Сергей Артюхин - Другим Путем
Алена с Дарьей в обстановку вписались идеально. Обе были отличницами, обе имели заметные успехи во "внеклассной деятельности": Дарья выступала за физтех в гимнастике, а Алена играла в студенческом оркестре МГУ на рояле. Так что одним выстрелом Драгомиров убил сразу целую толпу зайцев. Поднял собственную популярность в народе (пусть и казалось, что ей расти уже некуда), в очередной раз представил СССР в ангельском свете перед остальным миром (ибо встречи эти никакого секрета из себя не представляли, а потому на них пару раз засветились даже и иностранные гости) и улучшил успеваемость в столичных вузах. Побочно получив великолепный предлог приглашать к себе на дачу обеих девушек.
Последнее, впрочем, в каком-то смысле играло ему на руку. Мужики, ухмыляясь, понимающе кивали головами: "Я б тоже мучился – из таких-то выбирать. Тут же голову сломаешь". Женщины смотрели на ситуацию с другой стороны – ведь это так романтично! Одинокий рыцарь в сияющих доспехах ведет себя как джентльмен и не может выбрать, какая из них является "той самой". И как раз активно обсуждали этот выбор. Учитывая, что в Советском Союзе традиция льстить начальству все еще была сильна, в "Правде" как-то появилась хвалебная ода высшим учебным заведениям. В частности – московским. И рассказ об успехах студентов тоже. И некоторых студенток… Потом, конечно, сверху прилетел втык – но дело уже было сделано. Народ намек понял и сплетничать принялся еще активнее. В конце концов, в пятидесятых годах мыльных опер в СССР по телевидению не показывали…
Так что образовалось сразу три партии, всегда проявляющиеся в кухонных разговорах. "Алены", "Дарьи" и "кто-нибудь еще, а то эти Самому явно не пара". У мужиков, кстати, все три фракции тоже присутствовали. Даже на бутылку забивались, кого выберет генсек.
Сплетни – чего с ними-то поделаешь…
* * *
– Понимаешь, Лена, сейчас впервые в истории настал такой момент, когда переход человечества на следующую ступеньку цивилизации возможен относительно мирно, – вечерняя прохлада уже чувствовалась здесь, в лесочке рядом с подмосковной дачей Драгомирова. Легкий ветерок, треплющий непослушные волосы, делал его гораздо менее серьезным на вид, добавляя к вечно строгому образу какой-то молодецкой удали.
Разговор, впрочем, шел довольно серьезный. Прогуливаясь с Аленой под сенью зеленых крон, Богдан пытался объяснить ей, каким видит будущее советского государства:
– У нас есть шанс доказать, что война для этого не нужна. Нам надо лишь только выиграть соревнование двух столь антагонистичных друг другу систем без пролития лишней крови. Выиграть убеждением, своими достижениями и успехами, а не войной.
– Но ведь товарищ Сталин писал про то, что при приближении победы противоречия будут нарастать? – Лена поправила спадающую на глаза челку и задиристо улыбнулась.
– И был прав. Но наша задача лишить эти противоречия разрушительной составляющей. В конце концов, Маркс писал, что противоречия суть основа развития. А без развития нам никуда…
Драгомиров помолчал, наслаждаясь отличной погодой и компанией прекрасной девушки.
– Но как? – студентка, однако, желания "послушать тишину" пока что не испытывала.
– Непросто. Даже, пожалуй, очень сложно. Ведь наш путь – это не путь конфронтации, нет. Его смысл в другом. Раскрытие потенциала каждого человека, его заинтересованность в труде, творчестве, самосовершенствовании. И заинтересованность искренняя, а не напускная.
Основа нашего развития – это борьба с собой, со своими слабостями и пороками. Ведь только неустанный труд на благо общества приведет нас к торжеству коммунизма. Когда-нибудь, – Богдан усмехнулся. Потом покачал головой и коротко хохотнул. Алена удивленно на него посмотрела.
– Скажи мне вот кто-нибудь еще лет двадцать назад, что я доживу до момента, когда в космос полетят советские ракеты, тот молодой Драгомиров решил бы, что говорящий это свихнулся.
Лена хихикнула и на секунду прижалась к Богдану.
– Точно. Может, еще лет через двадцать будем смеяться по поводу каких-нибудь невероятных машин. О которых сейчас даже не задумываемся. Уникальное время, да?
Драгомиров кивнул:
– Знаешь, Пушкин как-то написал: "Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческой мыслью", – процитировав поэта, генсек показал рукой вверх, на небо, расцвеченное садящимся солнцем в необыкновенные оттенки багрянца. – Не так уж и долго остается ждать до момента, когда туда, в космос, отправится советский человек. И это будет очередным шагом к тому обществу, о котором мы мечтаем.
Понимаешь, Лен, коммунистическая экономика и коммунистическое общество возникнут не вот так вот, не в один час и не в два дня. Они станут результатом эволюции нашей нынешней системы. Всей в целом, понимаешь? Культура, экономика, образование и образ жизни. Сама наша жизнь должна измениться. Не только в смысле новых каких-то вещей быта – но в самом нашем к ней отношении. Должен появиться новый человек, чтобы такая экономика могла зародиться в недрах социализма. А без этого – не получится.
– И поэтому, если мы справимся с собой, то никакой войны и не потребуется?
– Именно, – закивал Драгомиров. – И-мен-но! Наш враг не там, он здесь, в нас самих. И если победим его – тот, внешний противник, не сможет ничегошеньки поделать. Проиграет просто по определению. Ну, как у родоплеменного строя не было бы шансов против, скажем, феодального. Просто потому, что тот находится на другой, гораздо более высокой ступеньке развития. И единственный шанс справиться с феодализмом у родоплеменного государства остается только в развитии. То есть оно тоже должно стать феодальным. В той или иной мере – если, конечно, хочет выжить.
– Интересная мысль, – прокомментировала девушка и попыталась сменить тему: – Богдан, может, пойдем обратно? А то что-то еще потанцевать захотелось…
Отказать даме в такой малости офицер не мог.
По дороге Алена увидела лужайку, буквально забитую цветами. Радостно взвизгнув, она мгновенно соорудила себе небольшой венок. Богдан, прислонившись к дереву, наблюдал, как девушка веселится, когда его взгляд опустился на спрятавшийся чуть в стороне роскошный цветок. Анемон необычайного, невероятно яркого и насыщенного цвета – удивительного оттенка фиолетового – нескромно возвышался неподалеку от Драгомирова, словно всем своим видом говорил: "Подари меня".
Аккуратно его сорвав, Богдан спрятал цветок за спиной и, улыбаясь, смотрел на весело смеющуюся девушку, уже, казалось, забывшую о желании потанцевать.
– Смотри, какая красота, – она, наконец, закончила с венком и теперь хвасталась им перед генсеком.
– Думаю, не хватает маленькой детальки, – привстав на колено, Драгомиров торжественно произнес:
– Одной из самых красивых девушек на земле, – после чего протянул ей анемон.
Алена замерла на мгновение, после чего осторожным движением приняла подарок, выдохнув при этом:
– Какая красота! Спасибо! – и кинулась встающему Богдану на шею.
Равновесие тот еще не восстановил, а потому пятьдесят килограммов, благодарно в него влетевших, парировать не сумел. И завалился на спину, утягивая за собой и радостно хохочущую студентку.
Полковник Игнатенко, находящийся метрах в пятидесяти позади, понимающе улыбнулся и приближаться не стал.
Генеральный секретарь отдыхал.
* * *
– Пронесло, – Джозеф Стражински облегченно выдохнул, когда двое патрульных, одетых в форму шахской гвардии, отошли от его грузовичка.
Очередная проверка, затеянная службой безопасности Северного Ирана, началась неожиданно – источник поляка предупредить его не успел. Плотная сеть, наброшенная на Тегеран контрразведкой, представляла собой вполне серьезную опасность.
Судя по всему, кто-то настучал о готовящейся акции возмездия. Хотя, конечно, саму ее возможность сбрасывать со счетов было ну никак нельзя в любом случае. Все-таки столь серьезная операция, как покушение на главу САВАК, не могла остаться без ответных действий. Если, конечно, южно-иранская госбезопасность хоть что-то из себя представляла. А она представляла, даже более чем, и потому спускать с рук соседу подобное не собиралась.
Вот только страдал от "благородной мести" сам Джозеф. Ибо в его планы подобная активность северных коллег, развернувших охоту на предполагаемых террористов-мстителей, не входила.
Самым отвратительным во всей этой кутерьме являлось то, что приостановить задуманную операцию Стражински не мог никак. Будучи рассчитанной буквально по дням, если не по часам, на последнем этапе она требовала высочайшей слаженности проводимых для достижения результата действий. Действий ныне как минимум затрудненных, а вполне возможно, что частично и вовсе невыполнимых в складывающейся после покушения на генерала Бахтияра обстановке.
