Честное пионерское! Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич
Мы всё же рискнули — расположились втроём на кухне. Вовчик занимал места ещё меньше, чем я (он был пониже меня, да и на пару килограмм легче). Его я усадил около окна. Рыжий пусть и не без труда, но протиснулся в щель между стеной и столешницей, прижался плечом к подоконнику. Мы с Надеждой Сергеевной расположились спиной к входной двери. Обязанности официанта я возложил на себя, хотя Надя так и норовила их у меня отобрать. Порадовался, что днём пожарил всю купленную сегодня рыбу: глазом не успел моргнуть, как Вовчик расправился с первой порцией и наполнил свою тарелку заново.
— Вкусно, — заявил конопатый.
Он облизнул пальцы, вновь потянулся к рыбе.
— Хорошо тут у вас, — сказал он. — Уютно. И штукатурка с потолка в тарелки не падает. Не то, что у меня дома…
Рыжий поведал нам о том, как его родители едва ли не каждый день спорят из-за ремонта квартиры («батя не видит смысла транжириться, а мамка от этого бесится»). Заявил, что «придурошные соседи сверху» уже второй раз за этот год их затопили. Сообщил, что под квартирой его родителей проживает «психичка» — колотит шваброй в потолок каждый раз, когда Вовчик чуть сильнее топнет ногой («уже тыщу раз жаловалась участковому, на то, что мой брательник иногда бренчит на гитаре!»). Конопатый мальчишка сыпал на нас информацией, будто из рога изобилия. Не забывал при этом заталкивать в рот рыбу.
Ни я, ни Надежда Сергеевна не прерывали его рассказы. Мы лишь изредка переглядывались, точно заговорщики. Молча ели. А рыжий Вовчик наслаждался тем, получил в нашем лице едва ли ни идеальных слушателей. Он задавал нам вопросы и тут же на них отвечал. Сам шутил и сам смеялся над своими шутками. То и дело нахваливал и нас, и себя. Я будто вновь очутился в больничной палате. Туда меня вернул голос конопатого (почудилось, что к ароматам жареной рыбы и подгоревшего масла добавился запашок карболки). Мальчишка «трескал» минтай. И беспощадно подвергал наши уши акустической спам-атаке.
Вовчик объявил о том, что наелся, лишь когда рыба закончилась. Он вновь поочерёдно затолкал в рот пальцы. Громко срыгнул — извинился. Поинтересовался, когда «мы дочитаем» книгу об Алисе Селезнёвой. Надя объяснила рыжему, что вернула «Сто лет тому вперёд» в библиотеку. Вовчика её слова опечалили. Конопатый мальчишка тоскливо вздохнул. Надежда Сергеевна бросила в мою сторону вопросительный взгляд. Неуверенно заявила, что могла бы «взять» книгу снова, если та сейчас не «на руках». И она согласна нам её читать — по вечерам или на выходных. Вовчик воспрянул духом, заулыбался.
А я сказал, что знаю «место», где книга Булычёва «точно есть», и где её можно позаимствовать «в ближайшее время». Пообещал рыжему, что обязательно раздобуду повесть об Алисе — уже завтра. Взглянул на полные надежд глаза рыжего парнишки (вспомнил об оставшихся в другой моей жизни сыновьях) и объявил, что сам буду ему читать — вслух. Пообещал, что начну «публичные чтения» уже скоро — послезавтра (если не вмешаются форс-мажорные обстоятельства). Наградой за мои слова стал полный обожания взгляд Вовчика. А ещё я прочёл гордость за сына в глазах Надежды Сергеевны.
Стоявшее посреди стола блюдо опустело. От минтая остались лишь кости, запах и воспоминания (а ещё: гора грязной посуды). Я всё же насытился (хотя рыбных костей рядом со мной оказалось втрое меньше, чем на тарелке Вовчика). Выслушал (заслуженные) похвалы за вкусный ужин от Надежды Сергеевны и от рыжего гостя. Подумал, что к выбору минтая для жарки в следующий раз подойду с большей ответственностью: несколько рыбин оказались жёсткими и безвкусными (наверняка пролежали замороженными на складах с доисторических времён). И всё же отметил, что рыбный ужин — неплохая идея (пусть сегодня и не четверг).
— Ну, я пошёл, — сказал Вовчик.
Он выбрался из-за стола, погладил надутый живот.
— Там мой велас в подъезде стоит, — сообщил рыжий мальчишка. — Сопрут ведь, гады!..
Вечером в большой комнате заголосил телефон.
А несколько секунд спустя в мою спальню заглянула Надежда Сергеевна.
— Мишутка, там тебя какой-то дядя Юра спрашивает, — сообщила она.
Шёпотом спросила:
— Кто это?
Я так же тихо ответил:
— Каховский.
Резво соскочил с кровати, протиснулся мимо Нади — подошёл к зажатому между двумя старенькими креслами журнальному столику.
Поднёс телефонную трубку к уху.
— Здравствуйте, Юрий Фёдорович.
— Привет, зятёк, — сказал тихий голос майора милиции. — Рапортую тебе, что Викторию Матвеевну Тёткину вчера задержали — по моей наводке. Коллеги вняли моим доводам. А сегодня её опознали потерпевшие. В квартире фельдшера провели обыск. Обнаружили там вещи, подходящие под описание вещей, похищенных у пенсионеров. Для ареста Тёткиной такой доказательной базы более чем достаточно. Так что теперь некому завтра беспокоить генерал-майора. Порка ремнём отменяется. С меня мороженое.
— Мороженое — это хорошо.
— Не слышу радости в твоём голосе, зятёк.
— Она там была, дядя Юра — просто связь плохая, — сказал я. — Мне к вам идти за мороженым? Или сами завезёте?
— Ещё не знаю, — сказал Каховский. — Подумаю, как лучше сделать.
Он добавил после короткой паузы:
— Но мы с тобой скоро увидимся. Потому что у меня к тебе, зятёк… есть вопросы.
— У меня к вам, Юрий Фёдорович, тоже есть дело. Очень важное. Не менее важное, чем предыдущее.
— Даже так? Интересно.
Каховский кашлянул.
— Тогда до скорой встречи, Миша Иванов, — сказал он.
— До встречи, дядя Юра, — сказал я.
Глава 15
Ветеран Великой Отечественной войны, генерал-майор авиации Лукин Фрол Прокопьевич проживал не так уж далеко от меня: по адресу улица Первомайская, дом тридцать семь, квартира три. Если бы к нему пришлось ехать на автобусе, я бы еще раздумывал, не остаться ли дома. Или если бы начался дождь (снег, град). В среду утром я проводил на работу Надежду Сергеевну. Размял связки и разогрел мышцы коротким комплексом упражнений утренней зарядки (сегодня установил рекорд: отжался от пола десять раз!). Выглянул в окно. Погода восьмого августа выдалась замечательной: солнечной, безветренной. Потому я всё же натянул футболку с корабликом и прогулялся по улице (по дороге прикупил у предприимчивой женщины на автобусной остановке стакан жареных семечек — потратил пять копеек).
Двор, куда смотрели окна квартиры Фрола Прокопьевича Лукина, прятался в тени древесных крон. Я посчитал это хорошим знаком (на солнце бы долго не просидел). Не встретил конкуренции со стороны местных пенсионеров — присел на недавно выкрашенную в зелёный цвет лавку, уставился на окна первого этажа. Окна квартиры генерал-майора отыскал быстро. И не только потому, что вычислил их, зная номер квартиры. А потому что в одном из них увидел свою подвеску — ту самую, которые продавались теперь в комиссионном магазине. Я усмехнулся, забросил в рот семечку. Белоснежная подвеска под кашпо смотрелась за оконным стеклом замечательно. Чего не сказал бы о подвешенном в ней цветке — о большом кактусе, похожем на зелёный колючий волейбольный мяч.
Я хмыкнул, вынул из кармана газету; развернул её. Хотел поначалу прихватить с собой книгу, но передумал. Боялся увлечься чтением — позабыть, зачем сюда явился. Да и подумал: десятилетний мальчик с «Пионерской правдой» в руках будет смотреться более естественно (и в духе времени), чем тот же ребёнок, но читающий томик Достоевского. Вчерашний звонок Каховского, подвеска на окне — всё это намекало на то, что делать в этом дворе мне теперь нечего. Но других занятий я себе на это утро не придумал. Денег на походы по магазинам у меня не осталось (просить их у Нади я не захотел). Не стал беспокоить с утра пораньше и Зою. Подумал, что с превеликим удовольствием проведу это чудесное утро на свежем воздухе, слушая голоса птиц и потакая своей подозрительности.
Тем более что заподозрил: принципу «доверяй, но проверяй» сегодня следовал не только я. Подвеска на окне третьей квартиры чётко говорила о том, что Каховский всё же явился к ветерану (и не забыл наш с ним договор). Должно быть, старший оперуполномоченный Верхнезаводского УВД не мечтал встать в неудобную позу перед московскими гостями. Юрий Фёдорович пожелал полностью исключить даже малейшую возможность такого развлечения — подстраховался на случай «а вдруг». А таких «вдруг» я сам (уже здесь, во дворе) вообразил не меньше десятка. Начиная с того, что Тёткина могла работать не одна — с сообщником. И заканчивая совсем уж конспирологическими предположениями.
