Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— О! Шелест колядовать пришёл! Готовьте пятёрки, или разбегайтесь. Он сейчас всех из своего словестного пулемёта расстреляет.

Так и прижилась шутка, а меня, почему-то прозвали «пулемётчик». Просто я, чтобы как можно быстрее «отстреляться», рассказывал быстро, как из пулемёта. Потом я стал просто «Пуля».

Мне же представилось, что я не колядую, а читаю заговор. Как бурсак Хома Брут в церкви читал молитвы, окружив себя меловой линией, а на него пялилась нечисть, так и я в учительской… Прости Господи.

Итак, голова моя была забита сдачей «зачётов», а сердце разрывалось пополам. Постепенно и мозг, поняв, что можно особо не напрягаться на счёт уроков, переключился на анализ чувств и ощущений, исходящих от образов, оставленных в памяти Светланой и Любашей.

Образы были настолько чёткими, что я даже попытался нарисовать их по памяти и у меня, как сказал отец, неплохо получилось. Он видел обеих девушек, а память у него была фотографическая. Правда рука уже не такая уверенная. Время от времени о брался за карандаш и делал какие-то пейзажные зарисовки, но портреты у него получались, как у Пикасо, «кривые» и он их рисовать бросил. Люди, ха-ха, обижались.

Я к портретам даже и не смел притрагиваться, потому что получалось убого, а тут попробовал и получилось. Причём, Светлану начал я рисовать совершенно случайно, задумавшись и не простым, а «пастовым» карандашом на каком-то клочке бумаги. А потом его же перерисовал в альбом. Рисования в школе уже не было, а я продолжал рисовать в своё удовольствие. Правда, всё реже и реже. Чаще всего на уроках. А тут — на тебе… Разродился портретом.

— Штриховка плохая, а формы соответствуют оригиналам. Тебе бы подучиться…

— Да, ну его, — скривился я.

— Согласен. Хочешь, подправлю? — спросил отец с надеждой в голосе.

— Почему нет? Подправь.

И отец подправил. А я, пока он правил, набросал его портрет. Штриховать не стал. Отдал отцу так.

— Ух, ты-ы-ы! — воскликнул он. — Как же у тебя так получается? Вроде не рисовал так.

— Просто не пробовал, — отмахнулся я. — Сейчас и маму нарисую.

— Ну-ну. Женщин мужикам труднее рисовать. Мужики получаются.

Нарисовал за пять минут контуры лица мамы и, глядя на объемные портреты девушек, попробовал заштриховать так же. Получилось не очень, но объёма добиться удалось.

Отец снова немного подправил рисунок и стал работать над своим изображением. В этот раз я уже смотрел на его работу более внимательно и кое что понял. Оказалось, главное, как и во всём, — правильно начать. Однако, идеи у меня закончились и я долго думал, кого мне нарисовать? Я стал просто водить карандашом. Чиркая по альбомному листу и у меня почему-то получилась Людмила Давыдовна.

Причём, рисовал я не контурно, а сверху вниз точками, опускаясь по мере нанесения всего, нужного объёма.

— Ха! — удивился «предок». — Ты рисуешь, как матричный построчный принтер.

— А я и нашёл у тебя в памяти такую технику рисования. Только что такое принтер? Печатная машинка?

— Что-то типа того… Здорово у тебя получается.

Точки ложились на бумагу в нужных местах, той толщины и насыщенности, какую я видел на картинке у себя в голове. Я просто переносил изображение. Копировал, как говорил отец.

— Это напоминает стиль графики «пуантилизм», но ещё круче. Там всё-таки контуры точками прорисовываются, а тут… Точно, как принтер… Бжик, бжик, бжик…

— Что такое «бжик»?

— Это так тот принтер работал… А прикинь, если не один цвет использовать, а, например, три. Получится, как цветное пиксельное изображение.

— Сейчас мало, что понял, но идея с несколькими цветами мне понравилась. Потом попробую.

Дорисовав портрет, показал его отцу. Он показал мне большой палец.

— Очень интересная манера рисунка… Безконтурная… Так у тебя тени лучше получаются.

— Мы так на уроках забавлялись, — признался я.

— Ну, что ж. Оказалась полезной забава, — рассмеялся отец.

Учителя меня спрашивать перестали совсем. Поднимут один раз за урок с просьбой: «дополнить», и отметка в журнале. Так им можно было хоть четвёрку поставить, а то я получал у них одни пятёрки, а это — не правильно. Не мог Шелест вдруг стать отличником. Особенно после такой черепно-мозговой травмы… Не порядок! Да и пофиг! Я стать отличником не стремился.

Картинки я девушкам подарил. Люба отнеслась спокойно, она уже видела мои ранние художества. А вот Светлана была сильно удивлена. Мы с ней встретились у неё дома и она показала мне свои рисунки. Девочка тоже рисовала и тоже, так же бездарно, как и я до моего ударения головой и удивительной реабилитации. Части тел у фигур не были соразмерны, с тенями проблемы, перспектива — никакая. Были и портреты какого-то мальчика, похожего на девочку, но лица были такие же асимметричные, как и мои прежние.

К Светлане я сходил один только раз, но, видимо, её я не впечатлил, потому, что «икру не метал» и юмором не блистал, а когда вышли погулять, вёл себя пассивно. Короче, исполнял, как говорится «номер». Раз обещал, значит надо было прийти, а на большее меня не хватило. Не загорался в душе огонёк. Почему-то нет-нет, да и вспоминал Любашу.

— А мы с ней в первый же вечер поцеловались, — со вздохом сказал «предок». — Правда — был декабрь, шёл снег и…

— Молчи, убью, — прорычал я на «предка». — Или вообще, всё брошу и уйду.

— Да и уходи! Мне-то, что? — заявил «предок», но заткнулся.

Короче, любовь со Светой не задалась. А вот с Любой… Тоже не задалась. Почему-то после того раза Люба меня к себе ближе чем на полметра не подпускала. И причину не говорила, как я её ни пытал. То ли мама поколола дочечку и провела разъяснительную беседу, то ли сама обдумала наше поведение и сделала выводы, что и от поцелуев дети тоже могут быть.

Тогда я, тоже особых чувств не испытывая, а даже опасаясь их, сделал обиженный вид и с пятого свидания ушёл. Я даже, грешным делом подумал, что у Любаши появился друг более близкий, чем я, и она испугалась, за их отношения? Короче, вариантов её поведения могла быть куча и в этой куче ковыряться мне не хотелось.

Сбросив бремя женских заморочек, я полностью погрузился в школьную жизнь, которая заключалась не только в уроках. Я был членом школьного комитета комсомола, и отвечал за организацию и проведение политинформаций. Раньше меня от таких обязанностей воротило, а сейчас я вдруг осознал, что это самая, что не на есть, «лафовая лафа». Собрал всех ответственных за политинформацию раз в месяц, провёл с ними учёбу, прочитав брошюрку-методичку, и целый месяц свободен. Это в лучшем случае. А в худшем, можно был на всё это забить, так как классные руководители сами «дрюкали» политинформаторов и снабжали их вырезками из газет.

Мне же вдруг захотелось поиграться в «агитпроп» и я предложил секретарю комитета комсомола организовать тематический стенд «Международная панорама».

Глава 21

У нас в школе имелась «шикарная» практически пустая стена в рекреации на втором этаже между дверью учительской и пионерской комнатой. На ней размещались информационные «окна»: расписания уроков, объявления, школьная стенная газета, выпускаемая к праздникам, но я предложил комсоргу сделать несколько обтянутых холстом рам, загрунтовать холст и выпускать на них что-то вроде «окон РОСТА» — стенды агитационно-пропагандистского назначения.

На одном — сатирические картинки о жизни в школе, на другом — историю колонизации европейскими странами мира, на третьем короткую новостную ленту, но тоже сопровождаемую картинками.

— Ну, на счёт колонизации, — подумав начал критику Валерка Пляс, — это можно нарисовать один раз и пусть весит, а вот сатира и новости потребует постоянного обновления. Кто этим будет заниматься? Тем более — постоянно рисовать. Это ведь не стена в подворотне. Тут качество должно соответствовать тематике. Можно, конечно, плакаты в райкоме комсомола брать, но ты же говоришь про рисунки? Ты таких художников у нас знаешь? Готовых «убивать время» за твоими «окнами РОСТА».