Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах
— Спаси тебя бог, боярин! — поклонилась Ярославна Кузьме.
— Что ты, княгиня! — подскочил Михн. — Люди увидят!
— Пусть видят! — решительно сказала Ярославна, утирая с лица слезы, — Пусть видят, кому обязаны жизнью своей, кого поминать должны еще много лет и детям своим это наказать! Спаси тебя бог, боярин, за отвагу твою, за доброту, а паче всего за ум твой великий и светлый навеки! За чужих тебе людей ты бился, как своих, не ропща и требуя награды, как другие. Я этого никогда не забуду!
Кузьма отвернулся к заборолу. Сеча, кипевшая перед стеной, двоилась и расплывалась…
* * *— Как тебя зовут?
— Магомад.
— Врешь, собака!
Кат, услышав восклицание Вольги, сощурился и с размаху ожег плетью подвешенного за связанные руки пленника. На голой спине пытаемого мгновенно вспух багровый рубец.
— Зачем лжу говоришь боярину?! — прошипел кат и снова размахнулся.
— Стой!
Подскочивший Кузьма перехватил руку ката. Тот обиженно покосился:
— У меня заговорит, боярин! Всю правду скажет!
— Один уже заговорил! — недовольно сморщился Кузьма. — Закопали неделю тому. Не так надо!
Кузьма повернулся к Улебу.
— Дозволь, князь, нам с ним сглазу на глаз… Человек этот с нашей стороны, тебя сторожится. Нам скажет.
— Думаешь? — сощурился Улеб.
— Дай попробовать!..
Улеб пожал плечами и вышел. Следом, подчиняясь знаку Кузьмы, отправился, что-то недовольно бурча себе под нос, и кат. Когда они остались только с Вольгой, Кузьма молча развязал ремни на руках пленного, подвел к скамье. Затем протянул глиняную кружку с водой. Пленник жадно схватил ее.
— Ты ему еще личико помой! — хмыкнул Вольга. — За все хорошее, что сделал!
Кузьма отмахнулся. Подтащив здоровой рукой скамью поменьше, сел напротив пленника. Тот смотрел настороженно.
— Откуда ты, Магомад? Из какой стороны?
— Не знаю, — хрипло сказал пленник.
— А кто твои родители?
— Не знаю.
— У тебя есть жена, дети?
— Не знаю…
— Дать бы тебе! — Вольга раздраженно плюхнулся на скамью рядом Кузьмой и вдруг схватил пленника за горло. — Что ты мульку гонишь?! Дурачка из себя корчишь?!. Не знает он! Мы знаем! Уж я-то тебя разглядел!.. Ты Карим Цечоев, он же Мумит, он же Музыкант! Террорист и убийца, похититель детей. Сколько матерей из-за тебя, гнида, плачет, сколько ты детей осиротил?! Ты будешь здесь нам…Что и пещеру забыл?! Да я тебя!..
Пленник задавленно хрипел, испуганно глядя на разъяренного Вольгу.
— Погоди! — Кузьма мягко отстранил друга. — Успеешь еще! Дай мне!
Он повернулся к пленнику.
— Почему о себе ничего не знаешь?
— Не помню.
Вольга зло цыкнул, но Кузьма упредил его движение.
— Совсем ничего?
Пленник кивнул.
— Хорошо, — пожал плечами Кузьма и взял со стола небольшой брусок в бумажной обертке.
— Нашли при тебе. Что это?
— Гремучее зелье. Стены валить, врагов убивать.
— Толовая шашка, проще говоря. Откуда?
— Принес с собой.
— Откуда?
— Не помню.
Вольга скрипнул зубами. Кузьма снова сделал упреждающий жест.
— А как использовать, знаешь?
— Да.
— Это, значит, не забыл?
— Вспомнил.
Вольга вскочил со скамьи и стал мерить шагами тесный подвал за спиной Кузьмы. А тот, как ни в чем не бывало, продолжил допрос.
— Расскажи нам, Магомад, подробнее. Как ты появился в этой стороне? Как и почему пошел на службу к половцам?
Пленник наморщил лоб.
— Я помню море… Я стою на берегу и смотрю на воду. Волны набегают на песок, шипят… Мне плохо — очень болит голова, — Магомад поднял руку к голове; Кузьма будто сейчас увидел широкий белый шрам, перерезавший висок пленника ото лба к уху. — Я хотел умыться, но тут налетели всадники. Они набросили на меня аркан и потащили к хану.
— Кзе?
— Сначала это был другой хан. Потом меня отвели к Кзе.
— Что сказал первый хан?
— Сначала все спрашивал, как ты. Но я не понимал их речи. Тогда один воин заговорил по-арабски. Этот язык я знаю… Хан спросил: из той ли я страны, где поклоняются пророку Магомаду. Я сказал, что да. Тогда он обрадовался, и меня отвели к Кзе. Отвезли… Мы долго ехали…
— Что сказал Кза?
— Перед ним на ковре разложили содержимое моего мешка, хан спросил, что это. Я сказал: убивать людей. Он попросил показать. Мне подвели быка. Я привязал зелье к рогам, вставил трубочку со шнуром и поджег его.
— Ага! Это, значит, не забыл?! — рыкнул над ухом Кузьмы Вольга.
— Руки помнили, — Магомад облизал губы. — Я знал, что хан должен остаться доволен. Иначе будет плохо.
— Хан был доволен? — спросил Кузьма.
— Быка разорвало на куски, и Кза ругался. Сказал, что так убивать ни людей, ни скот не имеет смысла, мечом это сделать проще. Потом спросил, можно ли зельем повалить городскую стену? Я ответил: да! Тогда он спросил, сколько стен смогу пробить тем зельем, что есть? Я не знал, что он говорит про деревянную стену, думал, что каменная… Сказал, что только одну. Кза заругался, а потом спросил, могу ли я сделать орудие, сжигающее русские города. Я сказал, что да…
— Избирательная память! — хмыкнул Вольга.
— Я не знал, как жечь города, — пленник снова облизал губы, — но надеялся вспомнить. Попросил показать все, что у них есть из хорошо горящих жидкостей и солей — мне принесли. Потом другое… Сначала сделал зелье, чтобы шерешира летела, потом придумал для нее орудие…
— Это получалось!
— Я очень хотел… Я думаю, меня этому учили. Я не помню, кто и где, но учили. Руки сами делали: брали что нужно, смешивали, укладывали… Мне дали тонкую кожу, я рисовал на ней углем, а другие люди строгали дерево, ковали железо… Когда первая шерешира улетела на двести шагов и подожгла стог камыша, Кза остался доволен. Дал мне коня, повозку, шатер и красивую одежду. Сказал, что после похода на Русь, даст табун и много женщин.
— Раскатал губу! — замахнулся Вольга. — На наших женщин!
— Угомонись ты! — рассердился Кузьма. — Выгоню следом за Улебом! Не посмотрю, что воевода!
Вольга обиженно засопел.
— Скажи, Магомад? — повернулся Кузьма к пленнику. — У моря, где ты стоял, на берегу не было никакого большого идола? Или статуи? Помнишь?
Пленник замолчал, морща лоб. Неуверенно пожал плечами:
— Может и была… Голова сильно болела…
— Ты в самом деле ничего не помнишь из своего прошлого?
Пленник кивнул.
— У тебя была жена — молодая, красивая. Были дети: мальчик и девочка — красивые и умные. Ты их очень любил, — Кузьма положил руки на плечи Магомада, смотрел ему прямо в глаза. — Их убили враги. Жестокие, коварные, вероломные. Ты сам хоронил своих детей. Не помнишь?
В глазах пленного не отразилась ничего. Он покачал головой. Кузьма встал.
— Отведи его в подвал к другим полонным! — приказал он пришедшему на зов кату. — Верни одежду, дай пищу и воду. Не бей! Он мой!
— Я его захватил! — насупился Вольга.
— Наш, — согласился Кузьма…
* * *— Повесить его! Прямо стене! На той городнице, что он хотел взорвать! — бешенно сказал Вольга, когда они вышли наружу. — Чтоб все видели!
— Хорошая мысль! — одобрил Кузьма. — Можно еще посадить на кол или четвертовать. А также сварить живьем в котле или поджарить на сковороде — Иван Грозный любил такие штуки.
Вольга подозрительно посмотрел на друга.
— В самом деле, скоро два месяца здесь, а ни одной публичной казни! — продолжил Кузьма. — Резали мы с тобой людей, кололи, грызли, жгли и даже подрывали толом. А вот казни не видели. Упущение!
Вольга набычился.
— Ты кого собираешься вешать? — спокойно спросил Кузьма.
— Цечоева.
— Где он? Здесь нет Цечоева. Есть некая темная личность по прозвищу Магомад. Прозвище наверняка дали половцы — других арабских имен они, видно, не знают.
— Ты поверил гаду?! Деточек своих не пожалел, когда напомнили?! Да ему, что свои, что чужие! Сколько деточек малых такие в России убили? Девочка с отрезанным пальцем в пещере, две городницы в Римове наконец?.. Там наверняка дети были!.. Он же профессионал, спланировал и осуществил такую операцию — все спецслужбы страны на ушах стояли! Что стоит дурачком прикинуться?
— Из какого времени ты сюда попал?! — в свою очередь разозлился Кузьма. — Мы в двадцать первом веке недалеко ушли от двенадцатого, но хоть не вешаем людей без суда!
— Соберем суд!
— Тебя назначим председателем! Микула и Улеб — народные заседатели. Приговор можно написать заранее — никто и буквы не переменит! Наказывать надо личность, а не тело. Он действительно не помнит себя. Я сомневался бы, если б не встреча ночью в стане половцев, когда он смотрел на меня пустыми глазами. Вспомни Мумита в горах! Тот был другой — жестокий, страшный, уверенный в себе безжалостный убийца. Этот жалкий.
