Андрей Посняков - Страж империи
– Эй, Хамид, Ишкедан! Где вы?
Спросили по-тюркски. Ну точно – татары! Шайка! Теперь как бы выбраться – солнце встало уже, туман скоро растает. А обратно в трясину не сунешься – там двое. Можно, конечно, и их… но – к чему убивать без нужды? Да и некогда уже – вон, и всадники показались. В лес! Только в лес!
– Хамид! Ишкедан!
Еще четверо!
Шайтан бы вас всех побрал. Ладно…
Прихватив нож, Алексей змеей прополз в камышах и скрылся в кусточках, ожидая, когда всадники отъедут подальше – тогда можно будет проскочить к лесу, а уж там-то ищи-свищи. Лес – не степь татарская.
А всадники не торопились! Стояли, некоторые даже спешились… Вот один пошел к лесу, другой – к кустам. Это что же, они ему путь перекрывают, что ли? Нет, так не пойдет!
Сжав губы, Алексей пошарил вокруг рукою и, ухватив какой-то обломанный сук, корягу, швырнул ее в камыши.
– Хэй!!! Ха!!! – немедленно заверещал татарин, тот самый, что направился к кусточкам. – Там он, там!
Его сотоварищи – разбойничьи болотные рожи! – явно оживились, вытащили луки, сабельки…
Ну-ну, давайте, ловите.
Алексей уже давно был в лесу! Полюбовался немного на рыскающих у болотины сволочуг, сплюнул и, отыскав звериную тропу, быстро зашагал прочь. И – словно бы на прощанье – услыхал громкий звероподобный рев:
– Хами-и-и-ид!!!
Ага! Обнаружили наконец своего мертвяка! А и поделом – нечего почем зря стрелами кидаться.
Протопроедр вовсе не был гуманистом, хотя что-то подобное иногда прорывалось – как напоминание о том, что все же он человек не этого времени… Впрочем, как это – не этого? Как раз этого самого, можно сказать, собственноручно сотворенного! Или как там по-ученому? Нелинейные динамики, точка бифуркации, аттрактор? Знать бы точно, что он именно там… именно здесь… Что Константинополь не взят год назад султаном Мехмедом, что по-прежнему гордо веет над бухтой Золотой Рог красно-желтое ромейское знамя, что… Что все живы! Друзья и семья… сын, дочки, Ксанфия! Господи, Ксанфия… ведь ради них все…
Да, хорошо бы, не подвела Федотиха, отправила, куда нужно. И еще кое-что нужно – не забывать о новом султане. Селиме… О возможном новом султане. И – о новом штурме. И – о новой крови…
Не забывать! И не дать совершиться. Но это потом, после. Сейчас главное – побыстрей оказаться в Константинополе. Побыстрей! Еще знать бы – какой это Константинополь? Вдруг да ошиблась бабка, и не Константинополь это вовсе теперь, а Стамбул? Не дай, бог, конечно, но… бывает ведь всякое. Знать бы, знать бы…
– Стой! Стой, кому говорю!
Путник резко остановился: из-за бурелома навстречу ему выступили трое заросших бородищами мужиков с рогатинами, один даже – в стеганом тегиляе. Еще пара – помоложе – обреталась за буреломом, целясь в Алексея из лука.
– Он, он это, – заговорил один из парней. – Из тех, из татар, что Сермяшка рассказывал. Вон – и башка бритая. Басурманин!
Протопроедр усмехнулся – башка у него действительно была бритая. Старинными лезвиями «Нева» из высокоуглеродистой стали! А русские здесь голов не брили, брили – татары.
– Точно – басурманин! – один из мужиков, по всей видимости, старший, решительно махнул рукой. – Бей его, мужики!
– А, может, сперва к старосте отведем? – засомневался рыжий, с всклокоченной бородой, парень, в котором пленник, присмотревшись, к вящей своей радости узнал отходника Митрю!
– Епифан наказывал – всех допросить сперва, – напомнил старшому Митря.
– Да что допрашивать? – отмахнулся тот. – Все равно остальные уже ускакали, нехристи. Сермяшка сказал – токмо грязища из-под копыт полетела.
– Господи! Никак православные? – Опустившись на колени, Алексей истово перекрестился. – Митря, ты что же, не узнаешь меня?
– Не узнаю, – честно признался Митрий. Потом присмотрелся. – М-м-м… Нет, не узнать.
– Да я ж Алексий, Царьградец, старосты вашего, Епифана, старинный друг!
– Алексий? Не-е… Алексий с бородой был… И волосищи – во!
– Так сбрил все… Попал в полон к басурманам, еле вот утек!
– Алексий, говоришь… – Старшой задумчиво сдвинул на затылок круглую, отороченную беличьим мехом шапку. – Ладно, отведем тебя к старосте. Но смотри – вздумаешь по дороге бежать… Никола, Микеша… Луки держать наготове!
– Сделаем, дядько Лука!
«Дядько Лука»… Надо же, и мужика этого Алексей раньше в деревне не помнил.
Староста поначалу встретил беглеца недоверчиво и, лишь немного погодя, поговорив, да присмотревшись, широко улыбнулся – признал!
– Ну, Алексий! Говорил же – не доведет тебя до добра это чертово болото! Садись, садись за стол, сейчас… Эй, Микулишна, тащи-ка браги!
– В баньку бы сперва, – постепенно оттаивал Алексей, по всему чувствовалась ему справная изба старосты настоящим земным раем. И вправду – чем не рай, после лесов да болотин? Тепло, уютно, просторно. В печи, на ошостке, щи вчерашние доспевают, рядом – кадка с тестом, Марфа Микулишна, старостиха, на пироги поставила. Знатные будут пироги – рыбники, капустники, с грибами. И бражица, вот, есть у Епифана, и квас хмельной ягодный, и сбитень.
Выпив, друзья, наконец, обнялись.
– Ну, Алексий, Алексий, забубенная голова… Щас парня пошлю баню стопить… Спроворим! А язм Миколаиху, ведьму, про тебя спрашивал – куда, мол, делся. Сказала – ушел. Ничего, мол, с тобою не сделалось. Да ты ж и сам говорил, что не объявишься скоро. Все дела поди, кесарские?
– Они, – важно кивнул Алексей. – Что про Константина-царя слышно?
Епифан вдруг рассмеялся и махнул рукой:
– А ничего не слышно! У нас ведь глушь – все леса да болота. А что там в Царьграде деется – один Господь ведает.
При упоминании Господа все разом перекрестились на висевшую в красном углу икону.
– Значит, не знает никто про Царьград? – все ж таки допытывался гость.
– Говорю же – не знаем. На ярмарке вот токмо спросить. В воскресенье, аккурат после дмитровской субботы, ярмарка-то.
– Поедете?
– Съездим. Во субботу всех сродственников померших помянем, на погост сходим, а на воскресенье – поедем. Пару бычков забьем – мясо продавать повезем, да дичь, да ягоды. Опять же кое-какого городского товару прикупим – суконца там, девкам бус всяких.
– Хорошее дело, – одобрительно крякнул протопроедр. – И я с вами съезжу.
Прогрохотав по ступенькам, вбежал, запыхавшись, мальчишка:
– Готова-от банька-то, Епифане Кузьмич!
– От и славно. Иди-ка, друже Алексий, попарься. Уж извиняй, сам тебя не сопровожу, некогда… мальца дам – он и попарит, и воды, буде надобно, принесет. Онфимко!
– Тут он, я, – вытянулся мальчишка.
– Квасу гостюшке в байну захвати. И бражицы.
– Отнес уже. Марфа Микулишна загодя наказала.
Что и говорить, уж на славу попарился Алексей, уж размял косточки! Онфимка веником махать устал, упарился, потом истек. Квас быстро ушел, вприхлеб, а потом и бражица… Онфим за другой крынкою сбегал. Эх, хороша у Епифана бражка, забориста, на ягодах, да на травах настояна – и голову после трех кружек кружит, и дух такой… духмяный. Мятой пахнет, что ли? Да, похоже, мятой… Славно! Улегся на лавке…
– Онфимко, пятки почеши! Ой, хорошо… славно… Бражка что, кончилась, что ли?
– Но.
– Так что сидишь? Сбегай!
Во субботу – на Дмитров (Дмитрия Солунского) день – по традиции, поминали усопших. Дмитров день – дедов, отчин, всех предков. Всех, кого помнили, поименно помянуть надобно, ну а кого уж забыли – тех так, скопом. Не одной, конечно, кружкой, чтоб не обиделись. В общем, напоминались – в воскресенье поутру у Алексея башка трещала так, что хоть обручи плетеные с бочки надевай. Чтоб не раскололась!
У Епифана, кстати, так же!
Пока сыновья старосты запрягали лошадей, гость с хозяином выпили по большой крынке холодного квасу, не простого, конечно, квасу – хмельного, забористого. Выпив, староста вытер бороду и усы и хотел было послать Онфимку в погреб – принести еще, – да раздумал, вполне справедливо рассудив, что вовсе незачем превращать процесс похмелья в новую, совершенно самостоятельную пьянку.
Наконец, поехали – кто верхом, кто на телегах, а Епифан с Алексеем – в возке. Денек выдался славный – по-осеннему прохладный, но солнечный, светлый, в такой и похмелье быстро прошло, и здорово было ехать вот так, не спеша, по лесной дорожке, пусть даже и без рессор, ухабисто – все равно славно!
Не торопились, в город приехали часа через три, к обеду, Епифан живо расставил своих на рынке, в мясном ряду, сам же, немного понаблюдав за началом торговли, мигнул Алексею – пошли, мол. Тот пожал плечами – пошли так пошли. И зашагал следом за старостой, через всю рыночную площадь – шумную, многолюдную, говорливую – мимо белокаменной церкви с сияющим звонким золотом куполом, мимо амбаров, мимо украшенных затейливой резьбою купеческих лавок.
– Эй, эй, господине, не проходите мимо! Аксамит есть, шелк, бархатец!
– Серьги, серьги зазнобам своим купите, еще и браслеты есть – ордынские!
