Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Бесстыдство этого человека меня с одной стороны поражало, а с другой стороны, «Предок» меня убедил, что уважать и любить нас было сложно, ведь мы были такими придурками. Особенно — пацаны. Позже мне кто-то сказал, что в «а» класс в СССР сводили не самых лучших, как я считал, а наоборот. Вот и у нас был такой «сброд», что мы так и не смогли сдружиться даже к концу школы. Мы, почему-то, не любили друг друга. А другие классы даже и после школы собирались вместе.

Как известно, коллектив в своём психологическом развитии не поднимается до самого лучшего его представителя, а опускается до уровня самого ущербного. Так и у нас случилось, наверное. Слишком много в нашем коллективе было асоциальных типов. Это до меня дошло уже в зрелости, на каком-то школьном «вечере встречи», куда из нашего класса пришло, кроме меня, всего два человека мужского пола. Многих к тому времени уже и в живых-то не было, а остальные догорали в наркотическом или алкогольном бреду. Это, между прочем, рассказал мне мой «предок».

Но это касалось тех, кто не перешёл в девятый класс. Сейчас нас — пацанов — осталось всего восемь и никто точно не был придурком. Правда, иногда, как с цепи срывались и дурковали, как и раньше, особенно, почему-то на физкультуре, хе-хе… Пубертатный период — однако. Переходный возраст… Гон…

Газета на стенде даже мне понравилась, хотя я уже привык к тому, что у меня стало получаться ТАК рисовать. Дело в том, что раньше, когда я садился рисовать, я толком не знал, что у меня получится, хотя и старался. Теперь же мне было точно известно, что получится так, как я вижу. Фактически моя рука ставила точку туда куда было нужно, ведь объём получался от количества точек. Где их было больше на единице поверхности, там становилось темнее, а где меньше — светлее. Это было проще, чем штриховка, при которой требовалось соблюдать и направление линий, с чем у меня всегда были проблемы.

Эксперименты с нескольким цветами не привели к какому-то удивительному результату, но добавили развлечения. Если постараться, можно было бы добиться фотографического эффекта, но ошибки случались почти постоянно. Всё-таки у меня были проблемы с световосприятием. Однако они, хе-хе, лечились. Не быстро, но прогресс имел место.

Стенд, который мне дал Валерка-комсорг, был закрашен белой краской под цвет стенной панели. Не мудрствуя, я оттрафаретил Евразию с Африкой, отметив разным цветом захваченные капиталистами колонии.

Ниже Китая нарисовал парусники, обстреливающие побережье и подписал «Опиумные войны». Причём стрелочками указал направление поставок опиума. Расстрел сипаев рисовать я не стал. Не хватало места. От левого берега Африки у меня плыли парусники, предполагалось, что с рабами, потому что там красовалась картинка с чёрными пленниками. Справа от берега Африки были нарисованы негры с кирками и мотыгами. В центре имелось место для наклеивания новостных лент. Куда я и прикрепил сообщение о первомайских событиях в Турции.

Статья была названа: «Бойня на площади Таксим, или Кровавый Первомай». Там я чертёжным шрифтом написал, что «В праздновании дня труда принимало участие около пятисот тысяч человек. Но собравшиеся на площади мирные демонстранты были обстреляны неизвестными. По словам свидетелей, огонь вёлся с крыши здания, принадлежавшего компании, занимавшейся водоснабжением, и отеля Мармара, самого высокого здания в Стамбуле. После обстрела полиция попыталась разогнать собравшихся на площади, используя тяжёлую технику и водомёты. Вследствие обстрела и действий полиции на площади возникла давка. Большинство людей, которые были убиты и ранены в тот день, пострадали именно в результате давки. Так как ни организаторы, ни снайперы до сих пор не найдены, имеются предположения о том, что расстрел организован ЦРУ».

Об этом событии средства массовой информации СССР не сообщали. Мой «предок» принял эту из радиоприёмника, настроенного на какую-то Сингапурскую радиостанцию и «вспомнил» про него, покопавшись в своих «закромах». Вот я и написал, не подумавши о последствиях.

А последствия грянули сразу же, как только я на большой перемене принёс стенд из дома.

— Что это? — спросила, попавшаяся мне на беду, завуч.

— Стенд Агитпропа, — сказал я гордо, снова полагая, что меня обязательно похвалят за инициативу и приложенный, не побоюсь этого слова, титанический труд.

— Вижу, что не портрет. Откуда ты его несёшь?

— Из дома. Я его сам сделал. — в моём голосе звучала гордость.

— А ну покажи! — приказала Анна Гавриловна.

Я поставил конструкцию. Завуч вгляделась в изображения, а потом в текст, и покраснела.

— Ты, Шелест, что, головой ударился? — спросила она меня.

— Да, а что? — сказал я, понимая, что что-то сделал не то.

— Ой, прости! — вдруг осознала свою оплошность она. — Вырвалось как-то.

— У вас оно всегда вырывается. Одно и то же.

— Ты, это, не дерзи! — снова построжела она. — Кто тебя надоумил такой стенд сделать?

— Никто! Я сам! А что в этом плохого?

— Ты не понимаешь? — она оглянулась на собирающихся вокруг школьников. — Пошли в учительскую.

В учительской мне сказали, что я — жалкая, ничтожная личность, возомнившая себя великим художником-оформителем, что все агитационно пропагандистские стенды согласуются с райкомом и выше. И что вообще рекомендовано отсебятиной не заниматься а вешать на стенды плакаты, отпечатанные в типографии. И они у нас есть.

— А что же вы не вешаете? — спросил я.

Тут поднялся такой ор, в который включились и другие учителя, что мне захотелось куда-нибудь провалиться. Но под учительской находился кабинет директора, и, вспомнив об этом, мне проваливаться расхотелось. На грех, директор пришла сама, а вслед за ней, вошёл молодой мужчина в сером пальто и синем костюме. И тут я понял, что мне кранты.

Понял, когда увидел, как поднялись брови у Светланы Яковлевны, когда она прочитала мою заметку.

— Ты откуда узнал о первомайских событиях в Турции? — спросила она, почему-то искоса бросив взгляд на пришедшего с ней мужчину.

Брови вскинулись и у пришельца.

Я пожал плечами.

— Из радио.

— Голос Америки слушаешь? — тихо и зловеще произнесла директриса.

— Совсем нет, — покрутил я головой. — Какая-то радиостанция из Сингапура передавала. На английском. А, что нельзя и это радио слушать?

Директриса повернулась к гостю.

— Вот видите? — спросила она. — Я вас предупреждала.

Глава 22

— Вопрос, конечно, интересный, — проговорил «гость» уверенным «хозяйским» тоном. — А какие радиостанции ты слушаешь?

— Здравствуйте, — поздоровался я.

«Гость» хмыкнул и поздоровался со мной персонально:

— Здравствуй, — и, оглядев присутствующих учителей, поздоровался со всеми. — Здравствуйте товарищи.

После этого он с улыбкой и с интересом, как на забавное насекомое посмотрел на меня, явно ожидая ответ на поставленный ранее вопрос.

— Я слушаю все подряд новости. О том, что нельзя слушать радиостанцию «Голос Америки», я слышал от отца. Я и не слушаю. Понятно, что на русском языке враги вещают для нас и часто врут. Но на английском языке они передают для своих граждан. Тоже, наверное, обманывают их, но, думается мне, немного по-другому.

— Думается ему! — возмутилась директриса. — Рано о таких вещах рассуждать. Что сказано, то и делать должен.

— Я — ответственный за проведение политинформации в школе. Поэтому сам должен быть в курсе мировых новостей.

— Что в советских газетах и журналах пишут, о том у нас и политинформация. И не надо выдумывать осебятину.

— А какая тут «отсебятина»? — возмутился я.

— Ну, ты читал об этом событии в нашей прессе? — спросила директриса.

— Ну… Нет… Но наши СМИ, порой, не сразу некоторые новости публикуют. ТО ли не хватает эфирного времени, то ли срабатывает инерция согласования, но событие уже свершилось, а некоторые из них желательно подавать свежими. ЦРУ устроило провокацию! Расстреляло участников Первомайской демонстрации!