Сергей Мишенев - Шпага мастера
Поезд мчался вдоль юго-восточного побережья Франции, а Жанна все смотрела в окно, как будто еще надеялась увидеть вдалеке привокзальные башенки Керкиньяна. Нет, их уже не было. Скрылись за длинным поворотом дороги, растворились в листве, исчезли. Вместо них вдоль полотна железной дороги пролетали другие станции, другие башенки, дома, церкви, замки, поместья… Такие же точно, какие можно было увидеть в любом другом уголке Франции – Лангедоке, Провансе, Аквитании… Такие же точно, какими они были сто, двести, триста лет назад. И, вероятно, такие же, какими они еще долго будут оставаться, игнорируя прогресс, революции и войны. «Точно как дядя Филипп», – почему-то подумала Жанна. И тут же вспомнила про его странное наставление. Быть д’Артаньяном.
– Альберт, – неожиданно спросила она, – а ты никогда не задавался вопросом, почему роман называется «Три мушкетера», а не четыре?
Все это время Альберт мучительно искал какой-нибудь способ развлечь Жанну, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей о разлуке, а потому, услышав странный вопрос, не удивился, а лишь обрадовался:
– О, конечно, задавался! Еще давно, когда только прочитал этот роман! Но сейчас все мы знаем ответ на этот вопрос.
– То есть как это? – не поняла Жанна. – Как это «все мы знаем»? И кто это – мы?
– Ну как же, Жанна… Сейчас, когда мы знаем так много интересного… Я имею в виду, что д’Артаньян в романе мсье Дюма не совсем мушкетер. Даже когда он получил этот самый плащ мушкетера. Они ведь, все четверо, и есть пирамида…
– Какая еще пирамида? – не поняла Жанна.
– Ну пирамида Плутарха. В том смысле, что Портос – это нижняя ступень пирамиды, то есть сила; Арамис – вторая ступень – хитрость; Атос – третья, искусство; ну а д’Артаньян, понятно, виртус. И вот, поскольку виртус – это субстанция не материальная, а духовная, то и д’Артаньяна, в материальном смысле, как бы нет. То есть в романе он, конечно, есть, это же все-таки роман, но, чтобы аллегория была еще более очевидной, мсье Дюма и использовал такой ход – исключил д’Артаньяна из названия. Оставил только обладателей тех свойств, которым можно научить. Тех, кто из плоти и крови. Получилось, что это Портос, Арамис и Атос. Сила, хитрость и искусство. Три мушкетера.
– Но откуда Дюма мог знать про эту пирамиду? Он что, по-твоему, был знаком с этим твоим мсье Перигором?!
– Ну, конечно, нет, Жанна, – улыбнулся Альберт, – он ведь умер, когда мсье Перигор только родился!
Жанна раздраженно тряхнула головой:
– Альберт, ты должен научиться отличать обычные вопросы от сарказма! Я примерно представляю, когда умер Дюма! Но откуда же он, по-твоему, мог знать про эту пирамиду?
– Так ведь, хотя с мсье Перигором Дюма знаком не был, зато с другими масонами не только был знаком, но и близко дружил. С Лафайетом, например, Нодье, Гюго… Да ведь он сам, насколько известно, был масоном!
– Альберт, – Жанна вздохнула, – а ты не думаешь, что тебе теперь эта самая пирамида просто везде мерещится? Даже там, где ее на самом деле нет.
– Ну как же, – Альберт немного растерялся, – как же ее может не быть, когда Дюма так ясно воплотил ее главные характеристики в своих героях? Разве Портос не олицетворение чистой силы? А Арамис – хитрости? И так далее… Они же точь-в-точь как те самые античные воины, о которых пишет Плутарх! Они и есть пирамида!
– Ну ладно, тебе, наверное, виднее. Хотя я бы предпочла думать… Сама теперь уже не знаю, как…
И Жанна снова повернулась к окну.
Но, видя что она опять собирается загрустить, Альберт поспешил возобновить беседу:
– Я могу рассказать тебе об Огюстене Франсуа Гризье!
– Это по его запискам Дюма написал роман, из-за которого мы сейчас едем в Россию? Если он тоже был масоном, то лучше не надо, – улыбнулась Жанна, – а если нет, то, пожалуй, давай рассказывай!
Однако на этот раз Альберт, как ни старался, так и не смог рассказать ничего особенно интересного (кроме того, что Гризье все-таки не был масоном). Но этого все равно оказалось достаточно: Жанна наконец отвлеклась от грустных мыслей и снова заулыбалась.
Успокоившись, Альберт махнул рукой на Гризье и, откинувшись на спинку дивана, произнес:
– А знаешь, я никак не предполагал, что моя миссия завершится вот так вот.
– Да, такого конца никто не ждал. Такой уж он непредсказуемый, этот твой дух виртус.
Альберт неожиданно снова наклонился вперед и громко прошептал:
– Ты тоже так подумала?
– Господи, Альберт, о чем ты? О чем я тоже подумала?
– Ну о том, что наша любовь – это и есть виртус?
– Нет, Альберт, я так не думала и думать не собираюсь. И ты, ну с чего вот ты это взял?
– А я проанализировал всю свою жизнь и понял: наша любовь, твоя любовь, это и есть самое высшее достижение моего мастерства. То есть – мой виртус.
– Альберт, если ты и дальше будешь говорить слишком странные вещи, я прямо сейчас остановлю поезд и поеду обратно!
– Да нет же, ничего странного, – поспешно сказал Альберт, словно и в самом деле не понял, что она шутит, – ну посуди сама: я сначала был просто сильным. Но зато очень сильным! Это когда еще служил в театре и когда бутафорской шпагой победил разбойников. Это ведь совсем непросто: проткнуть человека тупым деревянным клинком. Ну вот, а потом, когда меня наняла Великая Миссия, я, согласно моему договору, стал хитрым! Я обманывал всех в Керкиньяне, начиная с твоего дяди, маэстро Дижона. Однако, набираясь у него мастерства, я начал становиться искусным! И именно искусство отвернуло меня от хитрости, и я в конце концов всем во всем признался. Ну а потом – виртус… Наша любовь!
Жанна невольно задумалась. Да, при таком подходе все выходило очень логично. Все-таки Альберт удивительный человек. Ну кто еще мог взять и вот провести такие буквальные параллели между пирамидой Плутарха и романом «Три мушкетера», а затем и собственной жизнью. И ведь действительно все, все до последней буковки совпало! Если, конечно, виртус и в самом деле способен превращаться в любовь…
– Ну что же, – тихо сказала она, – это означает только одно: твоя миссия продолжается.
* * *А поезд продолжал мчать вдоль восточного побережья Франции…
Вскоре после отъезда Альберта и Жанны Филипп Дижон получил через посыльного небольшой сверток. В нем лежали ключи, свежая газета и записка от мсье Перигора с пожеланиями успеха, крепкого здоровья и надеждой на дальнейшую дружбу.
Филипп тут же послал за отцом Лукасом и направился в школу. Да, старый масон хорошо знал свое дело. Все проблемы были улажены, все последствия идеально устранены. В зале не осталось ни одного пятнышка крови и никаких признаков прошедшей битвы. Перигор произвел и небольшой ремонт за свой счет, починив перила балюстрады, пострадавшего гимнастического коня, а заодно оконную задвижку, которая вот уже год барахлила и изрядно раздражала маэстро.
Филипп внимательно изучил приложенную к ключам и записке газету. Как ни в чем не бывало, еженедельное издание напоминало о скором праздновании Рождества, сообщало о какой-то автомобильной гонке, предлагало несколько частных объявлений: хозяйка музыкального салона выставляла на продажу мебельный гарнитур в стиле бидермайер, местная знаменитость, поэт Жак Куле, приглашал на свой поэтический вечер; особняком разместилось несколько брачных объявлений: «Одинокий господин, умеющий играть на лютне…», «Юный романтик 44-х лет с разбитым сердцем…» и т. п.
Наибольшего же внимания издания удостоились некие свинцовые капсулы времени, которые должны были сохранить для потомков лучшие голоса эпохи, записанные на 24 граммофонные пластинки. Автор восторженной статьи приводил слова главы правительства Франции Аристида Бриана: «Это покажет тем, кто будет жить через сто лет после нас, каковы были наши достижения в области звуковых машин, а также голоса ведущих певцов нашего времени». К числу ведущих голосов были отнесены Франческо Таманьо, Энрико Карузо, Эмма Кальве, ряд других выдающихся европейских исполнителей да еще какой-то русский певец Теодор Шаляпин со странной песней «Как король шел на войну». Две капсулы, напоминающие большие кастрюли, надлежало хранить в подвале парижской Грандопера ровно сто лет.
Одним словом, никакого упоминания о происшествии в школе.
На следующий день после открытия зала младшие ученики по приказу Филиппа разобрали и перетащили из бывшей квартиры Альберта его фехтовальный тренажер и теперь пытались заново смонтировать его в зале. Сам Филипп Дижон вместе с отцом Лукасом уселся за маленький круглый столик в надежде попить кофе, однако вынужден был то и дело подскакивать, чтобы помочь ученикам начальственным окриком:
– Ну куда же вы его тащите! Вы что, собрались мне весь проход на галерею перегородить? Сказал же, вот здесь, в этом углу, устанавливаем! Да смотрите не поцарапайте паркет!
