Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
— Если бы она приняла его. Вы могли бы рассказать…
— Энди, дорогой, вы все еще не понимаете? Он сам бы ей все рассказал. Кажется, вы до сих пор в них не разобрались.
— Должно быть, — согласился он упавшим голосом.
— Если у меня и остался хоть малейший шанс вернуть Дэвида, то вовсе не через постель. Сейчас он испытывает хотя бы какие–то сомнения. Это не столь важно, но все–таки… — Мадлен ласково улыбнулась. — Кроме того, у меня есть вы. Это уже немало.
— Почему вы обманули его? Разве не правильнее было бы просто отказать Дэвиду, сообщив, что место занято мною?
— Ложь — всегда признак слабости, — тихонько сказала она. — Кстати, он предложил, чтобы я дала вам от ворот поворот.
— Этого следовало ожидать. А вы не согласились.
— У меня хватило на это сил. И я рада.
Стоя позади Мадлен, Эндрю ласково прикоснулся к ее руке.
— Я тоже рад.
Покончив с трапезой, они убрали тарелки в моечную машину и, перейдя пить кофе в гостиную, сели на длинный диван. В полтретьего на улице уже смеркалось. В окнах были видны белые контуры домов напротив, на них все ложился и ложился снег, извергаемый серыми небесами.
Поставив чашку, Эндрю поцеловал Мадлен. Им приходилось обмениваться невинными поцелуями и раньше. В этот раз все началось как будто так же, только теперь одиночество показалось обоим особенно невыносимым, а мир вокруг словно излучал покой и печаль.
— Нет, — сказала Мадлен, — нет, дорогой…
Ее голос прозвучал вяло, как–то жалобно. На ней было серое шерстяное платье с пуговицами спереди. Ее рука на мгновение задержала его руку, но потом упала.
— Прошу тебя, Энди…
Грудь была белоснежной, как улица за окном. Он прижался к ней губами. Мадлен лежала неподвижно; через некоторое время она коснулась его головы. Эндрю боялся, что Мадлен оттолкнет его, но она только сильнее прижала его к груди. Он почувствовал, как под губами трепещет ее сердце. Это был момент сладостного покоя, которому противопоказана спешка и нетерпение. Им было хорошо и удобно в объятиях друг друга; они не сразу обратили внимание на деликатное позвякивание телефона.
Прошло полминуты, а телефон все не умолкал. Мадлен напряглась и сказала:
— Лучше я подойду, милый.
— Пусть звонит.
Она высвободилась и встала с дивана, застегивая платье.
— Я ненадолго, — шепнула она.
Он прикоснулся к ее шее:
— Не застегивай хотя бы верхнюю пуговицу. Обещаешь?
Она улыбнулась и кивнула:
— Хорошо.
Эндрю прислушался к удаляющимся шагам и к голосу, раздававшемуся в холле так тихо, что он не смог различить ни единого слова. Потом шаги зазвучали снова. Мадлен вернулась в гостиную, но уже не приближалась к нему, а предпочла местечко у дальнего края стола.
— Это Дэвид, — сообщила она. — Спрашивал, здесь ли ты.
— Чего он хочет?
— Спросил, можно ли ему прийти и попить с нами кофе.
Ее пальцы машинально скользнули к вороту платья и застегнули верхнюю пуговицу.
— Черт! — выругался Эндрю. — Черт бы его побрал! Зачем ты согласилась?
— Прости, — взмолилась она и развела руками. — Что же мне еще оставалось?
— Когда он явится?
— Уже через несколько минут. Он звонил со станции «Саут–Кен». Прошу тебя, Энди, будь умницей. Я не позволю ему остаться здесь надолго.
— Конечно. Но с определенной точки зрения теперь уже не имеет значения, как долго он останется — четверть часа или весь день.
— Мы вели себя глупо, — сказала Мадлен. — Оба.
— Просто тебе так удобнее.
— Разве? — выдохнула она. — Разве?
Она крепко обняла Эндрю, но в этом объятии чувствовалась не страсть, а отчаяние. Мадлен не отпускала его до того самого мига, когда открылась входная дверь и в холле раздался голос Дэвида. Она поспешно пригладила волосы; ее лицо стало еще бледнее обычного.
Дэвид вошел в комнату и жизнерадостно провозгласил:
— Надеюсь, вы смиритесь с моим присутствием, хотя бы ненадолго. Я держался на булочках с яйцами, однако на стадии растворимого кофе понял, что с меня довольно.
— Есть холодная индюшатина. Могу разогреть на гарнир что–нибудь из овощей.
— Пока достаточно кофе. Потом возьмусь за сандвичи с индюшкой.
Мадлен вышла и вернулась с кофейником, чашкой и блюдцем.
— У нас с Энди есть планы на остаток дня. Надеемся, ты не останешься надолго.
— Вежливое замечание, тончайший намек. Нет, я не собираюсь злоупотреблять вашей добротой.
Дэвид одарил ее учтивой улыбкой. Мадлен собралась было что–то сказать, но передумала. Эндрю не дал ей собраться с мыслями.
— Кажется, все понятно, Дэвид? Или ты намерен закатить сцену ревности?
— Если бы я умел ревновать, то знал бы и стыд. На самом деле у меня был еще один мотив, чтобы заглянуть сюда, — скрытый, но вовсе не низменный. Я хочу дать вам обоим добрый совет.
— Ты и впрямь считаешь, что нам могут пригодиться твои советы?
— Не знаю. Это будет зависеть от того, воспользуетесь ли вы ими.
— Что за совет, Дэвид? — вмешалась Мадлен.
— Эмигрировать. Куда–нибудь на юг. Предпочтительнее в тропики.
— Я думал, что с паникой покончено, — презрительно бросил Эндрю.
— Она еще не начиналась, — спокойно возразил Дэвид. — Лучше, наверное, кое о чем вас проинформировать. Существует один документ, который до вчерашнего дня предназначался только для членов Кабинета министров. Сегодня же он доведен до сведения высокопоставленных чиновников, которым предстоит заняться мерами предосторожности. В прошлом году я получил повышение по службе, так что теперь вхожу в их число.
— Ты готов доверить мне такую конфиденциальную информацию? — удивился Эндрю. — Несмотря на род моей деятельности и, так сказать, личные обстоятельства?
— Да, готов. Хочу, чтобы ты уговорил Мадди. Да и что я теряю, если произойдет утечка информации и станет ясно, что ее источник — я? — Он криво усмехнулся. — Пенсию?
— О чем же речь, Дэвид? — не вытерпела Мадлен.
Дэвид извлек бумажник и продемонстрировал записи на свернутом листке.
— Помнишь разговор о вашей программе, посвященной «Зиме Фрателлини»? — обратился он к Эндрю. — Ты сказал тогда, что поднял кое–какие материалы.
— Теперь я уже не припомню всего.
— Позволь освежить твою память. Получаемая Землей солнечная радиация более или менее постоянна. Внешние слои атмосферы получают в среднем 1,94 калории на квадратный метр. Колебания, — он сверился с бумажкой, — не должны превышать трех процентов.
— Я помню, — кивнул Эндрю.
— Снижение, предсказанное Фрателлини, находилось в пределах обычных флюктуации.
— Ну.
— Десять дней назад американский метеорологический спутник передал последние данные. — Дэвид ткнул пальцем в бумажку. — Вот новая цифра: чуть выше 1,80 — примерно 1,805. Снижение равно примерно семи процентам. Максимальный параметр, который должен был вызвать нежелательные отклонения, высчитанный Фрателлини, не превышал шести.
— Лишний процент — уже повод для тревоги? — удивился Эндрю.
— Это было десять дней назад. Три дня назад получены свежие данные: 1,80 ровно.
— Мне все это не очень понятно, — призналась Мадлен. — Неужели из этого следует, что теперь будет все холоднее и холоднее и так до бесконечности?
— Возможно, падение скоро прекратится. Пока же оно продолжается. Фрателлини говорил о двух–трех процентах, но реальная цифра уже в четыре раза выше. Кажется, ученые подсчитали, что в ледниковый период средняя температура была всего на девять–десять градусов ниже, чем сейчас.
— Но, возможно, между падением солнечной активности и температурой воздуха не существует прямой зависимости — надо учитывать множество различных факторов: облачный слой и тому подобное. Средняя температура у нас равна всего пятидесяти градусам по Фаренгейту. Четыре процента от пятидесяти — это какие–то два градуса.
— Четыре процента — это если говорить о нормальных отклонениях. А тут — семь процентов от среднего значения. И процесс не останавливается. В этом все дело: снижение продолжается. Расчеты Фрателлини можно отправлять на свалку. Открыт полный простор для догадок.
— Какова же твоя догадка? — спросила Мадлен.
— Ледниковый период, — ответил за него Эндрю. — Лондон скован вечными снегами. «Дейли мейл» организует новую гонку Лондон–Париж на лыжах и на коньках. Я прав?
— На этом острове проживают пятьдесят миллионов человек, — сказал Дэвид. — На восточном побережье Гренландии, которое по протяженности в два раза превосходит расстояние между Лендс–Энд и Джон–о’Гротс[18], помещаются всего две деревушки. Однако для того, чтобы сделать жизнь невыносимой, не обязательно нужен ледниковый период. Сколько еды произведут фермеры, если зима продлится до мая и снова начнется уже в сентябре? Что станет с канадским зерновым поясом? Абсолютное большинство потребляемых нами продуктов поступает из районов с умеренным климатом. Что будет, когда они превратятся в приполярные?
