Никита Сомов - Тринадцатый Император. Часть 1
– О чем ты хотел поговорить, Николай? – начал разговор Константин, вольготно расположившись напротив меня. Он не спеша поглаживал свои роскошные бакенбарды, глядя на меня с лёгким прищуром.
– О подготовленном мной новом проекте крестьянской реформы. Она весьма перекликается с вашим старым проектом, тем самым который вы отстаивали в 61м, в Комитете, – сделал я первый ход.
– Вот как, – удивленно протянул Князь, делая вид, что ему сей факт неизвестен. Я же напротив, абсолютно точно знал, что Константин имеет полную информацию обо всем, что происходит во дворе благодаря своим связям. Это подтверждала и информация Игнатьева, который выяснил, что многие члены Кабинета весьма часто посещают Мраморный дворец.
– Я бы хотел, чтобы вы с ним ознакомились, дядюшка, – вынул я из принесенного саквояжа стопку плотных листов бумаги, прошитых бичевой. – Мне интересно будет услышать ваше мнение и оценка.
Князь настороженно посмотрел на меня, словно пытался прочитать по лицу мои мысли. Взяв со стола рукопись, он надолго погрузился в чтение.
Временами он недовольно хмыкал, часто надолго останавливался, видимо задумываясь. Я не мешал ему, терпеливо ожидая, когда он закончит. Только тихое потрескивание углей в камине и вьюга за окном не давали комнате утонуть в полной тишине.
Наконец Великий Князь отложил документы и устало откинулся на спинку кресла.
– Я не понимаю тебя, Николай, – сказал он наконец, тарабаня кончиками пальцев по подлокотнику кресла, – я конечно разделяю твое стремление к переменам, но не слишком ли быстро ты начал?
– У меня мало времени, дядя. Даже нет, не так. У России мало времени, – искренне ответил я. Признаться Константин угодил в больную точку, я и сам сомневался, не излишне ли гоню лошадей. Но я прекрасно понимал, что без первых решительных шагов я не смогу сдвинуть с места неповоротливую государственную машину.
– Быстро только кошки родятся, – отрезал Великий Князь, недовольно поглядывая на меня. – Ты посягаешь на Основы, на основы нашего общества! Своими идеями ты уже разворошил осиное гнездо, в которое не решались лезть ни твой отец, ни дед.
– Не преувеличивайте, дядя, я пока не сделал ничего, – начал оправдываться я.
– Не тешь себя иллюзиями, – прервал меня дядя, и, резко наклонившись вперёд, пристально посмотрел мне прямо в глаза – среди помещиков УЖЕ бурлит недовольство. Неужели ты не понимаешь тех рисков, которые несут твои начинания?
– Понимаю, – спокойно ответил я, выдерживая его взгляд, – освобождение наших крестьян без выкупа приведёт к неизбежным бунтам среди помещичьих. Будут гореть родовые гнезда, дворяне будут пытаться привлекать войска для подавления восстаний.
– Что значит 'будут пытаться'? – мгновенно вычленил нужный подтекст из фразы Великий Князь.
– То что касательства, подобного польскому я не допущу, – жёстко ответил я. – Если помещики не довольны – это их проблемы. Войска, чтобы давить крестьянские волнения я не дам. Крепостные должны и будут свободными. Бунты – да, их мы будем усмирять, но пока крестьяне не поднимают никого на вилы – трогать их я не позволю.
– Вот оно что, – откинулся на спинку кресла Константин, задумчиво оценивая меня взглядом. – А ты понимаешь, что это значит? – тихо спросил он.
– Против меня будет вся аристократия. Меня попытаются сместить или убить. Возможно, попробуют объявить сумасшедшим, дабы иметь повод отменить мои решения.
– Значит понимаешь, – Великий Князь отвел взгляд и задумчиво посмотрел в пол. – Знаешь Николай, – начал он, не поднимая взора, – я всегда думал, что знаю тебя. 'Умный, послушный мальчик. Он будет хорошим Императором'. Таким тебя всегда видел твой отец, таким видел я и остальные родственники… – здесь Константин снова замолчал, задумавшись. Спустя пару минут он поднял взгляд и пристально посмотрел на меня:
– А теперь выясняется, что ни черта мы не знали и не понимали. Расскажи мне чего ты хочешь?
– Чего я хочу? – тут был мой черед задуматься. – Я хочу, чтобы в страну вернулась справедливость. Разве справедливо, что несколько сотен тысяч живут в роскоши, а миллионы голодают из-за этого? – я развернул здесь заранее заготовленную и даже отрепетированную речь. Надеюсь, она не звучала слишком пафосно и по-мальчишески горячо. Суть же речи сводилось к попытке хотя бы немного уменьшить разрыв между дворянством и крестьянством, ну и хоть как-то облегчить тяжелую жизнь последних. Закончив свое пламенное выступление я откинулся на спинку кресла схватившись за стакан с глинтвейном и принялся пить, внимательно наблюдая за дядиной реакцией.
– Слышится мне в твоей речи сильное влияние французской коммуны, – задумчиво заметил великий князь. – И ещё этих немцев, Маркса и Штейна.
– А что в том плохого дядюшка, – улыбнулся я, – немцев мы ещё со времен Петра стали привечать и слушать. Да и что уж скрывать немецкой крови в нас с вами куда больше чем русской, разве не так?
– Так-то оно так, Николай, – с недовольством посмотрел на меня дядя. Видимо я задел не слишком приятную для него тему. – Но ты не забывай, что мы есть и будем семьёй русской, царской. По духу и по вере мы люди русские, православные.
– Я не это имел в виду, – увел я разговор в сторону от скользкого национального вопроса, – суть моих слов в том, что идея здравая подлежит рассмотрению, не важно откуда её почерпнули. Немцы говорят правильно. В любом обществе есть борьба сословий и классов. Лишь положение Государя столь высоко, что ему чужды интересы любого сословия. Его ноша тяжелее и тягло больше чем у любого другого. Он ответственен за Всё что происходит в стране. Только Государь может быть источником высшей власти и высшего суда – он беспристрастен и потому справедлив. В России же, к моей глубокой скорби, царь стал лишь primus inter pares среди дворянства. Скажите дядюшка, вы ведь тоже считаете себя принадлежащим к этому сословию?
– Пожалуй… да! – кивнул Константин. Похоже с такой точки зрения он ситуацию не рассматривал.
– А ведь на самом деле, как представитель императорской семьи, к ним не принадлежите, – убеждал его я. – Ваше положение настолько же выше дворянского, насколько их – выше крестьянского и мещанского. Нам с вами надлежит заботиться о стране в целом, а не принимать навязанное нам представление о необходимости служению дворянскому сословию и защите его интересов.
– Ладно говоришь, – усмехнулся князь. Чувствовалось, что моя позиция ему понравилась.
– Считаю, – ринулся я ковать железо пока горячо, – что жалованная бабушкой нашей Екатериной Великой грамота дворянству от 1745 года развратила служивое сословие. Оглянитесь, дядюшка, оглянитесь, – с жаром продолжал я, – Разве вы не видите, что правит сейчас в России отнюдь не императорская фамилия? Чиновники имеют больше весу и силы чем мы с вами. Получая чины и титулы, они служат уже не за совесть, нет. Они служат за деньги. Слова же верность, честь, бескорыстие им, как мне кажется, и вовсе не свойственны. Этакое обязательно условие продвижение по службе – полное отсутствие совести.
– Положим я тоже вне в восторге от чиновной братии, – поморщился князь, – но ты мой мальчик всё же преувеличиваешь. Не так уж они и плохи. Да и заменить их некем.
– Отнюдь, – с жаром возразил я, – можно заменить, можно и нужно. Потому и готовится сейчас указ о земских собраниях.
– Слышал батюшка твой пестовал сию идею, – заинтересовался Константин, – говоришь уже указ подготовлен?
– Да, – гордо кивнул я, – и указ, и порядок избрания земских собраний и управ. Однако, – тут я замялся, дабы подобрать нужное сравнение, – чиновничество, как чующий загонщиков дикий зверь, стремится избежать этого. Оттягивают, разными уловками, всё далее и далее момент принятия решения.
– Вот как, – задумчиво молвил великий князь. – Меня это не удивляет. Но вижу я, ты большие надежды на земское представительство возлагаешь?
– Да, – кивнул я, – земство, будучи введено в Империи, способно разрушить два мифа, на которых и держится вся чиновная братия. Первый в том, что чиновники хорошо работают, а второй в том, что им не сыскать замену.
Константин заулыбался в ответ на это замечание. Мифы про чиновничество его развлекли.
– Дядя, скажу вам честно, у меня нет уверенности, что у меня удастся продавить необходимые для Империи законы в одиночку, – подошёл я к главной части разговора. –Признаюсь честно, уже сейчас мои начинания вызывают сплетни в коридорах власти. Почти в открытую говорят о моей молодости и незрелости, как главном недостатке. Мне необходимы союзники, разделяющие мои взгляды и обладающие мудростью и зрелым взглядом, которого мне признаться не достаёт. И на данный момент, единственный к кому я могу обратиться – это Вы.
Константин ничего не сказал, однако я почувствовал, что такое мнение ему лестно. Тем временем я продолжал свою пылкую речь.
