упреки в нарушении режима секретности, все писать буду в особом отделе и там же оставлять на хранении.
Конечно, Зоя обратила внимание, что в течение нескольких следующих дней я по вечерам, вместо того, чтобы сразу падать в койку, добредала до особого отдела и там около часа строчила какие-то бумаги.
— Что ты, Анюта, там все время чиркаешь? Донесения шифруешь?
— Нет, Зоя. К шифровкам это никакого отношения не имеет. Ты, возможно, помнишь, что я в НКВД попала вообще-то случайно — влюбилась в лейтенанта НКГБ и вышла за него замуж. А дальше пошло-поехало. Но на самом деле я недоучившаяся студентка. По профессии инженер-электрик с углубленным знанием математики. После войны собираюсь сразу пойти в науку. Вот мне время от времени приходят в голову разные идеи. И я решила, что стоит эти идеи записывать, чтобы не забыть что-то важное. А потом, после войны на основе этих идей можно будет создавать новые приборы и механизмы.
— Так какие же приборы ты хочешь создавать?
— Что большую часть времени делает математик? Правильно, занимается вычислениями. На самом деле это не верно, но для Зои так будет понятнее. Хотелось бы придумать такие устройства, которые умели бы очень быстро считать. Сейчас вон сколько времени нужно потратить, чтобы перемножить два числа. Самое быстрое — это на логарифмической линейке, но там точности практически никакой. Да и скорость тоже очень небольшая. На арифмометре можно быстрее, но не намного. Да и ломаются эти арифмометры почем зря — я уже видела. А я мечтаю придумать такой прибор, чтобы он любую арифметическую операцию мог выполнить за доли секунды. Задал два числа, нажал кнопку и сразу получил результат. Вот было бы здорово.
— И что, ты уже придумала такой прибор?
— Что ты! Он будет очень сложным. Но в основе любого подобного прибора должна быть теория, наука. Например, в основе создания самолетов лежит наука аэродинамика. В основе того, о чем я мечтаю, лежит электроника и математика. А я все-таки математик, хотя и недоучившийся. Вот по ходу дела кое-что придумала. Это и записываю.
— Ну-ну. Записывай, только в таком режиме тебя надолго не хватит. Я же вижу, как ты изматываешься.
— Это так, но мне нужно еще пара вечеров и основные мысли будут зафиксированы. А потом буду надеяться, что в особом отделе они доживут до конца войны.
64
Эти объяснения Зою вроде бы успокоили, а никаких проверок по этой линии я не боялась. Боялась только, чтобы не стукнули наверх, товарищу Берии с вполне очевидными последствиями, о которых я сказала выше. Но обошлось. Тем более, что дела на фронте опять ухудшились, особенно в Прибалтике, и нас предупредили, что в середине октября должен состояться первый выпуск диверсантов. Теперь уже ни на что, кроме занятий времени не оставалось. Изматывались все: и курсанты, и преподаватели, многие из которых, как и я, тоже учились на параллельных курсах. Кроме индивидуальных тренировок пошли и групповые, в которых объединяли курсантов разных специализаций и учили понимать друг друга «наощупь». Причем группы регулярно тасовали. Это, с одной стороны, позволяло подобрать в каждую группу максимально совместимых друг с другом бойцов, а, с другой стороны, облегчало создание новых групп из «остатков старых». В процессе занятий, я даже не ожидала, что мои отрывочные и минимальные воспоминания по тактике малых групп (чужой опыт Афгана и двух чеченских войн) тут окажутся практически неизвестны и пойдут на ура. Снайпер — пулеметчик — гранатометчик, или взаимодействие двух — трех таких групп. Быстрые смены огневых позиций, прикрытие при отходе и т. п.
Единственно, чего я панически боялась, так это того, что меня внесут список знатоков и авторитетов по этой части и начнут обращаться с разными вопросами, на которые я, само собой, не найду ответов. Поэтому я практически все свои предложения вносила в форме вопросов: «А не попробовать ли нам сделать то-то и то-то? Вдруг получится неожиданно для врага?» Сначала, по традиции, в ответ я слышала, что это чушь, что полагается действовать совсем по-другому. Я предлагала провести эксперимент. Так как старшие товарищи уже знали мою упертость, то, чтобы отвязаться, на эксперимент соглашались. По результатам, оправдавшим мое предложение, начинали чесать в затылках, и потом, скрепя сердце, говорили, что в отдельных случаях можно использовать и мои идеи. С курсантами было легче, так как у них не было еще опыта, и они были готовы пробовать разные варианты. Правда и те, и другие сходились в одном: чем больше разнообразие приемов, тем результативнее будут действия в тылу врага.
Впрочем, тут все мы столкнулись с вполне понятной проблемой. Вот, например, хорошо и вполне понятно звучит в теории, что боец для эффективного ведения огня должен выбрать позицию, удовлетворяющую следующим требованиям… и далее требования по списку. С этим никто не спорит. Но только возникает один маленький вопрос: а сколько времени будет у бойца для выбора нужной позиции? И тут выясняется, что выбор позиции диверсант минимум в половине случаев должен делать буквально на бегу. Вот всем и приходится тренироваться с ходу оценивать все окружающие холмики, ложбинки, овраги, заросли и т. п. с точки зрения того, насколько они удобны для засады, для подхода или для отхода. А также для того, чтобы одна отходящая группа могла легко прикрывать другую. На этом потели все. И только через три недели занятий у большинства начало получаться. Я поймала себя на том, что, даже просто идя по полигону, все время верчу головой туда и сюда и оцениваю, где может быть засада, а где я сама могла бы успешно заныкаться и безопасно отходить. При этом только теперь я поняла знакомого дедули, дядю Сережу — водителя грузовика с большим стажем. Ему много приходилось ездить по лесным дорогам, и вот он жаловался, что даже, когда просто гуляет с женой и сыном по лесу, то все время следит, чтобы «не задеть кузовом» за ветки деревьев. Впрочем, именно такие умения и навыки нам сейчас и нужны. Чем больше знаний и действий каждому из нас удастся «запихать» на уровень безусловных рефлексов, тем больше потом будет шанс выжить. А еще я для своей роты устроила конкурс: кто разработает такую гадость, чтобы ее можно было заранее подготовить и, при необходимости, моментально привести в боевое положение. Короче нечто вроде того, чтобы заранее заложить несколько мин, которые можно поставить на боевой взвод буквально на бегу. Только вместо мин будем закладывать гранаты Ф-1 (лимонки) таким образом, чтобы, проскакивая мимо, можно было выдернуть из них чеки. Тогда преследователи получат полный комплект. Надо отдать должное курсантам: я получила сразу два оригинальных решения, которые, после одобрения руководством, были взяты на вооружение всеми обучаемыми. А меня это порадовало еще одним фактом: ребята научились нестандартно мыслить. В боевых условиях подобные нестандартные находки доставят немцам большие неудобства.
