Царь нигилистов 5 (СИ) - Волховский Олег

— Точнее не знаю, — сказал гувернёр. — Но возможно. Мог застать.

— Весьма образован, — добавила Елена Павловна, — кроме немецкого, французского и латыни, знает английский.

Ответ от Делянова Саша получил только вечером: Мадам Мишель переслала его в Царское село. Попечитель писал, что очень польщён и будет безмерно счастлив принять Великого князя на следующий день в субботу 10 октября или, когда Его Императорскому Высочеству заблагорассудится.

— Утром делать визиты не вполне прилично даже для Великого князя, — поучал Гогель. — Так что лучше после двенадцати.

Попечитель жил на Невском проспекте в доме номер 40, что напротив Гостиного двора, рядом с армянской церковью Святой Екатерины. Дом был двухэтажным с высоким полуподвалом, и попечитель занимал квартиру на первом этаже.

Хозяин встретил в передней, раскланялся, пригласил на чай.

Он был невысокого роста, в возрасте папа́, но уже с обширной лысиной на голове, крупными чертами лица, большими выпуклыми глазами и типичным армянским носом. Лицо было гладко выбрито и казалось спокойным и добродушным.

— Чем обязан столь высокому вниманию, Ваше Императорское Высочество? — поинтересовался Делянов.

Саша протянул письмо Пирогова.

— Вначале там о нашем с Николаем Ивановичем медицинских делах, — объяснил Саша, — а потом о воскресной школе. Я хочу открыть такую же в помещении школы имени Магницкого. Моя тётушка Великая княгиня Елена Павловна не имеет ничего против такого использования её флигеля, но послала меня к вам за разрешением.

Делянов пробежал глазами письмо, и его лицо отразило внутреннюю борьбу. Смысл её был совершенно очевиден. С одной стороны, просьба исходила от Великого князя — четвёртого человека по статусу после государя, государыни и цесаревича. И, если послать, как бы чего не вышло. С другой стороны, дело было уж очень новым, спорным и одобренным таким неоднозначным персонажем, как периодически впадавший в немилость Пирогов. И, если не послать, как бы чего не вышло.

— Если я правильно понял, Петербургские студенты в этом не участвуют? — поинтересовался Делянов.

— Пока нет, — признался Саша.

— А кто же будет у вас преподавать?

— Я, — улыбнулся Саша.

Использовать преподавателей, которых он набрал в свою физмат школу, для обучения чтению и письму было явно нерационально: алмазами дороги мостить.

Делянов чуть не открыл рот. Гогель, ко всему привыкший, и тот посмотрел с удивлением.

— Вы? — переспросил попечитель.

— У меня не всё идеально с расстановкой ятей на правильные места, — скромно заметил Саша, — но для наших целей — это слишком высокое искусство. Букварю научить смогу. Арифметике — тем более. Так что, думаю, потяну.

Его преподавательский опыт ограничивался несколькими уроками в математическом кружке при 542-й школе при МИФИ, в бытность его студентом. Но здесь не иррациональные неравенства, которыми он тогда мучил бедных физмат школьников.

— Думаю, у студентов Киевского университета тоже не очень много учительской практики, — заметил он.

— Они несколько старше, Ваше Императорское Высочество, — сказал Делянов, — и среди них нет Великих князей.

— Не думаю, что Великих князей учат хуже, — улыбнулся Саша, — с академиком Остроградским мы как раз начали университетский курс.

— Мне кажется, вам надо сначала посоветоваться с государем, — сказал попечитель.

— По поводу школы или по поводу меня в качестве учителя?

— По поводу всего, — вздохнул Делянов.

— У папа́ много лишнего свободного времени? — поинтересовался Саша. — Он должен заниматься воскресными школами для бедных? А сами никак? Пирогов выдал разрешение. Следовательно, это в вашей компетенции.

Гогель бросил на воспитанника грозный взгляд.

— Поскольку Его Императорское Величество в отъезде, я хотел бы посоветоваться с министром Просвещения, — резюмировал Делянов.

— Хорошо, — сказал Саша, — с Ковалевским я и сам могу посоветоваться. Пошлите к нему лакея, надеюсь он не откажется меня принять.

Делянов, кажется, был смущён, но слугу послал.

Министр народного просвещения Евграф Петрович Ковалевский жил в служебной квартире в здании Министерства народного просвещения на углу Чернышевской площади и Театральной улицы. Что было куда ближе, чем от Ораниенбаума до Петербурга.

Так что лакей обернулся за четверть часа.

Ковалевский писал само собой, что безмерно счастлив, польщён, и тому подобное.

До Министерства Просвещения можно было дойти пешочком, но Саша с Гогелем всё же сели в экипаж, ибо небо было затянуто тучами и начал накрапывать депрессивный осенний дождик.

— Откуда такая странная идея учить грамоте крестьян и мастеровых? — поинтересовался Гогель.

— Что в этом странного? — удивился Саша. — Ликвидация неграмотности — важнейшая государственная задача.

— Но вы? Зачем это делать вам?

— Ну, это же очевидно, — вздохнул Саша. — У меня есть некоторая известность и авторитет, и благодаря статьям в «Колоколе», и происхождению. А это значит, что за мной пойдут другие. Сколько сейчас население России? Миллионов семьдесят? Сколько из них неграмотных? Процентов семьдесят в среднем?

— Где-то так, — кивнул Гогель. — Точнее не скажу.

— То есть миллионов пятьдесят, очень грубо, — сказал Саша. — Даже, если в школе будет по 1000 человек, нам нужно пятьдесят тысяч школ. Это минимум. И мы не собираемся платить преподавателям. То есть это чистое волонтёрство. Если в классе по 20 человек, нужно по 50 учителей на школу, ну ладно, 25, если каждый берёт по два класса. Итого миллион с четвертью преподавателей. Тут и моего авторитета не хватит.

— Тут ничьего авторитета не хватит.

— Не за один год, — сказал Саша, — но надо использовать все возможности.

— Николай Васильевич Зиновьев в сороковые годы служил директором Пажеского корпуса, — сказал Гогель. — Связи у него сохранились, так что, думаю, можно будет организовать ваше выступление перед воспитанниками.

— Пажеский корпус, — с сомнением повторил Саша. — Там же одни аристократы! Кто там пойдёт лапотников и картузников учить?

— Вы же рвётесь, Александр Александрович, — заметил Гогель.

— Я — это совсем другое дело, — возразил Саша.

— Я тоже окончил Пажеский корпус, — сказал гувернёр. — Вот и посмотрите, пойдут ли за вами.

— Вызов бросаете? — улыбнулся Саша. — Так я его принимаю.

Елена Павловна обещала познакомить с Ковалевским ещё в августе прошлого года, но Сашу сослали в кадетский лагерь, потом загрузили учёбой, потом посадили на гауптвахту — так что было совершенно не до того.

Министерство народного просвещения располагалось в жёлтом трехэтажном здании с арочными окнами на первом этаже и колоннами на втором.

Министр вежливо встретил гостей у основания мраморной парадной лестницы с пилястрами на стенах и литым металлическим ограждением. Гогель представил Ковалевского Саше.

Министру было под семьдесят, на щеках имелись довольно жидкие седые бакенбарды, а на голове — неизменная чиновная лысина.

Евграф Петрович проводил в свою квартиру и принял в гостиной, такой же классической, как всё здание. Посетителей усадили в кресла с кривыми ножками и деревянными подлокотниками.

— Давно мечтал с вами познакомиться, — сказал Саша. — О ликвидации безграмотности я говорил на одном из четвергов Елены Павловны больше года назад. Потом не возвращался к этому, зная плачевное состояние казны. Но теперь у нас есть шанс. Мне на днях пришло письмо от Николая Ивановича Пирогова. Позвольте, я прочитаю.

Министр кивнул.

И Саша прочитал часть про воскресные школы.

— Я собираюсь открыть такую же школу в помещении моей школы имени Магницкого. Никто не возражает, Елена Павловна только «за», но мне нужно разрешение начальника учебного округа. У Делянова я только что был, но он, к сожалению, решил поиграть мной в бюрократический футбол.

— Футбол? — переспросил Ковалевский.

— Английская игра в мяч, — терпеливо объяснил Саша, — где по мячу бьют ногой, чтобы передать другому игроку. В российской интерпретации это выглядит так: приходит проситель к чиновнику, чиновник пинает его словесно и отсылает к другому столоначальнику, тот — к следующему. И так, пока «мячик» не вернётся обратно.