Алексей Рюриков - В БЕЗДНЕ ВРЕМЕН. ИГРА НА ОПЕРЕЖЕНИЕ
- Славно, тогда по Григулявичусу вы все знаете, - улыбнулся Николай Ильич. - Всплыл наш мальчик в ноябре во Франции. В окружении Савинкова, лично с ним конспиративно встречался. А потом снова исчезнул.
- А сейчас? - осведомился Гумилев у улыбчивого коллеги.
- Так пропал же, - добродушно хмыкнул тот. - Местонахождение неизвестно. Вам и предстоит выяснить, как я понимаю.
«Вот чего он такой веселый, - понял контрразведчик. - Потеряли мальчишку, а Савинков, похоже, этого Юзика к делу пристроил. Оттого тот и залег не пойми где и всплыть может в момент самый неподходящий. Понятно теперь, чего и разведка такая любезная, упустили, пусть Гумилев старается, ловит…»
Предположение оправдалось тут же - в прочитанных документах, кроме упоминаний о встрече с Савинковым, ничего полезного про Григулявичуса не нашлось. Вторая папка вышла немногим интереснее, сообщение некоего агента о предполагаемом покушении, другого о появлении в Париже что-то затевающего Инженера и… и, пожалуй, толком все. Остальное следовало выяснять самому.
- А еще что о покушении есть? - грустно спросил Николай Степанович.
- Немного. - Улыбка с лица Гриднина пропала, и полковник заговорил деловым тоном: - Есть информация, что в группу террористов вошел искомый Григулявичус. Связан прямо с Мельниковым, действуют в полной автономии от остальных, даже от Боевой группы. Найдете его - выйдете на террористов. Ну и наоборот, разумеется. Если выйдет убедить в опасности экса французов, а я думаю, выйдет - шпионаж шпионажем, дело обыденное, а теракт-то против их премьера, то их агенты для нас и Юзика выловят. Главное, брать его как-то вам самому исхитриться надо. Обязательно нужно узнать, куда он никишовскую бумагу дел, и чтобы французы того не узнали.
- О бумаге, - напомнил Гумилев. - Содержание ее, я так понял…
- Содержание самое прозаическое, - перебил его собеседник. - Распоряжение чисто организационного плана. На документе гриф «Строго секретно. Хранить на правах шифра. Снятие копий воспрещается».
«Ни черта себе «прозаическое», - присвистнул про себя Николай Степанович. - Впрочем, дело, скорее всего в одной строчке или слове из текста, остальное и впрямь канцелярские фразы».
* * *
Этажом выше, в Разведчасти, Гумилева встретили у дверей. Несмотря на то что размещались департаменты в одном, специально выстроенном лет десять назад здании, вернее, комплексе зданий, соединенных переходами, у разведчиков при входе стояла собственная охрана, и попасть к ним без уведомления и повторной проверки документов возможности не имелось. Подчеркнуто предупредительный, но при том строгого вида подпоручик, внимательно изучив удостоверение, проводил в один из кабинетов без табличек и номеров. Там поэта уже ждали.
Получив, как и было обещано генералом, место встречи и пароль к связному от нелегальной резидентуры, несколько советов по ситуации во Франции и заверения в любой необходимой помощи, он сухо спросил:
- Филеры готовы?
- А как же? - всплеснул руками хозяин кабинета полковник Синицын. - Двух человек с вами отправляю, Николай Степанович. Зеленые еще, правда, зато оба французским владеют. Не детективы из «Бинт и Самбэн», но и не ваньки деревенские, выделяться не будут.
Резон в словах разведчика, надо отметить, имелся. Опытные наружники Корпуса обычно происходили из бывших унтеров, языков не знали и для закордонной работы подходили слабо. Именно поэтому во Франции разыскной деятельностью в русских интересах уже четверть века занималось упомянутое частное разыскное бюро «Бинт и Самбэн», созданное еще до войны на средства Департамента полиции. Гумилев помнил, что один из «владельцев» бюро, Анри Бинт, скончался несколько лет назад, а Самбэн прекратил работу еще раньше, и поинтересоваться не преминул:
- Кстати, Сергей Антонович, а что сейчас «Бинт и Самбэн»?
- Работают, а как же? - любезно ответил коллега. - Владелец бюро только нынче другой, monsieur Манго. Бывший комиссар Сюрте, очень толковый.
- Я могу обращаться к ним?
Разведчик замялся. Он прекрасно понимал, что без участия бюро искать скрывающихся бомбистов занятие малоперспективное. В «Бинт и Самбэн» служили отставные чины французской полиции, сыскари с опытом, причем связей с бывшими сослуживцами отнюдь не терявшие, что русской разведкой немало ценилось. Коррупция Сюрте давно стала притчей во языцех, а то, что сыщики «Бинта…» одновременно состояли у действующих коллег осведомителями, мало кого смущало. Использовали детективов в основном по русским эмигрантам, шпионаж против Франции шел по другой линии, а оплата услуг жандармами составляла суммы повыше жалованья парижских фликов. Пусть их числятся у полиции агентами, для контактов на пользу России, опять же, прикрытие.
Загвоздка заключалась в ином. Работа детективного агентства на русских секретом для серьезных разведок не являлась, и возможность утечки сведений в ту же самую Intelligence Service представлялась весьма вероятной.
- Этот вопрос вам лучше согласовать с фон Коттеном, - после некоторой паузы сообщил Синицын. - Все же операцию ведет ваш Департамент, мы так, обеспечиваем.
Коттен использование детективов санкционировал, но только для розыска.
- Брать Григулявичуса исключительно самим, - приказал генерал. - А искать пусть ищут. Намекните, что, мол, украл кое-что. Но не более!
* * *
Николай Степанович счел разрешение привлечь к работе «Бинт и Самбэн» первым действительно полезным шагом в выполнении задания. Теперь хотя бы становилось ясно, с чего начать.
«Интересный поворот, - подумал он, выходя из присутственного здания в холодный вечер Петербурга. - Париж - это, конечно, замечательно, но как боевиков искать, да еще в ссоре с французами, не представляю. Агентство использовать чуть не единственный шанс выходит. Лишь бы в Сюрте к информации о покушении серьезно отнеслись, если и этих самому ловить, совсем бессмыслица получится».
Он подошел к недавно купленному «Бьюику», предмету зависти коллег, обремененных семьями и детьми, но не отягощенных доходами от печатной деятельности, залез на водительское сиденье и, заводя мотор, вспомнил разговор с начальником.
«Нефть, - подумалось внезапно. - Всюду нефть, вон, в собственном авто она же. А сколько сейчас автомобилей? Да и не только авто, самолеты, корабли… Сколько ж нефти в мире каждый день надо? Безумные должны быть количества. И безумные деньги, никак иначе. А если прибавить сюда государственные интересы, да подлить убеждений…» - В голове всплыло давнее, из первых послевоенных, выступление тогдашнего директора французского Генерального комитета по топливу: «Нефть была кровью войны, теперь ей предстоит стать кровью мира…» Всю речь он не запомнил, что-то там было еще про нефть и победу, но пророчество Беранже накрепко, как теперь выяснилось, врезалось в память: «…все просят больше нефти, всегда больше нефти». Вдумавшись, пожалуй, впервые в смысл этой фразы, Николай Степанович нашел утверждение верным. Стремление Зимнего дворца к контролю над нефтедобычей и торговлей черным золотом в этом свете представлялось не только коммерческой затеей династии, но и ходом стратегическим.
Признав для себя в очередной раз действия «Бисмарка в юбке» - княгини Ольги рациональными, он выехал с тротуара и погнал машину к дому. В Париж он собирался утренним поездом.
7.12.1932 г. Российская империя. Санкт-Петербург. Зимний дворец
Как бы отнеслась к одобрению своей политики известным поэтом в погонах с голубыми просветами Великая княгиня, сказать сложно. Нет, стихи Гумилева она, безусловно, читывала, особенно в юности. А вот привычки сообразовываться с чужими суждениями за Ольгой Николаевной не водилось, и мнение одного из полковников Корпуса, пусть и трогающего иной раз душу поэзией, едва ли представляло для нее интерес, несмотря даже на то, что нынешние заботы княгини были от размышлений Гумилева не так уж и далеки.
В то время как «Бьюик» Николая Степановича сворачивал с Литейного проспекта на Бассейную, в Зимнем дворце начиналось «вечернее чаепитие». Собиравшееся каждую среду негласное и неофициальное, но от того ничуть не менее значимое совещание. Узкий круг доверенных лиц, откровенный, насколько это возможно было в общении с самодержавным монархом, разговор. Именно на этих вечерних посиделках принимались зачастую наиважнейшие директивы, меняющие политику империи. Официальных обсуждений император не любил.
Речь шла о Германии, и разговор явно затягивался.
- В апреле прошлого года Гинденбурга переизбрали президентом, с программой «снятия условий Версаля», - напомнила после обмена мнениями собравшимся княгиня Ольга. - Брюнинг подал в отставку, Гинденбург сначала с Папеном пытался смутьянить, затем назначил Шлейхера. А этот реваншист отъявленный, он всех там под себя подгреб. Левых, правых, центральных - они все против нас выступают, Версальский мир покоя не дает.
