Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим
— А ты чего это? — опер сначала обрадовался моей инициативе, а потом удивился, увидев, что я направляюсь от райотдела в дальнюю даль.
— С моего аппарата пока лучше не звонить по таким делам, — туманно пояснил я, — Зачем тебе лишняя служебная проверка? Хату-то ты себе еврейскими ходами выкружил! И фамилия, опять же у тебя жидо-бандеровская! Нет, Станислав, мы пойдём другим путём, мы с тобой к автомату пойдём! — решил я немного растормошить друга. Не всё же мне одному этой весёлой жизнью жить и до обоссывания ей радоваться…
По встревоженному лицу старшего лейтенанта я понял, что марксисты не во всём конченные мудаки. И, что их постулат о том, что именно бытие определяет сознание, соответствует и ныне текущей действительности.
И да, нашим с Гриненко жизненным вибрациям и ритмам предстоит заново синхронизироваться. Я тут рвал сердце из-за стыренной пельменницы и без излишнего гуманизма сверлил её похитителям коленки, а мой друг тем временем предавался неге в медицинском стационаре. Вкушая витаминки и полезную для здоровья диету. Пока я черствел душой, он, наоборот, становился человечнее и терял способность воспринимать мой циничный юмор и своеобразную манеру общения.
— Двушку давай! — протянул я руку, когда мы дошли до ближайшего автомата.
Поскольку Боровикова ныне занимала величайшую должность, то на рабочем месте не быть её попросту не могло.
— А я уже думала, что вам эта квартира без надобности! — не удержалась она от ехидной подковырки, — Ей богу, Серёжа, меня удивляет такая ваша со Станиславом безалаберность. А, если бы эту жилплощадь ввиду её невостребованности взяли и перераспределили?
Честно говоря, в такой исход я не верил. Не тот это случай, чтобы кто-то посмел наложить лапу на конкретно эту квартиру. Но Стас, прилипшим к трубке ухом слышал всё то же, что и я. И от услышанного побледнел в тот же миг.
Пришлось какое-то время объяснять сугубо гражданской тётеньке специфику нашей с Гриненко службы. И про некоторые издержки, которые кое-где у нас порой в связи с несением этой службы случаются.
— Станислав только позавчера после ранения из госпиталя выписался! — не жалея нежной дамской психики, давил я на начальницу Управления соцкультбыта ПО имени Орджоникидзе. А я двумя днями раньше из больницы вышел! Бандиты, уважаемая Людмила Васильевна, голову мне пистолетом проломили!
Рассказывать, что из больнички я позорно бежал, спустившись из бабской палаты по связанным простыням, я счел лишним. Боровиковой незачем знать про меня такие интимные подробности.
Мстительно и очень терпеливо выждав, пока Людмила Васильевна наахается, наохается и наизвиняется, я задал вопрос насчет ордера.
— Давно лежит! — радостно выпалила она, поняв, что обиды за её бестактность на неё никто не таит, — Станислав Геннадьевич может сегодня до семнадцати часов приехать и, как ответственный квартиросъёмщик его получить! При наличии паспорта! — неуверенно добавила она и я понял, что если у Стаса при себе серпастого и молоткастого не случится, то ордер ему всё равно выдадут.
— Слышал, болезный? — повесив трубку взглянул я на обессиленно откинувшегося на мутное стекло будки опера, — Жопу в горсть и к Боровиковой! А на своё начальство ложи с прибором, хата важнее любого строгача! Дай еще две копейки?
Выпихнув наружу друга, я набрал номер любимой женщины. И снова мне повезло, моя пузастая Эльвира была дома.
— Эля, это я! — мягко произнес я в трубку в ответ на холодное прокурорское «Слушаю!», — Душа моя, если б ты только знала, как я по тебе соскучился за эти бесконечно долгие дни! Трофимыч он, конечно, хороший мужик, но он старый и ничего в настоящей любви уже не понимает! Он всё время говорит, что нервничать тебе вредно и, что тебя лучше не беспокоить. Но, Эля!! Я же больше так не могу! Я же совсем извёлся, Эля! — я молотил языком, выстреливая приторные пошлости в трубку, не давая Эльвире Юрьевне вставить в наш диалог ни единого слова, — В общем, ты как хочешь, но я к тебе сегодня всё равно приеду! Эля, я только о тебе и думаю, я для тебя даже голубцов наготовил! Любимая, честное комсомольское, ты ум отъешь, такие они вкусные!
Глава 20
Как ни уговаривал меня мой, теперь уже второй в этой жизни друг, ехать вместе с ним к Боровиковой я отказался. Поскольку счел его квартирный вопрос уже решенным. Окончательно и бесповоротно. И, что самое важное, очень положительно решенным.
— Извини, дружище, но у меня из-за сроков уже жопа дымится! — покачал я головой, — Пойду дела в порядок приводить. Попробую, может, что-то получится и мне хотя бы пару материалов приостановить удастся…
Гриненко ничего не оставалось, как отнестись к моему отказу с пониманием. Что такое нарушение сроков и чем оно пахнет, он знал не хуже меня. С чувством пожав мне руку, он всё с той же блаженной улыбкой, которая уже вторую минуту не сходила с его лица, двинулся в сторону остановки. Совершенно позабыв о том, что совсем недавно собирался вместе с Борей Гусаровым посетить начальника Октябрьского «угла».
А я, тоскливо перебирая в голове всяко-разные подробности из уголовных дел, находящихся в моём производстве, уныло тронулся по тротуару в сторону райотдела.
Весь оставшийся день я непрестанно глумил свой разум возмущенный. Упорно изобретая мало-мальски законные способы для избежания ответственности за волокиту. Как величайший, но вороватый и изрядно побитый молью геостратег на галерах, я трудился, не разгибая спины. Тщательно обдумывая и вынося постановления о проведении всяческих заумных экспертиз. На случай, если всë же придëтся продляться. А потом морщил ум, изобретая иные неоспоримые основания для приостановления трёх уголовных дел. Отлично осознавая, каких болезненных дисциплинарных поджопников я огребу от майора Данилина. Или от районного прокурора. В том случае, если не извернусь и в своих потугах покажусь им неубедительным.
Даже, когда заботливая Лидия Андреевна пригласила меня к себе попить чаю, я не счел возможным отвлечься от опостылевших до рвоты бумаг. Посмотрев на меня с уважением, Зуева молча вышла и через минуту снова вернулась. Но уже с чашкой горячего чая и какими-то плюшками на тарелке. Поставив принесённое продовольствие на пустующий стол Иноземцевой, она с материнским умилением еще раз окинула меня любящим взглядом. И тихо вышла из кабинета.
За час до вечерней оперативки ко мне шумно ввалился Стас. Выглядел он уставшим, но лицо его было таким счастливым, словно меньше минуты тому назад он претерпел сеанс интимной близости. И не с какой-то там доморощенной комсомолкой, служащей в инспекции по делам несовершеннолетних Октябрьского РОВД. С огородными цыпками на руках, честно заработанными на родительской даче. И в незатейливом сатиновом бельишке от кутюр «СоюзЛегПрома». А с божественной Орнеллой Мути! С той, у которой холëная кожа и на которой кружевные труселя от Шанель или даже от Кристиана Диора. Станислав выглядел так, будто бы он только что совокупился с этой Орнеллой прямо на лестничной площадке нашего райотдела. В какой-то полудюжине шагов от моей двери. Между этажами. Вторым уголовным и нашим следственным третьим. Прямо под трафаретной стрелкой, указующей всем страждущим и иным обоссавшимся от ужаса, куда бечь при внезапном пожаре. И там, где висит пыльный огнетушитель вместе с брезентовой катушкой пожарного гидранта. Хотя Шанель, это же вроде бы, что-то такое, что связано с парфюмом? Ну да не суть…
С победным видом раскрутив свёрнутый в трубку номер «Известий», старлей Гриненко торжественно вытащил спрятанную между газетными страницами невзрачную, но зато типографским способом отпечатанную бумажку. Бумажка, как я заметил, была номерная и имела солидную синюю печать.
— Вот! — еще более торжественно выдохнул одухотворённый ниспосланным свыше чудом сотрудник уголовного розыска, — Мне его да, выдали! Ордер!
Одновременно досадуя на то, что меня отвлекли от работы и, вместе с этим радуясь вынужденной передышке, я изобразил на своём лице счастливое изумление.
