Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

А я-то сегодня собирался проспать до обеда, наглейшим образом опоздав на службу. Мне отгулы положены за переработку.

— Ме-ее-а…

Да что бы тебя приподняло и треснуло, собака такая! Сейчас возьму какую-нибудь хворостину, да вдоль хребта вытяну.

Где же она так изводится? И чего орет? Режут, что ли?

Чертыхаясь, натянул штаны, накинул сюртук и вышел во двор.

А там, картина маслом! (Простите, но снова использую штамп, но со штампами пишется быстрее.)

На крыше сарайки разгуливала белая коза, звонко цокая копытцами по деревянной крыше и, время от времени гнусно блеяла, а внизу стояла Нюшка в сорочке, в своей кацавейке, накинутой на плечи и уговаривала животину:

— Манька, спустись вниз! Сейчас покормлю! Мань, ну честное слово!

С недосыпу я зол, поэтому пообещал:

— Сейчас батог возьму, обе получите! Манька по заднице, а Анька… по тому же месту.

— Ме-е! — презрительно отозвалась коза, а Анька, покачав головой, опять начала уговаривать и стыдить зверюгу:

— Манька, ты слышишь? Дядя Ваня на тебя сердится, сейчас лупить станет. Не стыдно харе-то твоей будет, если мне из-за тебя попадет?

— Ме-е!

Все понимает. И козьей морде совершенно не стыдно.

— Зараза ты Манька!

Это не я сказал, это Анька.

Как это коза замок-то вынесла? У меня в этой сарайке два здоровых мужика сидели, рыпались, но выломать не смогли. А, вот оно что — Анечка, чтобы каждый раз не мучиться с замком, соорудила завертыш из деревяшки. А козочка, стало быть, постучала копытцем по двери, гвоздик отошел, дверца открылась.

— Манечка, солнышко мое! Бегу-бегу! Иди капустки покушай!

Господи, это еще что? А это моя соседка Ираида Алексеевна чешет сюда со всей прытью, и с охапкой капустных листьев.

А ведь капуста-то еще не вызрела, не накатилась, то есть. Это что, бабулька все будущие кочаны на Маньку извела? И что она на зиму квасить станет?

— Ме-а-е! — радостно заверещала коза и одним прыжком соскочила с крыши.

Ё-мое, у меня аж сердце сжалось, а этой… белокурой бестии все равно. Мекнула и приземлилась на все четыре копыта, подбежала к старушке и принялась лопать листья.

— Манечка, зайка моя… — приговаривала старушка, умудряясь кормить козу, да еще и почесывать у нее за ухом.

— Ме-е-а, — быстренько поблагодарила Манька бабулю и опять захрустела капустным листом.

— Здрасть, тетя Рая, — поприветствовала Нюшка соседку.

Я поздоровался более чинно:

— Здравствуйте Ираида Алексеевна, рад вас видеть.

— Иван Александрович, с приездом вас, — ответствовала бабуля, потом вздохнула: — Прошу-прошу Нюту, чтобы козочку мне во двор поставила. Манечка, хочешь у меня жить?

— Ме!

Не иначе, согласна.

— Да хоть обоих забирайте — и Нюту, и Манюту, — махнул я рукой.

С этими словами ушел в дом. Пусть бабка забирает и Маньку и Аньку, во двор их ставит, привязывает, они там переблеиваться станут. Авось, мне не слышно будет, хоть высплюсь.

А времени-то у нас сколько? Царский подарок показывает шесть утра. И спать расхотелось. Что, придется на службу идти? Если на службу, то надо бриться. Горячей воды, естественно нет, печь не топлена, самовар тоже холодный. Козьей хозяйке выговор. Но мой «эгоист» на месте, сейчас хотя бы на бритье вскипячу.

Пока возился, явилась Анька.

— И что, не взяла тебя бабуля? — поинтересовался я.

— Не-а, она только Маньку берет, — сообщила Анна. — Но не прямо сейчас, а потом.

— Правильно, зачем бабулечке две козы? На двоих ей капусты не напастись. А я бы вас обеих отдал. И вам не скучно будет, и мне спокойнее. А то, развел я вас тут… Куда не глянь — кругом козы.

— Ме-ее, — отозвалась Анна, показав розовый язык.

— И это гимназистка шестого класса? — горестно вздохнул я. — Какой пример вы будете подавать?

— Кому я пример должна подавать? Вам, ваше высокоблагородие? Вам бесполезно пример подавать.

— Да хоть бы козе своей. Никакого воспитания, а мне, как старшему брату, за вас стыдно.

— За меня стыдно или за Маньку?

— За вас, мадмуазель. Манька — дитя природы, что с нее взять? А вы, как-никак, княжна.

— Манька, моя, между прочем, тоже аристократка, хоть и коза. И очень умная. И она не виновата, что княжна проспала, — заерепенилась сестрица козы, но потом сникла. — Ваня, мне стыдно… Чаю крепкого с тобой напилась, всю ночь не спала, под утро только заснула.

— Ладно, бывает, — примирительно сказал я. — Я даже рад, что ты тоже умеешь просыпать. А то уж слишком ты у меня правильная. Один раз в жизни и проспала, ничего страшного. Я тоже хорош — будильник забыл завести.

На самом-то деле я его и не заводил. Но Анька все равно переживала.

— Проспала все на свете, и печку не затопила, и вы у меня с Манькой голодными остались. Но я сейчас затоплю, а как ты вернешься, завтрак готов будет.

— В смысле, завтрак? — не понял я. — Когда вернусь, так уже и обедать пора. Давай яичницу быстренько сообразим, да я на службу побегу.

— Иван Александрович, воскресенье сегодня, тебе на службу не надо. Тебе на заутреню надо идти, а как придешь, я к тому времени и завтрак сготовлю. Маньке пойло заварю, а тебе кашу пшенную сварю на молоке — как ты любишь. А яичницу ты вчера вечером — вернее, сегодня ночью — ел. Я помню, как меня Наталья Никифоровна наставляла — не перекармливать тебя яичницей. Мундир я тебе приготовила наилучший, рубашка свежая.

Заутреня? Точно, воскресенье. И Леночка на заутрене должна быть.

В храм явился, запасся свечкой и начал высматривать — а где же моя невеста? Разумеется, на том же месте, где лет сто стоят Бармины-Десятовы, а теперь еще и я пристроился.

Мы с Леночкой готовы были броситься друг другу на шею, но только и смогли, что руки пожать, а тетушка, разумеется, привычно заняла место посерединке — опасалась, что мы примемся целоваться. Слишком плохо тетушка о нас думает. Вот уж целоваться бы мы в храме не стали. Если только пообнимались бы, поприжимались… Но тоже неприлично.

Конечно же, молитвы я не слышал, да и Леночка тоже, потому что мы только глазели друг на дружку, из-за чего тетушке приходилось пихать в бок племянницу, и шипеть на меня.

Ну хоть на обратном пути мне было дозволено пойти с невестой под руку.

— Ваня, как же я рада, что ты приехал, — сказала Леночка. Оглянувшись — не видит ли кто, быстренько поцеловала меня в губы.

— Кхе-кхе, — сурово напомнила о себе тетушка. И не только о себе, а еще и о прихожанах, степенно выходящих на Воскресенский проспект. А добрая половина здесь тех, с кем нужно либо поздороваться, либо хотя бы обозначить поклон — кивнуть, то есть, только пониже и помедленнее.

Я чинно поклонился Лентовскому с супругой. Представлять невесту и представляться тут никому не надо — все друг дружку давным-давно знают.

— Иван Александрович, я вас поздравляю, — пожал мне руку наш генерал, — уже наслышан, злоумышленник пребывает в тюрьме. Но никто даже не сомневался, что вы справитесь. Думаю, завтра вы…

— Николай Викентьевич, — потянула Председателя супруга. — О служебных делах поговорите на службе, а Ивану Александровичу нужно побыть с невестой.

— Виноват, — смутился Председатель суда.

— Ничего-ничего, — поспешно ответил я, потом еще раз поклонился Марии Ивановне: — Ивану Андреевичу от меня огромное спасибо за хлопоты.

— Это разве хлопоты? — заулыбалась дочка Городского головы. — Вот, с железной дорогой — это хлопоты. Нужно определить стоимость топографических изысканий…

Теперь уже Лентовский потянул жену за рукав.

— Машенька, пойдем, оставим молодежь в покое.

Раскланявшись на прощание с Лентовскими, заодно поклонился еще кому-то — не понял, кому именно, но лучше лишний раз поклониться, нежели пропустить. Это как в школе, когда здороваешься с коллегами — если не помнишь, здоровался или нет, лучше поздороваться лишний раз.